Туман в Альпах

— Доброй ночи, Вебер, — в мыслях я довольно хмыкнул: ну неужели Джонас начинает избавляться от лишнего официоза. Всё-таки, молодой он ещё, только недавно к нам поступил, даже вон ходит по струнке. В первые дни мы ещё боялись, как бы кланяться не начал. — Ты бы тоже домой шёл. Доброй ночи, Джонас, — он кивнул мне, подняв голову от бумаг. Я бросил слабую улыбку в ответ и уже положил было руку на ручку двери, почти уверенный, что он склонился обратно и вообще забыл о моем существовании, когда услышал за спиной удивлённый голос: — Уже поздно. Я останусь тут. Просто думал, и вы... — Да спине моей несчастной не понравится, — я обернулся к нему и усмехнулся, силясь скрыть удивление. Спине бы правда не понравилось спать в кресле, как и шее, и пояснице, и вообще черт бы его побрал, этот возраст. — Что, правда так работы много? — И работы, и просто…собаки эти. — Джонас устало вздохнул, пальцами потёр щеку, но тут же выпрямил спину и даже горло не поленился прочистить, серьезно глядя мне прямо в глаза. — Собаки, значит. Собаки эти, будь они неладны с их выходками, и правда попортили нам жизнь. Снова. Пока, правда, они задрали только несколько коров, но что тогда, что сейчас это не расстраивало так, как пугало ожидание, что будет дальше, когда будет человек. Кто их знает, откуда они взялись – одни говорили, что это какие-то там шаманы с вершин, кто грешил на бродячие цирки, а кто-то и вовсе считал их проклятием, оборотнями, да чуть ли не небесной карой или Адскими гончими, присланными сюда за людские прегрешения, чтобы жрать коров и рвать людей. И каждая из теорий была настолько же безумна, насколько убедительна, ведь на каждую можно было ответить «ну конечно, а иначе почему каждые десять лет и зачем так жестоко». Я вздохнул, глядя на Джонаса. Волков бояться – в лес не ходить, да? Даже этого молодого скептика, как я думал, они запугали, чёртовы эти псы. Ну или божьи, такую теорию тоже слышать доводилось. Понять его, наверное, можно, я же сам видел, что они творят. Только вот сделать вид, что я не заметил за его тяжёлым взглядом и идеально прямой спиной, как все его существо кричало «мне страшно», все равно пришлось. — Я пойду всё-таки, — ещё и живот предательски заурчал. — Мне, Джонас, никакие собачки не помешают съесть домашний ужин и лечь в свою кровать. — Будьте осторожны. Туман, — Джонас взглядом указал в сторону окна, и я поверил ему на слово – сам бы увидел, все равно нас с этим облаком неразберихи разделяла лишь дверь. — Доброй ночи, — наверное, это было не очень-то вежливо с моей стороны, но усталость давала о себе знать. Собаки, которые дерут людей под покровом ночи, туман, которому любой местный давно перестал удивляться – все это казалось ерундой здесь, в стенах участка, в жёлтом свете ламп и под шуршание бумаг. Ерундой оно продолжало быть и первые метр два, пока мне краем глаза было видно фонарь возле двери, а потом, в один какой-то момент, все пропало. Старая улица в том месте была шире тех, что начнутся дальше, и белое облако начисто стёрло не только крыши, но и стены домов. Да что там, скрылись даже светящиеся квадраты окон, только слабо просвечивал впереди уличный фонарь и то и дело пропадал из виду. От прохлады я поёжился, засунув руки поглубже в карманы. Что ж, вперёд. Благо, путь до дома даже в таком мраке забыть невозможно. Я шёл, погрузившись в свои мысли. Все равно не избежать какого-нибудь «удачного» камня, чтобы запнуться – я бы попросту его не увидел. Поэтому вместо того, чтобы смотреть под ноги, лишь глядел вперёд, куда-то в белое, и лишь убеждал себя, что с голода, от усталости, в темноте, да ещё и в тумане моя тяжёлая голова подкинет мне пару злых шуток, но это лишь плод моего воображения, и поддаваться панике я не должен. Однако сказать себе это, пусть и очень строго, оказалось куда проще, чем сделать. Туман не искажает звуки. Но одно дело, когда смотришь на то, как кто-то захлопывает деревянные створки на окнах, и можешь не то, что само окно, даже волосы у этого человека разглядеть. И совсем другое, когда слышишь тихие скрипы и стуки где-то справа, но доказательств, что это именно то старое зелёное окно в недавно выкрашенном доме, том, что через несколько от участка, никаких не имеешь. Но это должно быть именно оно, разве нет? Собственные слова о том, что стоит приготовиться к тому, что голова в конце неспокойного дня подкинет пару подлянок, к которым нужно оставаться равнодушным, потихоньку улетучивались из памяти. Конечно, я не бросился бежать вперёд по улице или назад в участок, обратно в объятия душного помещения, ламп и поближе к Джонасу, лишь невольно передернул плечами и немного ускорил шаг. Сначала мне навстречу выплыл забор. Подгнивший, даже в полумраке видно. Затем показалось желтое пятно фонаря над дверью дома, размытое, как будто светом, как жидкостью, капнули в мутную тёмную воду. Сам не зная зачем, я подошел ближе и оперся о забор ладонью. Тот отозвался угрожающим скрипом. Ну конечно же я знал, что здесь мне надо повернуть направо, дорога наклонится вниз, а улица станет уже, да и не так уж много я прошёл. Но остановиться захотелось. А потом что-то там, за забором, привлекло мое внимание, я даже вытянул шею и сощурился, как будто это бы помогло. Туман не умеет рассеиваться в одном месте, чтобы обнажить какой-то один объект. Поэтому, когда из облака вдруг выгнулась маленькая лохматая спина, а за ней и растрёпанный, отчего-то мокрый длинный хвост, и тут же все исчезло, я решил, что мне показалось. И правда, пусть в голове у меня маячили те самые дьявольские собаки, что мешало моему мозгу подкинуть мне и мокрую кошку впридачу? Ничего. Привиделось, точно привиделось, крутилось в мыслях. Убрав руку с шершавого забора, я быстро от него отошёл и повернул направо. Дорога, как я и ожидал, да как, в общем-то, и было всегда, наклонилась вниз, и шаг пришлось замедлить. Дома постепенно приблизились – теперь я хотя бы различал свет из тех окон, что не были закрыты деревянными створками. Улица была пуста. Только ещё раз скрипнуло чьё-то окно и совсем рядом со мной звякнула щеколда на двери. Я шёл вперёд, и звуки остались где-то за спиной. Из-за тумана не было видно вперёд дальше, чем на дом, и каждый новый постепенно появлялся, а затем и проплывал мимо с каждым моим шагом. Ветра не было, и даже слегка помятая вывеска продуктовой лавки не качалась, поскрипывая, а безмолвно висела в воздухе чёрным квадратом. Но и она осталась позади. Улица кончилась, и я сошёл на старый каменный мост. Туман поглотил маленькую реку, и ее тихое журчание доносилось из ниоткуда. Невольно я замер на середине и вытащил руку из кармана, чтобы, оперевшись на перила, взглянуть вниз: да, и правда – все слишком мутное. Мне вдруг представилось, что и нет там никакой речки, и мост этот строили, снабжали фонарем посередине непонятно зачем, ведь он никогда не работал, чтобы люди пробирались сквозь туман. И тут же тихо усмехнулся: ну и ну, подумать только, кто бы знал, что воображается Льерту Веберу на обычном пути домой после работы. В обычный, казалось бы, туман. Покачав головой, я прислушался. Тихое журчание внизу…и больше ничего. Разве что мысли мои были громче, и я постарался приглушить и их. Потом поднял голову к фонарю: вокруг него не было тех желтых разводов, что были вокруг других, и чёрный столб с темной клеткой на конце выглядел даже печально. За спуском с моста начиналась небольшая площадь, и я, снова повертев головой, вдруг понял, что не вижу ее, что поле моего зрения тут и заканчивается. Впереди был мост и за ним нечто белое, сзади – тоже, а перед моим лицом лишь чёрный фонарный столб уходил вверх. Я никогда каким-то эстетом, поэтом или кто там этим всем занимается, не был, и в этом не было ровным счётом ничего для меня символичного или красивого. Так, повод подумать и постоять на пустом мосту, почему бы нет. Да, звуки туман не искажает, но мои и так уставшие глаза на пару с мозгом он обманывает только так. Я прошёл площадь. Мимо меня проплыла пустая клумба, вместо цветного пятна выглядевшая, пожалуй, черной дырой, уехал