✦✦✦
– Это нечестно, – жалуется Моракс, пока поднимается с земли. Он успел от души наглотаться пыли и тысячу раз пожалеть о том, что попросил Эфира потренироваться с ним. Эфир не разменивается на силу и даже не думает жалеть Моракса; пока что Моракс не понимает, хорошо это или плохо. – Ты сильнее меня! И даже не думаешь сдерживаться! Эфир равнодушно ведет плечом: он всегда такой, его не трогают жалобы и недовольства. Мягкий как личность, наставник он жесткий, и уроки у него соответствующие; Моракс до сих пор не понимает, почему Эфир вообще согласился его учить. Вне всяких сомнений, Эфир – очень опытный воин, привыкший сражаться и убивать, и это видно невооруженным взглядом, поскольку он даже не пытается скрывать навыки. Моракс не понимает, что Эфир – путешественник из далекого-далекого мира, как он признался сам, – забыл в Тейвате и почему продолжает возиться с молодым неопытным лунем. Какие цели он преследует? Почему продолжает приходить к Мораксу из раза в раз? Зачем так внимательно слушает его истории, рассказывает что-то в ответ и тренирует изо всех сил? Для чего это все? И где его сестра-близнец, Люмин? Что им нужно от этих земель? – В бою никто тебя жалеть не будет, будь ты хоть сто раз маленьким надменным детенышем, – без прикрас отвечает Эфир, поправляя задравшийся край рубашки. Он обводит пустынную местность незаинтересованным взглядом и останавливается на Мораксе, который, сидя на земле, недовольно ворчит, отряхиваясь от пыли. – Ты сам прекрасно понимаешь, насколько нынче неспокойные времена. Ты слаб и знаешь это, раз попросил меня о помощи. Моракс фыркает, с кряхтением поднимаясь на ноги. Хвост недовольно качается из стороны в сторону, и Эфир не сдерживается – улыбается, что заставляет Моракса покраснеть и раздраженно пнуть землю, будто она виновата во всех бедах. До чуткого слуха доносится тихий смешок, и Моракс поднимает на Эфира возмущенный взгляд, упирая руки в бока. – Не смейся надо мной, – тихо и взвешенно произносит он, укоризненно качая головой. Возможно, не в его праве указывать такому сильному воину, но Эфир совсем не против: их отношения, скорее, походят на дружеские, чем на отношения наставник-ученик. Называть Эфира наставником у Моракса не поворачивается язык, хотя он прекрасно осознает, что на эту роль он прекрасно подходит: Эфир очень много знает и искренне хочет передать знания Мораксу, поэтому приходится стараться изо всех сил, чтобы соответствовать статусу. Иногда получается, иногда – нет, что очень сильно расстраивает, но, впрочем, не в привычке Моракса опускать руки: в каждой неудаче он видит возможность, которая позволяет ему двигаться дальше. – Я не смеюсь, – отвечает Эфир, задумчиво теребя кончик длинной косы. Моракс терзается желанием прикоснуться к ней и узнать, какая она на ощупь, но сдерживается. Они еще не настолько близки, чтобы трогать друг друга… так. – Мне просто хорошо. Мне здесь нравится. Тут так… спокойно. И тихо. Моракс удивленно распахивает глаза: за простым признанием стоит что-то куда большее, чем кажется на первый взгляд. Эфир пахнет чем-то далеким-далеким, путешествиями и бесчисленными историями, рассказанными под задорное потрескивание костра. Эфир учит Моракса жить и выживать, а еще тому, что мир не ограничивается лишь территорией Ли Юэ, что он куда обширнее, чем кажется на первый взгляд. Они посещают бескрайние зеленые поля Мондштадта и любуются издалека лиловыми островами Инадзумы, замирают от восторга, стоя на краю высокого-высокого водопада в Фонтейне, и чувствуют единение с природой посреди джунглей, которые составляют большую часть земель Сумеру. Моракс ощущает, как становится шире его мировоззрение, он понимает, что мир не заканчивается скалами и равнинами Ли Юэ, и сердце бьется часто-часто. Эфир улыбается, запрокидывая голову к небу, и выглядит бесконечно печальным; полупрозрачные крылья, сотканные из чистого света, трепещут за спиной. Моракс не спрашивает о причинах грусти – знает, что ему не расскажут, и не хочет наседать лишний раз. Эфир – он как звездная пыль, оседающая на кончиках пальцев, только дунь – и исчезнет, спорхнет с насиженного места и пропадет вместе со светом луны. Моракса тянет к Эфиру, как тянет мотылька к опасному языку пламени, и он с трудом находит в себе силы сопротивляться: не хочет показаться навязчивым, но еще понимает, что рано или поздно Эфиру придется уйти. Он не принадлежит Тейвату, хотя отчаянно пытается понравиться этой земле. Тейват принимает его как родного ребенка – к Эфиру тянутся все стихии до единой, и он принимает это как должное, но никогда не забывает благодарить. Тем не менее, Моракс лучше других знает: однажды Эфир его покинет. И, возможно, заберет с собой чье-то сердце.✦✦✦
