королева теней.

Игорь Гром влюблен как мальчишка и скрывать это не намерен более. Оля Волкова для него — идеал, гребанное бесценное искусство. искусство, ругающееся матом хлеще, чем любой ублюдок из подворотни Питера, запрятанное во все черное и кожаное. Вечно пахнущее спиртом, кровью и чужим дерьмом, выбитым из говнюка парой часов ранее. С мальчишечьей стрижкой, цепями на протертых джинсах, кучей сережек в ушах и шрамом над бровью. Оля, честно говоря, настоящая королева, королева теней. Искусство даже в мелочах — в каждой родинке и каждом шраме, в каждом изьяне на коже и в голове. Последних, впрочем, у нее хватит на весь солевой Питер уж точно. Иначе как объяснить дурное желание Волковой лезть в дела Разумовского? Подорвать банк? Оля впереди планеты всей. Устроить резню с подачки рыжего ушлепка? Оля, вообще-то, и сама глотки резать любит. Точка невозврата оказывается пройденной, когда Игорь видит Ольгу залитой чужой кровью с ног до головы. Улыбается она так красиво, что на какое-то время Гром даже забывает о своей красноволосой красавице-девушке. У него с Юлей годовщина сегодня, пять лет вроде как — или шесть — а он тут бесстыдно таращится на чокнутую подружку Разумовского. Ольгу никак не беспокоит то, что ей светит несколько пожизненных. Что она вроде как международная преступница ее тоже особо не трогает. Волкова лыбится, чумазая сидит напротив него и даже не просит салфетку вытереть кровь чужую с лица. Игорю сложно признавать, но зрелище помпезное. Волкова усмехается, как будто понимает, о чем он думает. — Товарищ начальник, а можно как-то побыстрее? — ее прокуренный голос звучит так тихо, что Игорю приходится прислушиваться. Хоть бы про старость не пошутила, заметив это, он точно не выдержит такого позора. — Уж больно хочется прилечь, — Ольга вальяжно дёргает плечами. — Спина жутко болит! Гром хмурится и уже тогда понимает, что обречён. И как только угораздило в нее, в Волкову, мать вашу, влюбиться?! Придурок, у тебя же девушка дома. Девушка, у которой в голове нет красной кнопки, после нажатия на которую Оленька превращается в ебаную машину до убийств. Игорь думает, что ему нужен отпуск — все это такой пиздец, что кричать хочется. А Оленька Волкова сбегает во время транспортировки до колонии сразу после суда. И хрен поймешь, как она это сделала — просто как сквозь землю провалилась. Зато Игорь понимает, почему она так спокойна была — знала, что не сядет, а если и сядет, то ненадолго. Сбегает она, кстати, одна, без своего рыжего уёбка, что для последнего ударом становится. Он почему-то и не думал, что подружка его бросит вот так просто. Грому его даже не жаль, хотя и чувствует он, наверное, тоже самое — Юлек бросила его пару часов назад. Каким-то хером догадалась, что в мыслях у него не она совсем и предложила разойтись мирно, без драмы, и остаться друзьями. Ну, вернее так Игорь сказал Дубину — ну не признаваться ему в том, что Пчелкина тупо выставила все его вещи за дверь и сменила замки. Засмеет же, а Грому счастье такое не нужно уж никак. Не говорит он и о том, как сразу же после побега Ольги получил сообщение с неизвестного номера, хотя понять, что оно от Волковой, было проще пареной репы. Он же не дурак в конце концов. Хотя то, что он действительно запал на Олю говорит об обратном. «Товарищ начальник, опрокинете со мной пару стопок? Я все-таки ради вас Разумовского бросила» Игорь не отвечает. И ради всего святого блокирует номер, хотя до этого он даже не знал, что подобная функция есть на его доисторическом мобильнике. Нет, уж ее он ловить не будет — уж больно это похоже на игру в кошки-мышки, где ему досталась роль пищащего чудовища. Волковой сбежать было легче легкого — не так уж и сильно ее охраняли. То ли хотели, чтобы он сбежала, то ли не особо верили, что она будет угрозой. Сложнее было скорее залечь на дно, не покидая Питера — глупо, вообще-то, но здесь ее точно искать не будут. Наверняка подумают, что сбежала куда подальше да