в сторону неработающий фонтан. А я даже дернулся от него сначала, не самым уж приятным образом среди ничего выглядела средневековая, а может и нет, в общем, очень старая рыба с открытым ртом. Наверное, оттуда должна литься вода, но даже в детстве я этого не видел. Плотная стена из ничего сомкнулась за моей спиной, проглотив и неработающий фонарь на мосту, и уродливый фонтан, и узкую улочку. Слева от меня, показываясь лишь тогда, когда к нему приблизишься, проезжал низкий деревянный забор. Надо же, вдруг подметил я, получше, чем тот, что на большой улице, а ведь именно тут начинаются дома постарее. И тут же подумал: наверное, прошлый просто уже сгнил, отсырел и развалился, вот и поставили поновее. Дома попадались реже. Сначала один слабо посвятил единственным горящим окном и тоже остался позади, затем второй проплыл мимо, даже не подав признаков жизни. Я опустил голову вниз и прощупал ногой уличную ступеньку. Только вот сколько их там…пять? Там, где должна была быть пятая, пятка неприятно столкнулась с камнями, и я тихо чертыхнулся. А почему бы и не забыть количество ступенек на улице, по которой ходишь каждый день туда-обратно лет пятнадцать. Где-то справа тихо журчал ручей, забор давно перешел в небольшую, так, для вида, каменную стенку, и на вторых ступеньках я тоже запнулся – на этот раз их оказалось ровно пять, и я едва не полетел вниз, лишь чудом сохранив равновесие и расставив для этого руки. Вы бы одинаковыми лестницы делали, что ли, подумалось мне, и мечты о доме накатили с новой силой. Не так уж много идти осталось. На самом деле, вообще-то, я прошёл где-то одну третью часть пути, но согреть себя подобной мыслью показалось хорошей идеей. Только вот с каждым новым моим быстрым шагом, с каждым оставленным позади камнем то самое чувство, которое я ненавидел, усиливалось. Я шёл – оно шло за мной, я снова едва не просчитался в ступеньках – а оно плавно стекло по ним вниз, приклеившись к моим ногам, как тень, а потом и ко всему телу, как паразит. От этого чувства мурашки усиливались, я бы даже, может, признал, что волосы встают дыбом, только это бы все равно ничего не дало, и приходилось лишь сверлить взглядом нечто спереди, продолжая шагать. Но оно не отставало. Это было то самое мерзкое чувство, когда на тебя кто-то смотрит. Из тумана, сбоку, сзади, может, с самих небес, определяться или оборачиваться не было желания абсолютно никакого. Я прошёл все участки со ступеньками и повернул налево, к еще одной маленькой площади с таким же дурацким фонтаном. Мерзкое ощущение повернуло за мной. И даже когда я передернул плечами, оно не исчезло. А потом перестал звучать даже ручеёк, закончился небольшой лужей и утек куда-то за каменную стенку, стихнув совсем и оставив меня один на один с таинственным наблюдателем и туманом. Он вдруг стал для меня не просто мутным. Он был зловещим, как будто преобразился и теперь, издеваясь, шептал мне голосом собственных мыслей: я скрою твоего преследователя, чтобы он был как можно более незаметен, Вебер. Я помогу ему. А ещё мне точно стоило прекратить придумывать. «Это выдумки, выдумки, мне кажется» — словно мантру, повторял я и шёл вперёд, сжав в кулаки руки в карманах. Но если затих ручеёк и нет ветра, что тихо, едва слышно, стучало за моей спиной? Что пошевелило куст на склоне, который начинался за низкой каменной стеной? Отнекиваться уже не получалось, слишком уж отчетливые они были, эти шорохи и скрип, кажется, сломанной веточки. А потом рядом со стуком на тротуаре раздался ещё один звук. Его не перепутаешь ни с чем другим, это точно. Собаки, в отличие от котов, прыгают не бесшумно. Особенно большие собаки. Я-то знаю – у меня в детстве такая была. «Джонас, ты был прав!» — если бы это было не внутри моей головы, я бы крикнул. Впрочем, даже там это прозвучало слишком громко, по вискам ударило, сердце бухнулось куда-то вниз и я побежал. Так быстро, как только мог, настолько, чтобы едва не сорваться на следующий склон на повороте дороги. Сначала эти звуки, а теперь и яростное рычание за моей спиной подсказали, что я не ошибся. Бежать. Бежать. Быстрее бежать. Они способны были меня догнать. Что сделает обычный, даже не особо ловкий полицейский, против двух (или сколько их там) собак? Даже если они не бешеные… Мимо проносилась каменная стенка, я лишь изредка бросал взгляд вниз, на дорогу, но сосредоточиться никак не получалось. В голове непрерывно било «бежать, бежать, бежать», периодически скрываясь за сумбурным спором с самим собой: но ведь они не бросились сразу? Значит, не бешеные? И тут же какая-то часть меня, наверное, адекватная, начинала кричать: раз не бешеные, то все равно людоеды, оборотни, Боже, я был готов поверить во что угодно, чтобы заткнуть самого себя. Воздуха не хватало. Я едва не поскользнулся, а мои преследователи будто издевались: то почти нагоняли, так, что где-то внизу, совсем рядом с моей ногой, громко щёлкала пасть, то их тяжелое дыхание оставалось чуть позади, так, что я даже начинал верить, что отрываюсь, и тут же все по новой…я быстро прокручивал у себя в голове план, которого не было: вот скоро лестница, наверное, совсем скоро, ближе, чем обычно, ведь я никогда не бегал здесь так быстро, за ней будет площадка, там должна ещё шуметь вода, а там и узкая улочка, будет все видно даже в тумане, да-да, главное, чтоб не прыгнули на меня сверху, пока я буду бежать вниз по узким ступенькам. Давай, давай, твердил я себе, но только казалось, что бежать быстрее получалось, как снова из лёгких вышибло весь воздух, а тело под костюмом и пальто горело, как в огне. Давай, снова начинал я, не может же появиться на доске объявлений текст «Льерт Вебер – очередная жертва псов-людоедов», беги, быстрее, бежать. От моей ноги с шумом отлетел камень, и я опять пошатнулся, едва не полетев прямо на землю. Не считая его стука, стало тише. Но только я решил, что они отстали, дав мне очередную короткую передышку, как услышал нечто ужасное. Это был не просто вой или лай. Это был рёв. Ужасающий настолько, что теперь-то волосы точно встали дыбом, все разом, во всех местах. Я даже содрогнулся, непроизвольно втянул в плечи голову, сгорбившись, когда произошло что-то странное. Разум мой как будто помутнел, и я, не останавливаясь, на фоне слабой мысли о том, что звук этот совершенно точно был зовом, впервые обернулся. Алые. Они были совершенно алые. И горели так ярко, как, показалось мне, не горел любой из работающих фонарей, что остались позади. А поймав мой взгляд, напуганный, чего я уже не стыдился, загнанный, будто это я был зверьком, а это – «царём природы», оно как будто сверкнуло глазами. Язык не поворачивался назвать это обычной бешеной собакой, но об этом я подумать не успел. Лестница и правда была ближе, чем я думал. В этих нескольких секундах событий было, пожалуй, больше, чем за всю ту неделю: мелькнувшие алые глаза того, что шло за мной от самого ручья, отсутствие опоры под ногой и моя жалкая попытка восстановить равновесие – все пролетело слишком быстро, и увидеть четко я успел лишь вынырнувший из тумана конец лестницы и камни, что остались от последней ступеньки. Точно, а мне ведь даже пожилая соседка говорила быть тут осторожнее… Сначала я открыл глаза. Потом кое-как встал, оперевшись сначала на локоть, а затем на колено. И тут же меня как молнией ударило: оно. Где оно? Однако я не услышал никакого рычания, горящих алых глаз надо мной или за спиной тоже не было, все осталось таким, каким должно было быть. Привиделось, неслабо так. Просто психика шатается, вот и все. Я перестал мотать головой и провёл по лицу ладонью. От облегчения мне даже как будто расхотелось есть, разве что была тяжёлой голова. Наверное, поэтому мне казалось, что туман стал только гуще. Все было так, как было раньше, я даже про падение с лестницы как-то забыл. Но только, выдохнув, я собирался сделать шаг, как спереди послышались голоса и я остановился. Они приближались, и чем ближе они были, тем отчётливее я понимал, что голоса эти – детские. Я вдруг подумал, что все равно вряд ли увижу тех отчаянных детей, что гуляют в