Время летит. Моракс становится старше, но течения времени не чувствует – такова его доля как бессмертного существа: жить вечно. Тело становится крепче и сильнее, взгляд – тяжелее, а магическая мощь постепенно возрастает многократно; отдельное спасибо стоит сказать Эфиру, который время от времени мелькает на небосклоне падающей звездой. Визиты Эфира похожи на приливы и отливы: волну нельзя удержать, она рано или поздно вернется в море, и этого избежать невозможно. Моракс знает, что не может бесконечно цепляться за рукав Эфира; он даже успевает перегнать его в росте и теперь смотрит на наставника сверху вниз. Эфира метаморфозы Моракса ни разу не смущают, и сам он ни капли не меняется: все остается таким же обманчиво молодым, только это ощущение рассеивается, стоит заглянуть ему в глаза. Эфир умеет давить взглядами как бетонными плитами: обрушает неподъемную тяжесть в мгновение ока и пригибает к земле, и Моракс старается лишний раз не попадаться ему на глаза в особенно плохие дни. Ему все еще важно мнение Эфира, его чувства и мысли, взгляды и слова – от этого осознания он задыхается и ощущает, как пламенеет шея. Моракс не знает об Эфире и половины того, что Эфир знает о нем, и, возможно, это логично, однако внутри что-то все равно неприятно тянет и ворочается. Неужели он все еще недостаточно хорош?.. Понимать, что Эфир вряд ли раскроется перед ним, перейдя грань, оказывается чересчур болезненно. Моракс все еще тянется за Эфиром, но вместо этого натыкается на старательно выстроенную стену, перебраться через которую не может. – Не думай об этом, – вздыхает Эфир. Как обычно, читает словно открытую книгу, и Моракс невольно думает: а не знает ли Эфир о его чувствах? – Ты считаешь, что проблема в тебе. Что ты еще слишком мал, недостаточно хорош. Маленький лунь, поверь мне, – добавляет он, заглядывая Мораксу в лицо; в его взгляде читается нечеловеческая, невыносимая усталость, и Мораксу вдруг становится стыдно. – Есть вещи, понимать которые ты начинаешь только с тяжестью прожитых лет. – Я пойму, – жарко выдыхает Моракс, подаваясь к Эфиру навстречу. Он смотрит в ответ со всей возможной искренностью, надеясь, что сможет донести суть и достичь сердца. – Даже если не пойму и не помогу толковым советом, то просто смогу тебя выслушать, Эфир! Ты же меня слушаешь, ты помогаешь мне всем, чем только можешь, так почему же не даешь помочь тебе?.. – Моракс, – качает головой Эфир, и его улыбка – грустная-грустная, и от нее тянет одиночеством столь явно, что сердце сжимается от тоски. – Я и без того нарушил все ведомые и неведомые запреты, решив остаться с тобой. Внутри у Моракса все обмирает, и он делает шаг назад, а после неверяще качает головой. Эфир… не должен был приходить к нему? Оставаться рядом с ним? Помогать с тренировками и освоением магии, давать множество жизненно важных советов и показывать красоты Тейвата? Эфир, любимец всех семи элементов, упавшая с небес звезда, каким-то чудом приземлившаяся в ладони Моракса, – и нарушил какие-то запреты?.. – Мы не можем вмешиваться в ход времени. Меня не должно было здесь быть. Но я увидел тебя – и просто не смог удержаться, – невесело хмыкает Эфир и подходит ближе, затем заглядывает Мораксу в лицо и улыбается практически нежно. Он протягивает ладонь и осторожно гладит Моракса по щеке, заправляет за ухо выбившуюся прядь и невесомо проводит кончиками пальцев по изгибу правого рога. – За любым проступком следует наказание – и я понесу его сполна. – Я разделю его с тобой, – моментально реагирует Моракс, перехватывая ласковую руку. Ладонь у Эфира широкая, пальцы – мозолистые и жесткие, но родные и привычные. – Мне не привыкать терпеть боль, сам же знаешь, верно? Эфир качает головой. В его взгляде пляшут далекие-далекие звезды, а улыбка пахнет путешествиями и почему-то болью; Моракс старательно отгоняет мысли о том, к чему все идет, и лишь крепче стискивает родную руку. – Тогда возьми меня с собой, – меняет он тактику: из оборонительной в наступательную. Выражение лица Эфира чуть искажается, и это не к добру, но Моракс, поглощенный желаниями, упускает этот момент из виду. – Я буду полезен. Ты сам меня тренировал, ты знаешь, на что я способен, мы точно сработаемся… – Моракс, – сухо шелестит Эфир. Он смотрит пронзительно и прямо, и в его глазах нет ни капли прежнего тепла. – Нет. Моракс отпускает крепкую ладонь и отшатывается, оглушенный резкостью в обычно мягком голосе. Он прекрасно знает, что Эфир может быть остер на язык, может сыпать грубостями, припечатывать словами и задевать за живое. Но он никогда раньше не пытался отстраниться от Моракса, закрыться короткими рублеными предложениями и с треском оборвать