будут искать где-нибудь в богом забытых деревушках страны. Оля прячется где-то на окраине города и думает, что в душе не ебет, как до жизни-то такой докатилась — Родину, вон, пару лет назад защищала, а тут ради рыжего в тюрьму готова была сесть. Дура полная. Дура в степени миллионной. Еще и мент этот… Смотрел на нее в допросной так же, как Серый на свою Венеру как умалишенный таращился часами. Безумие, кажется, воздушно-капельным путём передаётся, иначе ей никак не получится объяснить мотивацию Игорька. Может, он в ней мать свою покойную увидел, или бабку в молодости, потому что это восхищение в хитрых глазенках нельзя было по-другому объяснить. Чушь какая-то — на мать или бабку так не смотрят. Оля думает об этом много, думает долго, но ответы, которые проявляются в ее голове, никого не могут порадовать. Ей-то вообще хочется утопиться, лишь бы о менте не думать, но что-то слабо получается, даже спустя год целый с тех пор, как она его на свидание позвала после побега. Позвала вообще в шутку, прекрасно понимая, что он, если и ответит, то точно нахуй пошлет. Волкова с грохотом ставит стакан на стол. В этой помойке она обитает уже год — выпивает здесь частенько, потому что знает, что здесь все свои, сдавать ее точно не станут, да и служители закона вряд ли здесь появятся. Сами с этого жалкого подобия бара проценты имеют. И босса здешнего тоже имеют, но об этом как-нибудь в другом раз. Разбитые костяшки совсем не болят, хотя Оле и хочется, чтобы они болели. Ей боли любой хочется, желательно в квадрат возведенной, какой угодно, лишь бы за нее ухватится. Если больно, жива значит. А ей почему-то не больно совсем, хотя сердце еще бьётся в груди. Зачем-то. Она себя собакой побитой вообще-то чувствует. Иронично хмыкает, когда понимает, что с ее фамилией это вовсе не сочетается — псина она настоящая, а не волк. Дура закоренелая. И жизнь ее до смешного паршиво звучит — хотя подружкам психопатов местного помета другого ждать не следует. — Не слишком ли много ты пьешь, а, Лелёк? — насешливый голос позади она сразу узнает. Грома здесь Оля заметила еще пару месяцев назад, но виду не подала, ожидая, когда тот сам себя проявит. Она-то думала, что он коллег своих сразу вызовет, но какого-то хуя он этого не делал. Удивил ее знатно. Хотя еще больше Волкова удивилась, когда обнаружила, что Гром здесь практически каждую пятницу. От работы отдыхает? Тогда почему здесь? Неужто доблестной полиции так мало платят, что такие, как Гром, могут позволить себе выпить только в подобной дыре? — Тебя ебет? — Никаких манер у нынешней молодежи, — Гром хмыкает и опускается на стул напротив нее. — Что, совесть пытаешься утихомирить? — Да нет, просто как-то решила не пить и поняла, что часть говна в моей жизни происходить не из-за алкоголя, а из-за того, что моя единственная извилина в голове — извилина долбаеба. Мне не понравилось, — Ольга откинулась назад. — Тебе чего надо, товарищ начальник? Живой не дамся, если что. — Уверен, что мертвой тоже, — как бы между прочим отмечает Гром. — А где ж мои обещанные пару стопок? — Акция разовая, больше не действует. Оля сладко улыбается. Волосы у нее за год уже знатно отрасли, так что она заплетает их в высокий хвост. Зачем-то отрезала челку, хотя Игорь отмечает, что даже это кривое недоразумение ей идет. — Да и я с ментами не пью. Мы типа по разные стороны баррикад, — и вдруг спешно добавляет: — Хотя, если ты вдруг решишь заплатить, то пару стопок я тебе всё-таки организую. И улыбается снова, хотя на этот раз, кажется, искренне. И Игорь понимает, что попал в очередной пиздец по самые яйца. Он до этого еще сомневался, почему ж ему так на жопе не сидится, а все дай Волкову отыскать — думал, что чувство справедливости просыпается постоянно и требует засадить ее куда подальше на пару десятилетий. А оказалось, нет. Ему б Олю только увидеть. И кто ж знал, что все вот так вот обернется — Игорь Гром влюблен в международную преступницу, какая радость.