такой час одни, как вдруг из белого облака показались их силуэты, ровно три. Я не смог разглядеть ни лиц, ни одежды, только понял, что у этих детей была какая-то своя выдуманная игра со странной считалочкой… мы приходим только в белом в страхе в сказке и в одежде ты в наш круг вставай-ка смело так не веселился прежде Весёлые голоса и прыгающие силуэты сместились куда-то вбок, и мне пришлось повернуть голову, даже сощуриться, как будто я надеялся, что смогу их увидеть. Но нет, только размытые тени прыгали в паре метров, с каждым новым прыжком-шагом меняясь внутри своего треугольника. не почуют нас собаки мать с отцом нас не найдут были пылью мы во мраке а теперь все к нам идут Я вдруг понял, до чего же странные и даже страшные у этого стишка слова. Тут тебе и страх, и собаки…неужели сорванцы специально пугают так прохожих? И куда только смотрят родители. Помотав головой, я аж нахмурился, устремляясь вперёд неспешным шагом. Собаки, значит, не почуют. Недавние воспоминания вдруг нахлынули с новой силой и я быстро обернулся. Однако как ничего не было видно, так и никаких звуков, кроме странного стишка, я не слышал. А мои же новые попутчики как будто разделились – следующее четверостишие я услышал уже отовсюду, как будто меня окружила толпа, которая говорит только тремя разными голосами. мы как свечки стали сами в непроглядной белизне не ходи, мой друг, за псами а иди, мой друг, ко мне — А ну-ка! Голос её был мне не знаком. В ответ на вскрик дети только засмеялись, повторили последнюю строчку и вдруг все стихло. Я снова остановился, но только успел подумать, что даже прыжков ребят не слышал, не то, что собственных шагов, как так же бесшумно мне навстречу показалась обладательница того самого голоса. Как я и предполагал, это оказалась молодая женщина. Лет, может, тридцати. Ничего, в целом, примечательного, но здесь, среди того, что нас окружало, выглядела она как-то по-другому. Я решил не браться подбирать точное слово для этого, все равно только «странно» приходило на ум: темные волосы и старое, явно мужское и тоже тёмное пальто слишком уж контрастировали с ее бледной кожей и, судя по всему, некогда белым платьем. Что юбка, что верх были в чем-то перепачканы, и я тут же поднял взгляд обратно ей в лицо. А она лишь шмыгнула носом, запахнув пальто. — Напугали, да? — она кивнула куда-то в сторону, и я тут же решил, что именно туда дети и убежали. — Не стоит, они безопасные. — Конечно, — я отвечал ей с осторожностью, снова спрятав руки в карманы и очень стараясь не отводить взгляд. В компании, даже если эта компания – странноватая девушка в грязном платье, всё-таки не так страшно, нехотя признался я себе. — Это же дети. Ваши? — «Твои». Но нет, не мои, — она качнула головой. Голос у неё был низким, хрипловатым, как будто прокуренным, но мне он даже понравился. Наверное, ещё и приободрил, уж больно спокойно она разговаривала. — Эти тройняшки, по фамилии только не помню, вечно со своими стишками странными тут бегают. Скажи спасибо, что вплотную не подошли. — Почему? Я не то, чтоб не любил детей… — но договорить не удалось. — Силва, — быстро проговорив своё имя, как будто выплюнув, она протянула мне руку и улыбнулась. Улыбка вышла грустной, но я не счёл нужным на это указать, мало ли, вообще не мое дело, и вместо вопроса осторожно пожал Силве руку. — Вебер. Льерт Вебер, — я тоже попытался улыбнуться и кивнул. Наверное, моя улыбка тоже вышла неправдоподобной – мне все казалось, что сейчас из-за спины или откуда-нибудь сбоку выскочит чудовище с горящим алым взглядом и разорвёт нас обоих, а остальные, ведь черт знает, сколько их там, догонят и прикончат тех тройняшек. И, может, настолько это было очевидно, может, не стоило мне бросать взгляд в сторону, но Силва вдруг хмыкнула и повела плечом. — Собаки? Они ничего тебе не сделают. — Не уверен, что это были собаки. Хотя мне, может, и привиделось… — я уже уверенней оглянулся по сторонам. Под взглядом Силвы, стоявшей абсолютно спокойно и просто наблюдавшей за мной, стало как-то смешно с себя же самого. Даже молодая девушка их не боится, а я напридумывал себе монстров из Ада, что бежали за мной, собираясь съесть, как будто я такой уж привлекательный и вкусный. Однако следующие ее слова заставили меня опять застыть, как вкопанного: — Не привиделось, — и при этом тон ее был обыденным настолько, как будто она всего лишь сообщала мне какую-то не особо интересную новость из газеты или говорила, что кофе принесла. Но и шанса задать вопрос Силва не оставила, просто развернулась, едва не задев меня краем грубого пальто, и пошла вперёд, лишь через пару шагов добавив: — Я тут тебя, вообще-то, провожаю. Мысль о том, что я не говорил, куда мне надо, почему-то быстро улетучилась из моей головы, и я покорно пошёл следом. На ногах у неё было нечто странное, похожее на сапоги с тяжёлой подошвой, которые почему-то совсем не издавали звуков, но какое-то рваное. Наверное, подумал я, пастушка или ветеринар. Или кто ее знает. Силва была и похожа на типичную жительницу нашего городка, особенно этого района, и совсем нет одновременно. Что-то такое в ней было…я вдруг осознал, что пялюсь, а она давно повернула голову и пялится в ответ. И как только я заметил это, отчего-то кашлянул и стушевался, а Силва просто тихо усмехнулась и осторожно пихнула меня локтем в бок. — Что, тоже во мне ведьму увидел? Сосед вечно так говорил. — я хмыкнул, качнув головой. Почему-то она не казалась мне ведьмой, а даже если немного казалась, то какой-то доброй ведьмой. С Силвой и правда было спокойнее идти, как будто она, как правда какая-нибудь настоящая колдунья, может отогнать этих чудовищ, когда они снова появятся. — Да нет…а что значит «не привиделось»? Они же за мной бежали, — даже говорить об этом теперь стало не так страшно. Я, на самом деле, почти в это «привиделось» поверил, но теперь уже банальное любопытство не оставляло меня в покое. — Или оно, уж не знаю. И вот где? — Не здесь, — она пожала плечами, и я вдруг понял, что лицо ее стало серьёзным, а потом и вовсе отвернулось. Выражения на нем вообще менялись как-то странно, слишком уж плавно, будто прежняя улыбка растаяла, как в мутной воде, и тут же на ее месте проступили плотно сжатые губы. Мы неспешно шли вперёд, и я думал: может, обидел ее? Напугал? Заставил саму занервничать? Интерес мой оказался слишком сильным, чтобы молчать, и я все-таки заговорил, потерев рукой подбородок: — Знаешь, Силва, я бы, — она вдруг обернулась, растрепав распущенные темные волосы, и я почти сбился, но все же устоял. — Я бы всё-таки попросил объяснений. — Да отстали они просто, — Силва снова ответила слишком быстро, обыденным, даже скучающим, голосом, и дёргано пожала плечами. Так обычно делают, когда хотят показать, что все в порядке, что-то скрыв, и я это видел, как на ладони. Но было то ли в ней, то ли вокруг что-то такое, что заставляло промолчать. Мы шли дальше. Казалось, что облако тумана подбирается все ближе и ближе, как будто скоро даже ног своих не будет видно. Я погрузился в свои мысли. Было такое чувство, что я и приблизился к разгадке, и не совсем, как будто читаешь сложный детектив, и на середине книги, судя по номеру страницы, тебе сообщают, что убийца – дворецкий. С одной стороны, кто их знает, этих писателей, с другой…дворецкий? Серьезно? Так и здесь, взяли да отстали какие-то адские чудища, «где-то, но не тут», дети бегают, а Силва такая спокойная, как будто стоит не посреди тумана в сумерках, а у себя дома на кухне. Кухня! Меня вдруг осенило, почему казалось, что чего-то не хватает: я совершенно не хотел есть. Зная меня, даже если учесть реакцию на стресс, это было что-то совсем уж необычное. Даже почти такое же необычное, как эта девушка рядом. Журчания фонтана, которое я так силился услышать, все не было. Я даже нахмурился, вместо кучи вопросов начав прокручивать в голове свой путь: повороты, ступеньки, лестница, ручей. Совсем скоро мы должны завернуть к лестнице наверх, из тумана выплывут ржавые, наскоро спаянные перила, а там уж два варианта: либо Силва живёт за аркой под ней, либо