нить разговора. Робкая привязанность, смешанная с безграничным уважением, на пробу оказывается чем-то совсем иным. Моракс понимает это лучше кого-либо другого, но уже бесконечно поздно что-то предпринимать. – Тебе лучше остыть, – советует Эфир, отступая на шаг, и Моракс практически чувствует исходящий от него холод. Эфир мажет равнодушным взглядом и ведет плечом, будто сбрасывая паутину чужих чувств. – Подумай еще раз, почему я продолжаю тебе отказывать. Ты давным-давно успел составить обо мне свое представление, так попробуй понять причину отказа. – Эфир, я!.. – вскидывается Моракс, пытаясь остановить его, извиниться, решить все полюбовно прямо на месте, но не успевает: Эфир взмахивает полупрозрачными крыльями и рассыпается ворохом золотистых искр, тающих на ветру. Моракс остается один. Он впивается зубами в нижнюю губу так крепко, что клыки пронзают нежную кожу, и рот наполняется медным привкусом крови, а затем рычит, позволяя эмоциям выплеснуться наружу через искусство камня, которое он так упорно совершенствует – не без помощи Эфира. Моракс взмахом руки бросает каменные копья, воздвигает горы и разрушает их до основания, раскалывает землю и превращает гористую территорию в равнину. Ландшафт претерпевает существенные изменения, внутреннее состояние Моракса – нет. В мыслях птицей в клетке бьется единственно важное в данный момент: Не бросай меня.✦✦✦
Эфир возвращается отнюдь не сразу: грешным делом Моракс даже думает, что тот больше вообще никогда не вернется. Они расстались на ужасной ноте; воспоминания горчат на основании языка, захлестывают волной разочарования и тянут на дно. Мораксу удается держать себя в узде: он продолжает усердно совершенствоваться в боевых искусствах, постигать вершины магического мастерства и думать, думать, думать о равнодушном взгляде и сухом «нет». Из состояния апатии его выводят периодические стычки с Осиалом, который прямо-таки загорается желанием вывести Моракса из себя. Он, и без того надменно-раздражающий по натуре, постоянно крутится рядом и действует Мораксу на нервы. Из-за этого некоторые их бои превращаются в грязные уличные драки, которые им, божествам, совершенно ни к лицу. Их разнимает чуть ли не плачущая Хеврия, которая так и не догоняет их по силе, зато прекрасно знает, как смягчить даже самые злые сердца. – Только потому, что ты просишь, Хеврия, я не закатаю его в камень, – цедит сквозь зубы Моракс, и в голосе звучит могильный холод. Апатия сменяется злостью, которую он едва ли может контролировать, и Хеврия жалобно сводит брови к переносице и приобнимает себя за плечи. Она его если не боится, то разумно опасается. Хеврия прячется за Осиалом, который, пусть даже и выглядит слегка измотанным серьезным боем, загораживает ее собой. Кажется, они всерьез думают, что Моракс, разъяренный, разгоряченный, бросится на них с копьем наперевес. Он скрещивает руки на груди, шумно выдыхает через нос и утомленно прикрывает глаза, ощущая, как пульсирует и жаждет выхода божественная сила. – Моракс, – рокочет Осиал, надменно вскидывая подбородок. Моракс слышит движение его маны, текучей и стремительной, как полноводное течение: Осиал спокоен точно так же, как и он сам, и останавливает их только присутствие Хеврии, цепляющейся за просторный рукав ханьфу. – Уймись. – Мне не нужны твои советы, Осиал, – вкрадчиво отвечает Моракс, чуть склоняя голову к плечу. Прожилки-татуировки опасно светятся золотом, предупреждают: не лезь, сожрет и не подавится. Осиал силен, безусловно, но хватит ли ему сил противостоять Мораксу, решись он перейти в боевую божественную форму? – Мы просто хотим помочь, – тихо шелестит Хеврия, и в ее глазах – молочно-белая луна – плещется искреннее беспокойство. Моракс дергает плечом: под взволнованным взглядом почему-то становится неуютно. – Ты всегда один, такой закрытый для мира и одинокий. Нет ничего плохого в том, чтобы просить о помощи. В воздухе повисает несказанное: «мы же друзья». Друзья, с кривой усмешкой думает Моракс и качает головой. Он осмелился считать так же, пока общался с Эфиром, и это привело к тому, что его оставили в полнейшем одиночестве, когда он заигрался и ляпнул то, чего не следовало. Сердце стягивает тяжелыми цепями, и усмешка превращается в горький оскал; перемену эмоций замечает и проницательный Осиал, и чуткая Хеврия, которая, видимо, все же собирается с силами, раз выступает из-за чужого плеча. – Моракс, – негромко произносит она, и в ее голосе где-то на отдалении звучит шелест кристаллов соли, утекающих из пригоршни сквозь пальцы. – Не обязательно нести бремя в одиночку. Мы не можем знать, насколько тебе тяжело и почему, но… – Хеврия осторожно приближается к Мораксу, и тот замирает, почти