Отчаянный побег от проблем

Анкэль был из тех тихих затейников, которые знали каждый скрытый от чужих глаз закуток города, каждый тихий дворик с фонтанчиком и спрятанной в зарослях дикого винограда беседкой. Он с лёгкостью ориентировался в запутанном лабиринте узких переулков, что часто спасало его от назойливых патрулей в комендантский час. Пожарные лестницы тоже пользовались популярностью у юного авантюриста. Это стоило небольших усилий, а взамен можно было получить надёжное укрытие и ночлег на чердаке. Подпрыгнув, парень цеплялся рукой за перекладины лестницы и спускал её вниз. Единственным минусом был, пожалуй, протяжный и громкий скрип, который обычно привлекал лишнее внимание. Анкэль знал местоположение абсолютно всех заброшенных домов и квартир, а главное - самые короткие и совсем неподозрительные к ним пути. Безусловно везде были свои неудобства, например, в виде спуска с крыши по трубе. Эти забытые комнатки стали постоянным пристанищем для противников режима всех сортов. В основном молодые юноши и девушки разрисовывали портреты Гитлера, рвали газеты на мелкие кусочки и громко смеялись, стараясь забыться в сердечной философии, по уши утонув в алкоголе. Люди постарше, как правило, распределялись по углам просторной комнаты и загадочно курили трубки. Кто-то приносил граммофон и ставил его на табуретку без одной ножки (вместо неё там лежала стопка школьных учебников для юных нацистов). У свингеров всегда было с собой по нескольку пластинок с американскими хитами, а иногда благодаря им в комнате играл расслабляющий джаз. Музыканты, в основном струнники, тоже устраивали концерты, играя весёлые и бодрящие мелодии. Был и художник, который рисовал тушью смешные карикатуры с немецкой интеллигенцией. Писатели и поэты тоже развлекали как могли: кто-то на ходу придумывал смешные анекдоты, а кто-то даже умудрялся их рифмовать. Несмотря на подвыпившее состояние, желание сорваться с места и пуститься в безудержный пляс, все могли за секунду поменяться в лице и стереть довольную улыбку до ушей. Её сменяли сжатые губы и грустный прищур сверкающих от слёз глаз. Такая уж примета времени. Обычно это происходило, когда кто-то задевал тему жестокости тоталитаризма и ужаса войны. Никто из присутствующих (кроме тех самых стариков) ещё не знал того смертельного ужаса, заставляющего просыпаться те самые животные инстинкты из подкорки мозга, которые современный человек уже давно потерял. Но это не мешало им писать рассказы, стихи и речи, ставящие под сомнения и осуждающие все навязанные общественные рамки, построенные лишь на дискриминации и зомбировании людей. Романтизация жизни помогала справиться с проблемами. Вопреки грозящей, пока ещё издалека, опасности быть пойманными, искатели приключений всё равно собирались вместе и каждый раз в разных местах. Встречи начинались вечером и заканчивались поздно ночью. Как правило, ближе к концу все затихали и вслушивались в нескончаемые потоки глубоких мыслей, вогнанные в самые разные литературные форматы. Что видел в этом Анкэль? Возможность прочитать свой стих? Провалиться в богему и выпить? Шварц никогда не жил одним днём, он просто не мог себе такого позволить. Он ежедневно чувствовал себя так, будто все заботы и проблемы мира свалились на его собственные плечи. И он чувствовал за них вину. Бесконечную вину, прожигающую сердце и оставляющую за собой тяжёлую дымную пустоту внутри. Вина добиралась по венам до самых кончиков пальцев, заставляя их зудеть как после мороза. Юноша думал о том, что будет после завтра, через месяц и через год...И сможет ли он вообще пережить это время? Ответ был совсем непрост. На пути появлялись новые непреодолимые препятствия, потолок с каждым днём опускался всё ниже, а стены вокруг сужались, повороты куда-либо со временем исчезли вовсе. Догонялки с патрульными в запутанных улочках превратились в отчаянный побег от проблем, потому что внутри сознания бежать уже было некуда. Каждый раз он приходил на квартирники и пытался заполнить то самое выжженное пространство внутри себя. Он не понимал, что ищет, что делает и что ему нужно делать дальше. А вдруг ему больше нечего терять? Как бы ему не было плохо, он благодарит целыми остатками своей души те невидимые силы, которые каждый раз тащили его на тайные вечеринки. Он всё-таки нашёл. Нашёл дорогих его сердцу людей. Людей, давших ему надежду на исцеление от преследующего, уже вошедшего с ним в симбиоз недуга. Людей, которые помогали, хоть и на время, отпускать печали и отдаваться танцу, ловя ритм жизни. Это имело смысл.