нам по пути. И первый казался мне более реальным – соседи у меня не менялись, только уехал у пожилых супругов сын, почти мой ровесник, и три года назад родился у друга через два дома сынишка Симон. Нашу улицу в шутку, хотя, может, и нет, обзывали долиной наследников, но меня это не задевало. Есть у тебя дом родителей и вкусная еда, с возрастом нет родителей, но есть дом и работа, чтобы покупать вкусную еду, а потом и у твоих детей – чем же плохо? Мне это было по душе. А вот никакой Силвы, ещё и со славой "ведьмы", я совсем не помнил. Вот и получается, что либо ей под арку по пути, либо храбрая девушка пойдёт обратно одна, чего я, конечно, не позволю и вежливо приглашу переночевать. Вырвавшись из раздумий, я снова сфокусировал взгляд и повернул к ней голову. Она шла рядом, устремив задумчивый и даже мрачноватый взгляд вперед. Или все-таки я её раньше видел? С такого ракурса Силва показалась мне смутно знакомой, как если бы мы когда-то долго сидели друг напротив друга в баре, обменивались взглядами, а когда кого-то одного отвлекли, другой уже исчез. Не исключено, в общем-то. Как будто почувствовав мой взгляд, Силва посмотрела в ответ, мотнула головой, отбросив от лица волосы и вдруг, едва уловимо улыбнувшись, свернула налево. И я бы, конечно, тут же пошел за ней, такой уверенной и без тени на страха на лице, если бы не помнил весь свой путь до этого наизусть. Верить мозгу, вполне вероятно, что именно выдумавшему тот кошмар у лестницы, конечно, дело рисковое, но я все-оаки жил здесь не первый год и был уверен в одном: Силва совершенно спокойно завернула в густые кусты, за которыми начинался крутой склон. Напрягшись, я стоял, смотрел и прислушивался. Должен быть крик, шорохи, она должна была скрыться за выступившими из тумана ветками и полететь вниз, но вместо этого моим глазам открывалась другая картина: пройдя несколько шагов так ровно, будто бы под ногами была обычная дорога, она остановилась, придерживая руками край пальто, и обернулась ко мне с немым вопросом в глазах. — Тут же...нет поворота, — неожиданно хрипло выдавил я, опомнившись. — Тут только кусты. — Льерт, — Силва приподняла брови, наклонив набок голову, и я чуть было снова не задумался, почему всегда вижу её так отчетливо, даже в метре впереди. Но когда Силва говорила, голос её просачивался, казалось, во все извилины мозга. Проще говоря, не слушать было невозможно, как если бы она правда оказалась ведьмой и заколдовала меня, только лишь произнеся имя. — Тут же ничерта не видно. Как ты можешь знать? Может, он есть. — Нет, я, погоди, я помню, — но кое-что ей все же удалось не сразу, а именно прервать мои попытки построить мысли. Даже эти поднятые брови и губы, растянутые в легкой, как будто бы даже снисходительной улыбке. — А там лестница... Но и на этот раз мою речь прервали. И сделала это отнюдь не Силва, выплюнув очередную фразу, ничего не объясняющую. Просто я услышал звук, который нисколько не удивляет никакого местного, даже наоборот, весьма привычен. Только вот его никак не ожидаешь услышать именно здесь, разве что у тех домов, где я подметил новый забор. Где-то рядом с нами, в белом облаке, почти синхронно звякнули два ботала, а затем и раздалось тихое мычание. И раз уж сегодня, подумал я, такой странный день, то я сам еще страннее не стану от того, что отметил, как сильно этот звук похож на грусть. Проблема только в том, что здесь коровам ходить негде. — Ну? — Силва как будто прочла мои мысли – губы искривились в усмешке, и она, как будто намекая на то, что раз уж корова прошла, то пройду и я, повела плечами, поворачиваясь из стороны в сторону. Шаг за шагом, уже не гадая, откуда взялась под моими ногами дорога ровная, как на главной улице, куда же подевались кусты и куда мы, все-таки, идем, я приблизился к ней. И мы снова пошли вперёд, она – придерживая руками пальто, и я – маленькими торопливыми шагами, ещё пару раз оглянувшись назад. Должно быть, со стороны это выглядело так, как будто маленького мальчика, который не знает, куда они идут, ведёт записываться на лыжи уверенная мать или, может, старшая сестра, из тех, кто не торгуется, а сразу называет свой ценник и ещё три раза поправляет продавца. И так, по сути, было, и вряд ли кто-нибудь узнал бы в неуверенной фигуре, семенящей рядом с девушкой, широким шагом вышагивающей навстречу плотной белой пелене, того Льерта Вебера, которого я так старался всем показывать. Когда я обернулся последний раз, то увидел коровью голову. Белая, словно снег, она явно выделялась лишь одними черными глазами – остальное тело было скрыто туманом, как будто утонуло в молоке. Выпустив из ноздрей пар, четкий силуэт вдруг растворился, как будто неощутимый ветер пригнал в её сторону облако поплотнее, и я мигом отвернулся от наваждения. Конечно же это оно. И какой же сегодня странный туман. — Знаешь, — Силва вдруг заговорила и поплотнее обхватила руками предплечья. Обернувшись к ней я, наконец, понял, почему она так старательно запахивалась – у пальто совсем не было пуговиц, ни одной. — Тебя за милю было видно. Так испугался, да? Я вдруг подумал, что мне нужно привыкнуть и смириться с тем, что слова Силвы до меня доходят не сразу. Должно быть, я не один такой, то есть, в это хочется верить, в то, что она еще девочкой точно пару раз заставила учителей от неловкости протирать очки по три раза и отвадила от себя двух, может, больше, ухажеров. Может, поэтому её окрестил ведьмой сосед. Может, она правда колдует, хотя я в это не верил, конечно. Куда больше привлекли мое внимание ее интонация и выражение лица. Сочувствие, если оно там было, спряталось где-то в самой глубине темных глаз и лишь изредка показывало макушку, брови не изогнулись от грусти – Силва лишь смотрела, неровно поджав губы, и немного замедлила шаг. И, наверное, слышала, как туго в моем мозгу скрипели шестеренки. За милю...вот в этом? И при чем тут испуг? Я даже не сразу заметил, что она больше не смотрела мне в глаза, нет, взгляд её, вдруг став задумчивым, уполз выше, куда-то на лоб и немного сбоку. Наверное, вдруг подумалось мне, я растрепанный, как чучело, и это учитывая то, что на месяц затянул со стрижкой. Ну и зрелище, и я тут же поднял руку, чтобы пригладить волосы. И снова оно: секунду назад придерживающая пальто рука Силвы вдруг оказалась на моей, удерживая. Надавив мне на запястье, она опустила мою руку и так же плавно опустила свою. Мой взгляд невольно опустился ниже лица. Во-первых, странное белое платье совершенно точно было ночной рубашкой, мне повезло такие видать. А во-вторых, пятна, которые я подметил еще раньше, начинались сразу под проступающей грудью и наверняка становились больше внизу, но я не разглядел - она снова закрылась, обхватив себя под рёбра. И вдруг по-хозяйски раздосадованно цокнула языком, закачав головой. — Ну да и ладно. А это не дело, знаешь ли, — Силва, как старый друг, хлопнула меня по плечу и вновь куда-то зашагала. Похоже, что отклонившись от нашего прямого пути влево, но я уже не разбирал, и было проще опять засеменить следом. — Нам бы раздобыть тебе такую добротную шляпу. Энгель! Последнее она крикнула неожиданно громко. Я даже затормозил, едва не запнулся и вздернул от неожиданности брови. А она точно не ведьма, как же видеть-то тут сквозь такой туман, скажите на милость? Хотя, может, это я слишком сильно ударился головой, и не туман это вовсе, а мои глаза заплыли...