не дышит, словно чувствует: на протянутый палец садится пугливая легкокрылая птичка, спугнуть которую проще простого. Хеврия, вся в белоснежных тканях и серебре, медленно протягивает ладонь к Мораксу. Он не менее медленно подается к узкой руке и утыкается в нее плечом. Светлая маленькая ладонь, испещренная белесыми прожилками, как у крыльев бабочки, на его коже выглядит чужеродно, но оттого не менее притягательно. Моракс чувствует источаемое Хеврией тепло, и от этого тугой узел в груди развязывается. Только сейчас он осознает, что боль, которой он упивался все это время, куда-то делась. Хеврия смотрит понимающе, по-матерински мягко, и в этом ее величайшая сила – и в то же время непростительная слабость. Нельзя быть всепрощающе нежной, когда мир готов в любой момент обрядиться в черное отчаяние и попробовать тебя на прочность. Жестокий мир с головой сжирает таких воздушных, домашних девочек, как Хеврия. Хеврия слабая и ласковая, она танцует под лунным светом, простирая ладони к небу, и сквозь тонкие белые пальцы сыплется соль. Ее не интересуют территориальные притязания, она не стремится за силой и не желает покорить мир, ее счастье – это спокойный тихий дом, счастье людей и улыбки друзей и семьи. Моракс вспоминает печальную улыбку Эфира, и сердце сжимается от тоски и вины. Он прикрывает глаза, чувствуя, как Хеврия невесомо сжимает его плечо, и позволяет себе представить, что он не один, он любим, никто его не бросал. Где-то на периферии фыркает Осиал, как всегда надменный и считающий себя выше других, и губы Моракса искажает легкая, беззлобная насмешка. С Осиалом они на ножах практически с самой первой встречи, ну не ладят камень и вихрь, ничего с этим не поделать; их отношения строятся на странной дружбе-вражде, где они могут как отметелить друг друга от души, так и чинно выпить спокойным вечером. В синих, как морские глубины, глазах Осиала Моракс не видит ни жалости, ни понимания – тогда бы он не выдержал, напал и был бы в своем праве. Широкий рот с тонкими губами искажается в улыбке, когда их взгляды пересекаются, и Осиал высокомерно вздергивает подбородок привычным жестом. – Я понял, – выдыхает Моракс. – Я понял. Спасибо. Улыбка Хеврии – все еще слегка неуверенная, но искренняя – практически ослепляет, однако от нее иррационально становится легче дышать.✦✦✦
– Давно не виделись. От звука знакомого голоса Моракс едва уловимо вздрагивает и вскидывает голову. На большом камне, поджав под себя ногу и покачивая второй, сидит Эфир и смотрит на Моракса сверху вниз. Он ничуть не изменился за прошедшее время, которому Моракс потерял счет; бессмертие дает много привилегий, однако не меньшее число отнимает. Однообразные дни, тянущиеся бесконечной чередой друг за другом, Моракс перестал считать уже давно, поэтому он не имеет ни малейшего понятия, как долго не видел Эфира вживую. Эфир ему снился, во снах он улыбался и двигался плавно-легко-уверенно, танцуя с мечом, копьем, кинжалами; в воспоминаниях Эфир смеялся, ерошил Мораксу волосы, чистил рога и расчесывал хвост – те маленькие ритуальные действия, которые для луней означали высшую степень доверия. Моракс заплетал Эфиру косы и поражался, как легко ему это позволяли: он не сомневался, что повернуться к кому-либо спиной было не так уж и просто. И все это Моракс потерял. С молчаливой, но искренней поддержкой Осиала и Хеврии ему стало легче, однако невыносимая тоска пожирала изнутри, не думая утихать. А сейчас Эфир сидит на камне и смотрит на Моракса с привычной улыбкой как ни в чем не бывало, и излучает столько же солнечного света, сколько и раньше. В горле встает тугой комок, но Моракс через силу улыбается и поднимается с земли. Он уже давно научился контролировать хвост, поэтому ничего не выдает истинных эмоций – ему лучше других известно, как важно держать чувства в узде и не давать им прорваться наружу. Пусть под ребрами надрывается измученное сердце, пусть по венам проносится жидкое пламя надежды – пусть. Моракс больше не пойдет на поводу у своих желаний, ему уже хватило. Пора взрослеть. – Здравствуй, Эфир, – спокойно отвечает Моракс, пряча руки в широких рукавах ханьфу, хотя внутри все содрогается от желания подойти ближе, коснуться, вдохнуть запах, но – границы, которые он сам обозначил, не дают поступить подобным образом. – И правда, давно. Виноватым Эфир не выглядит, хотя в звездно-золотых глазах отчетливо читается: он ничего не забыл и просто отпустить ситуацию не готов. Он гибко спрыгивает с камня, как большой хищный кот, легко трепещет крыльями и встает на почтительном расстоянии от Моракса – совсем не так близко, как раньше. Их отношения претерпевают изменения, которые Мораксу не по