чем-нибудь? В любом случае, щуриться и всматриваться оказалось бесполезно, видел я по-прежнему лишь Силву и свои руки. Ну и дела. — Там же, где и всегда, Силва! — и только я успел так подумать, как где-то впереди раздался другой голос. В следующую секунду Силва тащила меня вперёд, взяв за руку, а я бежал за ней, даже не успев толком подумать о том, чтобы это сделать. И будь я проклят, если эта девушка не обладает даром гипноза. Всё, что я видел до этого, мокрая кошка, коровья голова, все это не шло в сравнение с тем, что вытворил этот трижды проклятущий, чёртов странный и ничерта не понятный туман на этот раз. Словно повинуясь, он расступился кольцом, являя нашим глазам не менее странную картину: среди кучи опавших листьев, уже коричневых и гнилых, как поздней осенью, на неровном камне сидел молодой человек. И сидел весьма странно, подогнув под себя одну ногу и держась за грудь рукой. Одет человек был целиком в черное, только старомодные белые туфли выделялись из всего его темного образа. Как и глаза, светлые, широко открытые, они тоже светились из-под отросших черных волос и шляпы. И он, наверное, попал под дождь или облился какой-нибудь гадостью, потому что челка у него была слипшаяся и висела возле брови двумя сосульками. И если бы не то, что с деревьев еще не падали листья, когда я шёл домой, и не этот странный человек, я бы, конечно, заметил одну важную вещь раньше, чем спустя еще несколько мгновений: я совершенно не запыхался. — Энгель, Льерт, — Силва улыбнулась так искренне, что стало ясно, как день – знает она Энгеля так же давно, как я знал свою пожилую соседку. Энгель же шляпы не поднял, лишь повернулся ко мне. Улыбка у него, признаться, была жутковатая, как будто медленно проступала из-под спокойных губ, становясь все шире и шире. Такая улыбка бывает у карточных мошенников. — Льерт, Энгель. — О, — не глядя на него и только услышав голос, я бы решил, что говорящий куда моложе, чем выглядит. — Очень приятно. А вот вам и прохожим, наверное, не очень. Светловолосый... Я вдруг почувствовал себя какой-нибудь непримечательной зверушкой в дешёвом зоопарке, так откровенно и непринужденно он меня разглядывал и тут же обсуждал. Я даже опустил взгляд вниз, на его слишком уж чистые белые туфли, как нашкодивший мальчишка перед учителем. Но неприятно, кажется, было мне одному: Силва, выпустив мою руку, лишь плотнее запахнула пальто и сложила руки на груди, переводя взгляд с меня на него и обратно. Энгель успел обвести меня своим пытливым взглядом не один раз, когда она все же заговорила: — И не говори, — взгляд мой тут же метнулся с туфель Энгеля на неё. Происходящее Силву точно не смущало совсем, и она снова преспокойно смотрела мне в лоб, как и её странный дружок. И на этот раз стояла достаточно далеко, чтобы успеть меня остановить, и я, снова отведя взгляд, теперь уже на странные границы туманного кольца, которое клубилось, словно дым, все-таки потрогал свои волосы. И если справа все было хорошо, то на левой стороне пальцы наткнулись на что-то до жути неприятное, скользнули по коже и нашли слипшиеся, вплоть до самого виска свалявшиеся и засохшие волосы. Они даже зашуршали, когда я, сдвинув брови, их потёр. Наверняка напоминает то, что висит у лица Энгеля, и если так, то на моих седеющих русых выглядит, должно быть, и правда неприятно. — Поэтому сегодня я, — я поднял взгляд, когда Силва уже забрала с его головы черную шляпу, — Вот это у тебя заберу. — Конечно, Силва, — Энгель говорил плавно, как и его постепенно проступающая на лице улыбка, слова переливались одно в другое, как будто и вовсе были одним. Но я, похоже, начинал принимать тот факт, что сегодня вечером мало, что вообще понимаю. — Берите, друзья мои. Лэрту, разумеется, нужнее. — Льерту, — от того, как Силва хрипловато хихикнула, поправляя его, я и сам невольно дернул уголком губ, как будто пытаясь улыбнуться. Было и нечто забавное в том, как она тихо цокнула языком и легонько хлопнула меня по руке, которую я так и держал у лица с тех пор, как потрогал волосы, чтобы я опустил ее. Шляпа Энгеля перекочевала уже на мою голову, и я вновь, кажется, в третий раз за этот престранный вечер, который все не хотел стать ночью, получил по руке. — Не криво? — по ощущениям, шляпа была ощутимо наклонена влево и заползала на лоб. Но хоть это, по моим представлениям, выглядело комично, ни Силва, ни Энгель не посмеялись, первая вообще лишь довольно хмыкнула, кивнув. — Не за что, — кашлянув, должно быть, из-за неловкой паузы, Энгель напомнил о себе и сделал в воздухе замысловатый жест рукой, который подошел бы, не знаю, артисту на арене цирка. И это, как я понял, была его привычка, ведь Силва лишь по-доброму закатила глаза и, поспешно запахнув пальто одной рукой, потянула меня за плечо обратно в белое облако тумана. Через несколько шагов я обернулся. Так уж вышло, что я часто это делал тем вечером, и каждый раз за спиной меня ожидал неприятный сюрприз. На этот раз я ожидал увидеть возвышающуюся среди белизны фигуру в черном, неприятную улыбку, может, даже немного листьев, но и они, и камень, и сам Энгель бесследно растаяли, не оставив после себя даже мутного силуэта. — Даже обидно, да? — от раздумий и созерцания ничего через плечо меня отвлек голос Силвы, задумчивый, но снова очень непринужденный. Возможно, она всегда разговаривала так скучающе, а может, что-то терзало ее изнутри. — Молодой, красивый. Знаешь, он тут даже не жил, только в детстве. — Обидно, что не живёт? — собственный задумчивый голос мне вдруг показался максимально подходящим новому образу. В черной шляпе, среди тумана, в компании девушки в сорочке и грубом пальто, чем вам не герой какого-то романа? — Не жил. — интонация у неё была такая, как будто я не мог запомнить какую-то простую вещь, повторенную уже раз десять. — Ну да ладно, привыкнешь. Я, правда, побыстрее поняла... Силва вздохнула и замедлила шаг, вдруг опустив руки вдоль тела. Полы явно большого ей пальто раскрылись, но я опять держался чуть позади, а обходить, чтобы рассмотреть ее, было бы очень уж грубо. Вместо этого я вновь попытался разглядеть хоть что-то, то щурился, то, наоборот, широко распахивал глаза. Я бы мог думать о том, что не представляю, где мы находимся, ведь по логике добежали до Энгеля по воздуху, высоко над первыми домами внизу, или спросить, что не так с этим злополучным туманом, но вместо этого, как заколдованный, продолжал вглядываться вдаль. Я не заметил, как ускорил шаг, и понял это, лишь когда Силва, все еще нараспашку, появилась откуда-то справа из-за спины, глядя на меня едва ли не удивленно. — Льерт? — странное дело: голос её донесся как будто издалека, хотя она была совсем рядом, и в моей совершенно пустой голове прокатился эхом, как если бы это была пещера. Я остановился, лишь когда она тронула меня за плечо, но посмотрел на неё не сразу. Мне все казалось, что где-то там, в тумане, впереди и совсем рядом находится что-то безумно важное. Что-то, что важнее, чем задать Силве тысячу и один вопрос, чем дойти до дома и не подвести весь участок. Как будто я существовал лишь затем, чтобы найти то, что маячило впереди, ведь я уже видел хотя бы очертания. И напоминали они человека. — Ты видишь? — я даже не придал значения тому, что голос мой испуганно шептал и чуть не сбился на середине слова, начал показывать Силве вперед, да я даже не моргал, как будто боялся, что стоит мне это сделать, без моего взгляда совсем пропадёт эта маленькая фигурка. — Что вижу? — голос у Силвы был не насмешливый, хотя любой говорил бы именно так – что ж можно увидеть вдалеке в такой-то туманище. Но она, наоборот, нахмурилась и убрала с моего плеча руку, став совершенно серьезной. — Там кто-то есть, говорю тебе, — я помахал рукой, то ли пытаясь разогнать облако, то ли надеясь, что нас заметят и помашут в ответ. Результата это не приносило, и я, наконец, решился. Даже не показав Силве идти следом, не взяв её за руку подобно тому, как она притащила меня к Энгелю, я побежал вперёд. Только краем глаза увидел, что Силва осталась на месте, застыв, словно статуя. Она даже пальто не запахивала. Но я не расстраивался – я четко знал, что это дело только моё, и добраться до фигурки, добраться, во что бы то ни стало, я должен один. А бежалось мне легко, не горела кожа под одеждой, не стекал по лбу пот. Только шляпу в один момент пришлось придержать ладонью. Туман вокруг меня вдруг начал рассеиваться. Я двигался вперёд, а он становился все реже: сначала показал мне мощеную улицу, потом чей-то припаркованный у ограждения велосипед, после появились и дома...я узнавал одну из улиц на пути к своему дому, а силуэт стал куда четче и, вопреки моим тревожным ожиданиям, я подбирался к нему все ближе. Начало светлеть. Я перешел на шаг. Утро у Симона выдалось ужасным. Мама не желала ни поддаваться манипуляциям, ни верить в то, что именно сегодня у него просто жуть как болит голова. Ничего не принесли даже слёзы, она лишь заявила, что тумана боятся только слабые трусливые мальчики и с видом, не терпящим возражений, указала на дверь. "Не хватало еще из-за такой ерунды пропускать уроки", сказала она, и маленький Симон с самой кислой миной на свете поплёлся в школу, еле-еле волоча ноги. Холодно, страшно, в чем он не боялся признаться хотя бы себе, а взрослые снова думают про одну только учебу. Наверное, ей папа просто страшилки не рассказывает. Те самые, про страшных собак, живущих в тумане, и раз в десять лет выходящих на охоту. Впрочем, Симон не думал, что это простая страшилка - старые объявления на доске у участка говорили у обратном. Когда все поняли, что детвора полюбила стекаться сюда, чтобы пощекотать нервишки, их поспешно заклеили, но те, кто повыше, все равно новые обдирал и приговаривал, что на них все равно сплошная скукота, не то, что четыре года назад, когда умер кто-то из полиции. Симон даже знал, кто, и имя на пожелтевшем объявлении было ему вполне знакомо из рассказов отца, которым он сначала не верил. Впервые эту историю он услышал, когда вечером несся со второго этажа, чтобы успеть к телевизору к началу мультфильма, и на этой самой лестнице врезался в отца, больно ударив в живот головой. Тогда он и рассказал про то, как опасно неаккуратно обращаться с такой злой штукой, как ступеньки, особенно, когда свет выключен или просто ничего не видно. "И чтоб вы знали, дорогой сын, — подытожил он. — Четыре года назад мой приятель Льерт Вебер, хороший человек и неплохой полицейский, насмерть разбился из-за падения с лестницы." Как и любой нормальный ребенок, Симон поначалу не придавал страшным нравоучениям значения, хотя бы потому, что послушать взрослых – значит выяснить, что у них на каждый случай непременно найдётся знакомый мальчик или просто человек, который умер именно из-за этого, даже если "это" – наесться конфет перед ужином. Но все поменялось, когда какой-то старшеклассник оторвал еще одно объявление, обнажив то самое четырёхлетнее с именем отцовского приятеля. Симон даже хотел оторвать и его, чтобы положить на стол и не забывать, как опасно не смотреть под ноги, но, во-первых, не дотянулся, а во-вторых, его все равно держала другая бумажка, приклеенная получше, которая, вдобавок, закрывала фотографию. Но даже без знания о том, как выглядит этот бедолага, Симон очень невзлюбил ступеньки и ситуации, когда ничего не видно. Вот как сейчас. Он благополучно дошёл до первой лестницы, спустился, аккуратно пересчитав вслух выученные наизусть ступеньки, а потом вдруг задумался, то вспоминая, не забыл ли тетрадку, то о том, как хочет сесть с Кристиной со второй парты, и шёл в тумане во всех смыслах, пока носок его ботинка не уперся в лестницу наверх. Пересчитав и эти ступеньки, Симон продолжал думать, воображать и морщить лоб, пока не произошло страшное: пока он не оглянулся и не понял, что совершенно не представляет, как дойти отсюда до школы. Не было ни мостика с фонарём, ни забора, украшенного ленточкой, только незнакомые силуэты домов. Туман, пусть и был не совсем уж густой, исказил все, и если бы не он, то Симон, конечно, мигом бы выбрался, ведь тут ничего сложного, говорил он себе, но увы... И тогда он заплакал. Уже второй раз за это утро, но оба раза, сказал он себе, вполне обоснованные и, вообще-то, он имеет право. Симон обычно плакал очень тихо, чтобы не начала ругаться мама, но сейчас он вспомнил и страшных собак, и бедного отцовского приятеля, и опять маму, и папу, и Кристину, которых, может быть, никогда не увидит, если сейчас его тут съедят или он умрёт от голода в незнакомом дворе, и плакать тихо не получилось. Из-за горьких всхлипов и заплывших от слёз глаз он даже не сразу заметил, что впереди, будто бы из ниоткуда, сгустился силуэт и становился все четче, выделяясь только черной криво надетой шляпой. Симон поднял голову, лишь когда вытер рукавом глаза и вдруг увидел чьи-то ботинки. А затем, пока поднимал голову вверх, и костюм и, наконец, лицо. Мамины наставления ни за что не разговаривать с незнакомцами мигом вылетели у Симона из головы, да и как тут их помнить, если ты один плачешь посреди тумана, и тут к тебе выходит пусть и незнакомый, но зато немного смешной из-за криво надетой шляпы дядя, и глаза у него вполне добрые. Только совсем чуть-чуть грустные. — Потерялся? — голос у незнакомца тоже был вполне себе добрый. Симон еще раз шмыгнул носом, вдруг подумав, что не хочет, чтобы этот человек в шляпе принял его за какую-нибудь плаксу, и снова вытер лицо рукавом. — Заблудился, — незнакомец стоял чуть поодаль и подходить не торопился, как не торопился и Симон. Он снова шмыгнул носом, машинально одёрнул куртку и получше вцепился в портфель, подхватив его подмышку. — Вообще-то, я хорошо знаю город, но... — Но туман все искажает, — задумчивым голосом продолжил человек, все еще держа руки в карманах, и оглянулся. — Да, я согласен. Даже я могу заблудиться, но все-таки. Ты где живешь? — На улице, которая долина наследников, — Симон, пусть и не очень хорошо соображал в эмоциях взрослых, слишком уж они бывают непредсказуемые, был готов поклясться, что у человека в шляпе лицо в этот момент стало весьма озадаченным. И, конечно, истолковал это, как простой вопрос, что еще такая за улица наследников. Жаль, что обычного названия он пока не знал. — Это надо подняться по лестнице... — Я знаю, знаю, мальчик. — закивал незнакомец и, все еще задумчиво, почесал щетину на подбородке. — Тебя проводить? — Если я вернусь домой, мама меня точно убьёт, — тихо ответил Симон и подумал, что кто-то из них двоих должен быть решительнее. Поэтому он медленно зашагал прямо к мужчине, не сводя с него глаз. — А Вы знаете, где школа? — Это я тоже знаю, — негромко протянул его собеседник, оглядываясь. — Да, да, знаю. А зачем тебе в школу вечером? — Но сейчас утро, — куда громче и увереннее заявил весьма удивленный Симон и снова перехватил портфель поудобнее. Слова мамы постепенно начали вспоминаться. А что, если этот дядя пьяный или, того хуже, какой-нибудь маньяк-похититель детей? Разве можно перепутать утро и вечер? Однако он вспомнил и слова отца: на все смотреть нужно с разных сторон. Так Симон и сделал: может, он просто всю ночь не спал? Он ведь и сам так делал, зачитавшись книжкой про компанию мальчишек-бродяг, и тоже не заметил, как настало утро. — Ну конечно. — все-таки, когда незнакомец улыбался, пусть и неуверенно, какое-никакое доверие он внушал. — Я просто забыл, ты знаешь, было много работы. Школа, на самом деле, недалеко, просто ты повернул раньше, чем нужно. — И не хочу опаздывать. — буркнул Симон, прижал к себе портфель покрепче и зашагал за своим новым проводником. Полы пальто незнакомца при каждом шаге колыхались из стороны в сторону, а Симон смотрел ему в спину, не рискуя отворачиваться. Почему-то казалось, что стоит это сделать – и незнакомец пропадёт, и он так и останется тут, дожидаться ухода тумана, а потом, уже пропустив школу, пойдёт домой и, разумеется, получит ремнем за такие выходки. Ну и не сядет за парту с Кристиной. — Меня, кстати, Симон зовут, — мама его также научила, что не представляться невежливо. Даже если новый знакомый не спешит называть свое имя, всегда можно сделать это первым. А вот мужчину в шляпе этому, видимо, не учили совсем, так что после его молчания даже в ответ на дружелюбную попытку Симона познакомиться, мальчик поспешил напомнить об этом громким: — А Вас? — Извини, задумался, — тут же отозвался незнакомец и даже обернулся к нему со слабой улыбкой. Вот чего Симон не мог понять, так это того, почему взрослые так стараются ему улыбаться, даже когда у них очень грустный, задумчивый и даже какой-то потерянный вид, а то и вовсе все вместе, вот как у этого сейчас. — Ты знаешь...