душе. Близость, которая когда-то походила на большое пушистое одеяло, теперь словно покрывается тонкой корочкой льда – не смертельно, но очень неприятно, к ней не хочется касаться обнаженной кожей и припадать всем телом. Моракс смотрит, как Эфир по-детски перекатывается с носка на пятку и обратно и слегка щурится, не отводя глаз. – Как поживал все это время? – продолжает Эфир, не собираясь сразу переходить к делу. Эта беспощадная формальность, бессмысленная вежливость будто посыпает былое пеплом и обращает в лед. Слышать, как Эфир – прямолинейный, пробивной Эфир – плетет словесные кружева и, кажется, собирается ходить кругами, оказывается неприятно: под сердце словно загоняют иглы. Моракс делает вдох, затем выдох – и говорит с решительностью самоубийцы, летящего со скалы: – Я не припомню за тобой любви к долгим разговорам. Что изменилось за время, пока мы не виделись? – О, – только и отзывается Эфир, все еще не сокращая дистанции. Он кажется таким же далеким и холодным, как и равнодушные звезды, наблюдающие с небес. Как будто и не было тренировок, ночных разговоров, рассказов и историй – как будто они вернулись к началу. Тогда, когда даже не то, что не знали друг друга – в глаза не видели, а потому были абсолютно друг к другу равнодушны. – Действительно, не буду тебя задерживать, перейду к сути. Зато он делает шаг – и сразу становится ближе, практически кожа к коже. От него пьяняще пахнет высоким темным небом и путешествиями по мирам, но к привычному аромату примешивается что-то еще, дикое и страшное, от чего Моракс напрягается: эта нота ему чужда и неприятна, хотя она скользит на периферии и практически не различима. Теперь Эфир немного ниже, поэтому в такой близости ему приходится приподнимать голову, чтобы заглянуть Мораксу в лицо. Моракс прикладывает все силы, чтобы не отшатнуться, и сохраняет невозмутимое выражение лица; взгляд Эфира становится мягче, уголки его губ приподнимаются… И ледяная стена, возведенная между ними, рушится. Моракс снова может сделать вдох. – Мне жаль, что я ничего не могу объяснять тебе как следует, – вздыхает Эфир, а затем легко стучит кулаком по груди Моракса, и он старается не думать, что одним таким ударом Эфир может крошить горы в пыль. – Мне жаль, что нам никогда не хватало времени. Мне жаль, что я не успел как следует тебя воспитать. Но ты вырос сам. – Эфир, – говорит Моракс, и голос застревает в глотке: он откашливается, потому что горло словно стягивает невидимой петлей, мешающей дышать. – Ты словно… прощаешься. Эфир улыбается, и в этой улыбки столько тоски, что Моракс моментально понимает: так и есть. – Давай заключим контракт, – выдыхает Эфир, не отводя взгляда. Моракс хочет отшатнуться, разорвать дистанцию, чтобы не слышать того, что Эфир скажет дальше, но остается на месте: пора взрослеть, напоминает он себе, и все нутро противится этой мысли. – Ты отпустишь меня. Не будешь тосковать. И однажды я обязательно вернусь к тебе. – И где здесь моя выгода? – горько спрашивает Моракс. Он все еще старается держать себя в руках, говорить неторопливо, реагировать спокойно, но внутри зреет что-то тревожное и по-драконьи очень-очень злое. – Правильно составленный контракт предполагает выгоду для обеих сторон, а не для одной. Не вижу причин, по которым должен участвовать в столь бессмысленной затее. – А их и нет, ты прав, – легко признается Эфир. – Все, что ты получишь взамен, – одно-единственное обещание. Кто знает, выполню ли я его или нет, вернусь или нет? Но знаешь, маленький лунь… Эфир разрывает дистанцию, делая шаг назад, и Моракс следует за ним как привязанный, но после, опомнившись, усилием воли остается на месте. Запах звезд – запах Эфира – на мгновение становится таким давящим и сильным, что нечем дышать; Моракс заполошно хватает воздух ртом и преуспевает только когда запах пропадает совсем. Стоит чертам лица Эфира на мгновение исказиться от боли, как Моракса охватывает паника, и маска невозмутимости слетает, как белоснежный пух – с мондштадтских одуванчиков. Но прикоснуться он все еще не смеет, будто между ними снова появляется та самая ледяная стена, разделяющая прошлое и настоящее. Эфир близко – и чертовски далеко одновременно. – Это обещание – единственная связующая нить, которая у нас останется, – произносит Эфир ровным, доброжелательным тоном, не прекращая печально улыбаться. – Я должен уйти, Моракс, как бы мне ни хотелось остаться. Этот мир чудесен, чудесен и ты, и я искренне рад, что мы сумели провести время вместе. У бессмертных оно течет совсем иначе, не так ли? Он протягивает руку, подхватывает длинную темную прядь волос, струящихся по груди и спине. Эфир задумчиво вздыхает, и взгляд его тяжел и отстранен, затем