у меня такое длинное имя, что я забыл его, пока очень долго работал. Чудак, решил Симон. Ему тут же представилось, что его проводник – какой-нибудь шпион, у него ведь даже шляпа есть, но добрый шпион, который отводит заблудившихся детей вроде него в школу. Остается надеяться, что его за это не отругают на работе. — Понятно, — Симон все же позволил себе взглянуть в сторону. Дома сменялись следующими, показался еще один припаркованный велосипед, зажглось одно из окон, правда, из-за тумана не очень ярко...а вот следующий дом он знал хорошо. Все одноклассники Кристине очень завидовали, ведь она жила так близко к школе, что вставала куда позже них самих, а Симон её как-то раз даже проводил (правда, она об этом не знала, они не разговаривали, а он шел позади, потом и вовсе свернул...), чем очень гордился. Значит, еще несколько десятков шагов, будет площадь, мостик, дурацкий фонтан и, наконец, серое здание школы. Он даже ускорился, чтобы поравняться с добрым шпионом, как уже успел в мыслях прозвать нового знакомого. Туман начинал расступаться. Спереди доносилось тихое журчание маленькой речки, через которую и был построен мост к школе, такой слегка зеленый и, наверное, очень старый, даже старше самой школы. Папа как-то рассказал Симону, что раньше, еще когда мальчиком был он и тоже ходил в эту же школу, у мостика еще были фигурки на перилах, но постепенно отвалились из-за возраста и, наверное, утонули в речке. Наверное, прикинул Симон, его проводник их тоже видел, ведь на вид был совсем немного старше его папы. Если, конечно, учился тут, а не приехал из какой-нибудь Америки, чтобы по-доброму шпионить. Мысли Симона прервал громкий звонок. Его было слышно куда лучше, чем даже журчание речки, ведь они как раз подошли к краю площади. Он вдруг понял, что не видит краем глаза своего проводника, и быстро обернулся. Мужчина в шляпе остался на пару шагов сзади и снова улыбался, пусть и куда шире, чем раньше, но все еще немного грустно. Надо будет, если они еще увидятся, попросить его рассказать, почему. — Я побегу! Опаздываю, опоздал уже! Спасибо! — скороговоркой крикнул Симон, постепенно ускоряя шаг. Махать портфелем он не рискнул – будет неприятно, если выпадут все тетради, поэтому ограничился лишь широкой улыбкой и отвернулся, припуская к школе бегом. — Не за что, Симон. — уже совсем тихо послушалось где-то сзади. Снова обернулся мальчик лишь на мосту, но сколько не бегал глазами по всем улочкам между домами, что выходили на площадь, все не находил взглядом незнакомца в шляпе, хотя туман почти рассеялся...и, возможно, ему было бы куда больше жаль, если бы совсем рядом не раздался знакомый голос: — Привет, — Кристина неловко улыбалась, двумя руками держась за коричневую ручку портфеля. — Ты тоже проспал? Я раньше никогда не опаздывала, — это была чистая правда, и Симон медленно кивнул, не сводя глаз с ее лица, усыпанного веснушками. — Ну случается. — вышло как-то даже слишком тихо, но этого хватило, чтобы девочка тут же подняла на него испуганный взгляд. И тогда Симон набрался смелости. — Хочешь, я к тебе сяду, и если нас за опоздание заставят стоять весь урок, будем стоять вдвоем и рядом? Не так обидно, но если... — Хочу. Несмотря на то, что за то утро Симон плакал целых два раза, у него сбылась одна маленькая мечта. А еще он узнал, что это очень приятно, когда Кристина улыбается именно из-за него. Вокруг меня снова сгустилась белая стена, замкнулась спереди, скрыв своим телом и площадь, и силуэты на мосту, заглушив и звонок. Я сделал два шага назад. Так вот, почему прошло чувство голода, почему отстали собаки и что Силва поняла раньше меня. Мне совершенно не представлялось, как обычно люди реагируют на подобные вещи, как и то, что будет со мной дальше. Бесконечный туман? Существование без цели и конца? А как же Рай и Ад, про которые твердила мама? И хоть старые вопросы исчезли, найдя ответ, на их месте появились новые. И если большинство из них угрожали остаться вечными, ответ на один я, похоже, знал. Жаль только, что возможности найти зеркало не было, так что я медленно поднял руку и, сдвинув и без того кривую шляпу, начал ощупывать лоб и висок. Подушечки пальцев натыкались на что-то сухое, неприятно шуршали слипшиеся волосы, пока я, наконец, не нащупал ту самую неровность. Чертов камень. Что ж. Это лучше, чем если бы мне откусили лицо. И вот почему, наверное, шляпа мне была нужней, чем Энгелю – у него-то волосы черные. — Ну? — я осознал, что так и замер, только когда она меня окликнула. Силва приблизилась со спины и поймала начавшую было падать шляпу, в очередной раз хлопнула меня по руке и водрузила шляпу мне на голову. — Я понял. — я тут же обернулся к ней. Она, разумеется, нисколько не изменилась, по-прежнему смотрела на меня спокойно, не улыбаясь на этот раз. — Поздравляю, — или не совсем спокойно, просто я не сразу заметил, с каким любопытством и количеством вопросов она смотрит на меня, пусть и пытается это скрыть. — И как? — Сыну моего друга, — я невольно улыбнулся, вспоминая, как впервые увидел эти вытаращенные голубые глаза, когда Симон был еще совсем малюткой, и как затормозил, услышав, где живёт этот мальчик из тумана, так похожий на него, — Симону, уже далеко не три года, представляешь...он шёл в школу. — В тумане? — я абсолютно не представлял, какие у Силвы отношения с маленькими людьми, да и откуда? Тех тройняшек она от меня, только что "проснувшегося"...или заснувшего, не столь важно, наверняка отогнала не просто так. У меня даже были кое-какие мысли, почему. — В тумане. Так это и есть то, что будет "потом"? — времени у нас было куда больше, чем я думал изначально. Наверное. И все равно я решил, что больше не буду держать вопросы в себе. Даже забавно, что именно сейчас, когда в прошлой жизни или, вернее сказать, просто в жизни я не то, чтоб был разговорчивым. Отец Симона даже подшучивал, что в комнате со мной начинаешь напрягаться, даже если ничего не делал: "Ты как будто всех подозреваешь, Льерт". — Да, — Силва больше не говорила быстро и коротко, она просто кивнула, по привычке запахивая пальто. Я вдруг подумал, что теперь, если догадки мои верны, знаю и природу этих темных пятен на её платье. — Ты же помнишь считалочку? — Считалочку тройняшек? — я потупил взгляд. Забыть такое сложно, но вот точные слова напрочь вылетели у меня из головы. — Что-то про псов, за которыми не надо ходить, потому что ходить надо "за нами"...про белое, что мы приходим, да? — меня вдруг осенило. — Белое – это туман, этот туман. — Твое второе имя – очевидность, — Силва прикрыла рот рукой, чтобы заглушить смешок. Я, правда, все равно его услышал, о чем не помедлил сообщить ей красноречивым взглядом. — Мы с ним связаны, — продолжал я. Это, если подумать, похоже на расследование, и если бы у меня была пробковая доска, то дело бы уже давно было раскрыто. Наверное. — И мы выходим в город только тогда, когда там он тоже есть? — я ненадолго замолчал, хотя уже открыл рот для следующего вопроса, ответа на который мне очень не хватало для полной картины происходящего. Должно быть, это было слишком заметно, поэтому молчала и Силва, внимательно глядя прямо мне в лицо. Именно поэтому отступать было нельзя, и я, прочистив горло, продолжил: — Силва, — она чуть наклонила набок голову, вновь устроив руку на локте другой, чтобы пальто не распахнулось, — Мы все умерли на улице, когда был туман? Силва все еще молчала. Я даже подумал, что она не знает ответа на мой вопрос, но лицо её не было задумчивым. Я даже заметил, что в её глазах промелькнула грусть, и если бы не наша ситуация, то подумал бы, что мне показалось. Что вообще могло заставить эту юную девушку, такую сильную, как мне казалось, обрести привычку скрывать эмоции? — Я жила с...подругой, — после паузы она отвела взгляд, лишь покрепче обхватив себя за плечи, и медленно развернулась. Силва побрела куда-то в сторону, откуда только что пришла, и я уже привычно пошёл рядом, весь обратившись вслух. Из всех тех разов, когда она говорила, сейчас она была тише всего, как будто боялась, что нас могут услышать. — И однажды ночью у нас зазвонил телефон. Она тут же пошла ответить, и её долго не было. Я тогда не знала, кто мог бы ей звонить, потому что мы обе поругались с родителями. Да и ночью? Она думала, что я сплю, а я встала и подслушала. Силва замолчала, поджав губы, и кинула на меня быстрый взгляд. Я же, не спеша делать выводы, только смотрел на нее, молча и очень внимательно, и не торопился задавать вопросов или говорить ей, чтобы продолжала, ведь мне казалось, что стоит мне издать хотя бы звук до конца ее рассказа, как я тут же спугну её, она растворится в тумане и больше я не услышу ни единого слова о её истории. — Она кого-то упрекала в том, что позвонил ночью, и говорила, что я могу услышать, а пока рано, ведь у нас оплачена квартира до конца месяца. Она, представь себе, — Силва вдруг фыркнула, невесело улыбнувшись, и резко подняла голову, отбросив назад волосы, что лежали на плече. Обнимать себя она тоже перестала, отпустила руки, позволив распахнуться старому черному пальто. — Собиралась выйти замуж. Я хоть и жил на улице наследников, которую, как я слышал однажды в баре краем уха, какой-то парень обозвал гнездом традиционалистов, представил, каково было бы мне. Все-таки, запретить себе делать выводы раньше времени - не значит прекратить их делать, и я шумно выдохнул, поджав губы, даже качнул головой. Картина из прошлого Силвы постепенно прояснялась, у меня даже сомнений, что ее платье было сорочкой, не осталось никаких. — И я хлопнула дверью, — Силва говорила уже громче, ускорила шаг, постепенно поднимая руки. Даже перепрыгнула через что-то невидимое, и хоть она была ко мне спиной, я прямо-таки в самом ее голосе слышал эту мрачную улыбку. — Ненавижу плакать, когда на меня кто-то смотрит или слышит. Ночь, улица, туман...собаки. Да, если кто и слышал, то они. Она вдруг, все еще держа расставленными руки, как будто в танце, прокружилась, оборачиваясь ко мне. Пятна, что становились больше под грудью, спускались до самого подола. Изорванного, такого же темного, который в одном месте даже обнажал ногу в рваном сапоге. Тоже рваную. Я быстро поднял взгляд ей на лицо. Почему-то страха не было совсем, я даже изрек фразу, которая при жизни, наверное, была бы последним, что пришло мне на ум: — Хорошо, что не отгрызли по колено. Силва вдруг расхохоталась и приблизилась ко мне, еще раз прокружившись. Я тоже улыбнулся, когда она взяла меня под руку и легонько толкнула виском в плечо. — А я в тебе ошибалась, Льерт, думала, закричишь. — Видите, друзья мои, как удобно, — мы синхронно обернулись. Энгель снова улыбнулся своей лисьей улыбкой, плавно отнимая руку от груди и поправляя край пиджака. — Что у вас есть я. Не приходится пугать людей своей кровушкой, не то поплыли бы легенды о жутких мертвецах. Девушка в окровавленном белом платье и джентельмен с разбитой головой – образы, знаете ли, чуть ли не классические... — А что, пальто тоже твое? — я кинул взгляд на Силву. Она кивнула, хитро улыбаясь, и подняла брови, так и не отпустив мою руку. Наверное, подумал я, теперь, когда я не боюсь и между нами почти нет секретов, мы даже подружимся. — Ну разумеется, Лерт, — и с ним, может быть, тоже, если научится выговаривать мое имя. — Эдак вы меня совсем разденете, представьте, если кто-то умрёт без рубашки... — То поплывут легенды о том, как жуткий мертвец является заблудившимся в тумане девушкам и пытается их прямо там соблазнить, — загробным голосом прохрипела Силва, и на этот раз засмеялись уже все мы трое. Где-то вдалеке послышались детские голоса. Между строчками стишка, который уже не казался мне странным, я различил возглас: — Коровка! — и затем мычание. И заодно подумал, а случайно ли я видел только голову этого белого животного... — Слышите? — первой молчание, которое настало тут же, как только мы услышали тройняшек, нарушила Силва. — Мне кажется, я уже все куплеты наизусть знаю...Льерт, ты тоже будешь, когда поживешь с моё. — Поживу? — почти шёпотом уточнил я. — Поживёт? — хором со мной, тоже шёпотом, подхватил Энгель, и мы переглянулись. Он с улыбкой взглянул на Силву, которая издала раздраженный вздох. — Ты же сама мне исправляла формулировки, — я снова звучал, как оправдывающийся перед мамой ребёнок. И, если так подумать, этому было своё оправдание, ведь это она достала мне шляпу и сопровождала мои первые в нашем тумане шаги. — Забудем. Мы снова замолчали. Считалочка и странно передвигающиеся силуэты проплыли неподалёку от нас, став громче, и я опустил взгляд. Как бы не были они еще младше Симона. Пожалеть, конечно, можно нас всех, но эти дети особенно не давали мне покоя. — Какой, кстати, — я бурчал себе под нос, и Энгель, как я заметил краем глаза, вытянул шею - должно быть, ему было плохо слышно. — Удивительно точный стишок. Этим утром у Николаса Джонаса было много работы. Как и вчерашним утром, ровно как и вечером. Не сказать, что в затерянном среди Альп городке много всего происходит, но Джонас умудрялся находить себе все новые и новые дела. И причины всегда были самые разные: то попытка отвлечься от смерти человека, которого Николас с первого дня работы обозначил, как будущего друга, то причина не приходить домой, потому что паук свил паутину в ванной, а пауков Николас, стыдно признать, боялся... Сегодня он, например, решил с утра пораньше разобрать доску объявлений, чтобы перестать прокручивать в голове предстоящий вечер. Все равно большую часть из них срывали, а часть падала сама, не удерживаясь на слоях старых. Многие, особенно те, что потеряли свою актуальность и свежесть еще год назад, если не больше, отправились в мусорку. Сначала Джонас планировал обзвонить все телефонные номера, которые найдёт, чтобы уточнить по актуальности, но потом решил, что, если кому-то объявление еще нужно, повесят новые, да и другие по городу наверняка есть. С этими мыслями он аккуратно оторвал и собирался было смять в руке и отправить в корзину очередной печатный листок, но ненадолго остановился, увидев, что до этого он закрывал. Под теперь отстуствующим на доске углом объявления висело другое – новость о том самом его несостоявшемся друге. Тот, кто клеил, либо не заметил, либо очень хотел, чтобы его номер висел именно на этом месте, и закрыл углом листка фотографию, на которой Льерт Вебер улыбался в камеру, пусть и с не очень бодрым взглядом. Николас не мог и предположить, когда она была сделана, но точно знал: это объявление не отправится в утиль. Вместо этого он все-таки смял предыдущее, аккуратно оторвал то, с которого не сводил взгляд, мысленно обругав того, кто посмел это заклеить, и из-за кого угол с фотографией теперь поврежден, и вернулся в участок. Ему сейчас просто необходимо было найти одну из самых толстых папок в самом большом шкафу. Никто не любил, когда её доставали, и ничьи глаза не горели интересом, когда это случалось, но на сегодняшний день она, к счастью, покоилась на полке уже четыре года. Николас, оставив корзину с мусором на полу, аккуратно смахнул пыль ребром ладони и наконец ее открыл. Фотография Льерта Вебера, не без сожаления Николаса Джонаса и всех, кто был с ним знаком, отправилась именно туда, к газетным вырезкам, протоколам и фотографиям разной степени давности, включая ту, которую когда-то убрал сюда и он сам, а позже показал Джонасу со словами "гляди, вот ведь как бывает": на ней была лежащая на боку девушка в когда-то белой ночной рубашке, теперь испачканной в крови и рваной по подолу. Николас еще раз взглянул Льерту Веберу в глаза и, снова выдохнув, закрыл папку. Он, помнится, в тот же день, когда показал ему фотографию, обронил фразу, которую Джонас специально запомнил чуть ли не дословно: "Нельзя всегда знать, что тебя ждет за этим же углом через день". И пока Николас возвращал папку на место, закрывал шкаф на ключ и поднимал с пола корзину, он ещё раз повторил эти слова у себя в голове. По ним выходило, что он зря пытался отвлечься и придумал себе штук пятнадцать отмазок, которые можно будет применить, позвонив в последний момент, если станет совсем невмоготу. В конце концов, почему он решил, что свидание непременно выйдет неудачным, если даже о том, что будет через день на знакомом месте, знать нельзя? Этим вечером Николас Джонас, позабыв все отмазки и улыбаясь, пораньше ушел с работы.