скорбно поджимает губы и поднимает голову. Моракс прослеживает линию челюсти, шеи, плеч и никак не может насмотреться: они прощаются, Эфир скоро растает, как мираж, и, возможно, больше никогда не вернется – должен же Моракс оставить хоть каплю воспоминаний о близости, волнующей ум и тревожащей сны? Пора взрослеть, а значит, не поддаваться на уловки чувств; если Эфиру надо идти, значит, Моракс не имеет никакого права его задерживать, ведь он даже не друг, не товарищ, а всего лишь ученик, привязанный к учителю, странствующему среди звезд. Но сердце тянется к тому, у кого нет дома, кто не мыслит жизни без путешествий и пахнет бесчисленными мирами и небом. Моракс знает этот аромат наизусть: так пахнет Эфир. – Я не прошу преданно ждать меня, не прошу и тосковать по мне, – говорит Эфир и делает еще шаг назад. Прядь выскальзывает из пальцев и оседает шелковой паутиной на ткани ханьфу. – Могут пройти года, столетия и тысячелетия, но я обязательно вернусь к тебе. Разрушатся горы, отшумит прибой, отцветут глазурные лилии, отгорят костры. Просто помни: я обещал, что вернусь. Как тебе такое условие контракта? Эфир смотрит выжидающе, безмятежно, кажется, совершенно не обеспокоенный возможным отказом, будто ему все известно наперед. Моракс качает головой и побежденно прикрывает глаза, ему тоскливо, страшно и зло одновременно, он хочет вцепиться в Эфира когтями, клыками и хвостом и никогда больше не отпускать, чтобы тот не смел оставлять его одного, не смел бросать и поворачиваться спиной. Моракс – Архонт камня, но даже он не может противостоять существу, удел которого – странствовать среди звезд. Он может попытаться удержать Эфира, но ничего не выйдет, их отношения дадут очередную трещину и перейдут в стадию раскола, и Моракс никогда не добьется желаемого. Наивно полагать, что сияние небесного светила можно удержать в ладонях. – Давай заключим контракт, – слова, сказанные Эфиром практически в самом начале разговора, с удивительной легкостью слетают с губ. Моракс опускает взгляд, утомленно трет переносицу, энергия Гео рокочет в груди и разливается по венам золотом, когда он протягивает руку и добавляет, вскидывая голову: – Контракт нерушим. Нарушившего его условия ждет кара. Эфир с готовностью протягивает руку в ответ, и Моракс едва удерживает дрожь, когда прохладные пальцы дотрагиваются до ладони. Они пожимают руки, скрепляя договор, и запястья обвивают тонкие золотистые нити, которые через мгновение впитываются под кожу, – символ клятвы. Моракс не знает, что чувствовать и о чем думать, лишь на короткое мгновение крепче сжимает ладонь Эфира и ловит отблеск светлой улыбки. – Спасибо, – выдыхает Эфир, и впервые на его лице проступает неподдельное облегчение, – что доверился мне. И рассыпается ворохом золотых искр. Моракс даже не успевает попрощаться, сказать, что всегда будет помнить об условиях их контракта и обязательно дождется его возвращения. Осознание того, что Эфир провел последние минуты в Тейвате здесь, с ним, разъедает душу и травит сердце. На кончиках пальцев оседает мелкая звездная пыль.✦✦✦
Гуй Чжун появляется в жизни Моракса внезапно, но становится ее частью так естественно, будто была там с самого начала. Хеврия скромно улыбается, прикрывает рот рукавом, Осиал закатывает глаза и ворчит что-то нелицеприятное, но даже так Моракс понимает: они рады, что в его окружении появился кто-то новый. В присутствии Гуй Чжун тоска отступает. Моракс прекрасно помнит условия контракта, заключенного с Эфиром; после исчезновения Эфира он тратит много-много времени, чтобы стать Архонтом контрактов, – истоки его мотивации буквально лежат на поверхности, лишь руку протяни. Моракс бессмертен, Эфир бессмертен тоже, и поэтому их встреча может случиться через десятилетия, столетия и даже тысячелетия, – а может не случиться вовсе. Но Эфир обещал, что вернется; впрочем, глупый-глупый Моракс, какие нормальные контракты строятся на обещаниях? Когда Гуй Чжун приходит к нему с предложением, Моракс в ответ предлагает заключить контракт. Гуй Чжун улыбается ему так, как матери улыбаются неразумным детям, и смотрит не покровительственно, а ласково, однако под ее взглядом Моракс не тушуется – он учится держать себя в руках невзирая на обстоятельства. Иногда воспоминания об Эфире наводняют мысли и бередят незажившие раны, и Моракс, понимая, что память будет только мешаться, запирает на ключ все двери, ведущие к горькому чувству потери. С Гуй Чжун, мудрой, деликатной, нежной Гуй Чжун, ему ничего не надо помнить – у них на двоих оказывается бесконечно много дел, каждое из которых требует особого внимания. Их народы – тот, который Моракс оберегал долгое время, и тот, который Гуй Чжун привела с собой – сливаются воедино, формируя уникальную связь культур и настроений. Вдвоем они подолгу прогуливаются по прекрасной, удивительной ассамблее Гуйли, их детищу, юному и совсем невинному. Моракс наблюдает за тем, как расцветает во всей красе город, созданный его руками, как налаживает связи с регионами как Ли Юэ, так и других стран, как становится богаче, известнее и крепнет день ото дня. Моракс официально закрепляет за собой титул архонта контрактов – так его, кажется, зовут люди? – и его имя гремит по всему Тейвату. В нем восторгом плещется родительская гордость, и в лазурных глазах Гуй Чжун отображается та же эмоция: они искренне любят ассамблею Гуйли, заботятся о ней, оберегают ее и делают все для того, чтобы она процветала. Их маленький райский уголок с плодородной почвой и богатыми полезными ископаемыми землями населяют счастливые люди, не знающие бед, и Моракс надеется, что это время будет длиться вечно. Иногда он с тихой, затаенной тоской думает: неужели Эфир когда-то чувствовал себя точно так же, глядя на то, как растет на глазах маленький лунь Моракс? – Ты все еще тоскуешь по нему, – проницательно замечает Гуй Чжун, и в ее голосе нет ни капли осуждения, наоборот – сплошное понимание. Они сидят на вершине горы Тяньхэн в окружении адептов и мирно наблюдают за течением жизни в ассамблее, расстилающейся под ногами. – Хотя пообещал, что не будешь. Моракс качает головой. Иногда Гуй Чжун становится чересчур внимательной, и ничего не может утаиться от ее пристального взора. – Я знаю, что не должен. Знаю, что не обязан по логике вещей держаться за того, кто меня оставил, ничего не объяснив, – отвечает Моракс, разглядывая запястье, на котором едва-едва проступает нить клятвы-контракта. Гуй Чжун слушает молча и не перебивает, лишь подбирается к Мораксу чуть поближе и мягко склоняет голову вбок. От нее пахнет глазурными лилиями, каменной пылью и зеленым чаем – знакомый, привычный запах, да только совсем не тот. – Но не могу. Сам же нарушаю условия своего же первого контракта, заключенного впопыхах и без должной подготовки. Это сейчас, поднабравшись мудрости, знаний и официально приняв титул архонта контрактов, Моракс понимает, насколько опрометчиво поступил, сколько деталей не обговорил и как мало времени провел за обдумыванием; было ли оно у них вообще, это время? Он вспоминает печальную улыбку Эфира, как он смотрел на Моракса и как коснулся пряди волос – нежно, практически любовно, словно сердцем погладил. Будь у Моракса больше времени и знаний, он подошел бы к вопросу не в пример старательнее, нашел бы куда больше подводных камней, придумал бы меру наказания для обеих сторон в случае нарушения контракта и сформулировал бы максимально честные условия. Но времени у Моракса не было, знаний – тоже; именно поэтому нить первого контракта, заключенного с Эфиром лично, светится едва-едва. Моракс не знает, жив ли Эфир, не знает, что с ним, однако пока их клятва-контракт остается в силе, он смеет надеяться на повторную встречу. – Понятие любви у нас, архонтов, адептов и прочих бессмертных, сильно отличается, – нежно говорит Гуй Чжун и по-матерински заботливо поправляет челку, упавшую Мораксу на лоб. – Люди любят быстро, и их чувства могут быть мимолетными, они моментально могут перегореть и погаснуть, потому что измеряют жизнь совершенно другими рамками и для них это совершенно нормально. У нас – большинства из нас, по крайней мере, – это так не работает. В ладонях Гуй Чжун расцветает лилия из пыли: с тонколистным бутоном, нежным стеблем и трепетными листьями. Гуй Чжун улыбается – точно так же, как улыбался Эфир перед уходом, и сердце Моракса пропускает удар. – Мы любим один раз на протяжении наших мучительно долгих жизней, – шелестит Гуй Чжун, легкими движениями пальцев прокручивая лилию в воздухе. – Эта любовь не пламя свечи, прогорающей быстро и резво, эта любовь – тлеющие угли, которым иногда нужно лишь дуновение ветра, чтобы разгореться снова. Лилия рассыпается пылью, когда Гуй Чжун сжимает ладонь в кулак. Моракс долгое время смотрит на узкую фарфоровую ладонь, а после медленно, но уверенно отвечает: – Это не любовь. – Не любовь так не любовь, – покладисто соглашается Гуй Чжун, и в лазурных глазах тоска обращается черными волнами горя. Моракс надеется, что он никогда не увидит такой же взгляд у собственного отражения.✦✦✦
Когда прекрасная богатая ассамблея Гуйли превращается в болото, Моракс чувствует, как что-то внутри с треском надламывается. Гуй Чжун обращается в пыль на его руках, но последнее ее прикосновение жжет щеку больнее яростного пламени. Каким-то чудом Моракс выводит жалкие остатки своего народа из гибнущих земель, отправляется вместе с ними на южную сторону горы Тяньхэн и создает для них новое убежище по образу и подобию ассамблеи Гуйли. Мысли о том, что он был недостаточно бдителен, раз не смог защитить ни Гуй Чжун, ни их прекрасное творение, наводняют сознание и мешают дышать. Моракс заключает контракт с адептами и архонтом печи, Мархосиасом, чтобы те оберегали тихую гавань Ли Юэ изо всех сил, создает подразделение миллелитов, призванных охранять город, учит людей строить дома, помогает им обжиться на новом месте, создает локальную валюту и делает все для того, чтобы они чувствовали себя в безопасности, как дома. Изнутри его сжигает клокочущий гнев, струящийся по венам раскаленной лавой. Моракс думал, что их с Гуй Чжун райский уголок будет существовать вечно, за это и поплатился. Когда на Селестии открылось семь божественных мест, архонты Тейвата сошли с ума, посчитав за честь оказаться достойными; отголосками битв зацепило и ассамблею Гуйли, оборонной способности которой не хватило на сдерживание напора. Теперь Моракс обязан положить конец этой войне – ради всех, кого он потерял и кого еще не успел потерять. Он находит союзников, теряет друзей и уничтожает врагов. В нем не остается ни капли жалости по отношению к тем, кто ему противостоит: не в правилах Моракса сочувствовать противникам, которые могут нанести ответный удар такой силы, что его тихая, драгоценная гавань снова окажется лежащей в руинах. Моракс вспоминает слова Эфира: «На войне никто не будет тебя жалеть», и сердце его покрывается каменной броней и ожесточается как никогда раньше. Моракс – архонт камня, контрактов и боевых искусств, божество, ведущее и оберегающее свой народ. У него больше нет ни прав, ни возможностей проявлять слабость, непозволительную роскошь в неспокойное время: пока на землях Ли Юэ бушуют войны, Моракс обязан оставаться жестоким и жестким правителем. Он слышит немую мольбу ослепшего дракона и дарит ему желанное зрение, а после пробуждает от долгого тяжелого сна. Они заключают контракт, и Аждаха становится верным спутником Моракса во многих-многих битвах против богов и их приспешников. Они разделяют дни и ночи как в сражениях, так и в мимолетных мирных мгновениях, и Аждаха из раза в раз искренне радуется миру, как большой ребенок. Ему нравятся люди, нравится жить среди них, взаимодействовать с ними и становиться частью чего-то большего, и он благодарен Мораксу за предоставленный шанс на лучшую жизнь. Он заключает контракт со смешной малышкой Гань Юй, дочерью одного из его давних знакомых, и та с радостью приносит клятву и вступает в ряды адептов. В ее ладонях распускаются изящные ледяные цветы, и стрелы, пущенные из лука, разят без промаха; пухленькая изначально, после встречи с одним монстром она садится на строгую диету и долго плачет, понимая, что всех вкусностей этого мира ей больше не видать. Совсем еще маленькая и трогательная, но уже такая искренняя и сильная, Гань Юй смотрит на Моракса с неподдельным восхищением; это уже не трогает сердце так, как раньше, но Моракс рад знать, что он ей нравится. Он спасает озлобленного отчаявшегося мальчика-птицу, дышащего ветром и блуждающего в тенях. Моракс убивает его безжалостную хозяйку, безумицу-архонта снов, и освобождает от рабских оков, а следом дает новое имя, Сяо. Он приводит Сяо к якшам и со светлой печалью наблюдает за тем, как те принимают его в свои ряды и становятся семьей – теми, кого у одинокого Сяо никогда раньше не было. В Сяо загорается преданность столь сильная, что практически граничит с помешательством: он всерьез намерен посвятить свою жизнь в услужение Мораксу. Учить Сяо, как жить, Моракс не собирается: Сяо вполне может позаботиться о себе сам и выбрать дальнейший путь. Как выбрал когда-то Моракс, когда Эфир отдалился от него. На его глазах гибнет Небесный владыка, защищая людей, живущих у подножья горы Тяньхэн: он ловит обрушающуюся вершину и использует свои рога как опору, чтобы вернуть гору в первозданный вид, а затем сражается, пока не теряет последние теплящиеся в нем крупицы жизни. Его кровь обращается в реку, пролегающую сквозь долину, и люди, которых он защитил, будут чтить Небесного владыку сквозь века и поколения – в этом Моракс уверен. Будет его помнить и Моракс, ведь память – единственное, что у него остается. До него доносят новость, что Хеврия убита собственными людьми. Живущая на крошечном клочке земли, загнанная вместе со своим народом под землю, несчастная, слабая, нежная Хеврия умирает от рук тех, кого она оберегала изо всех сил. У нее не было и шанса выстоять в одиночку против жестокости и насилия, переполнявших Ли Юэ до края, не было и шанса остановить кровопролитную войну. Соленые земли, крошечный рай, созданный руками Хеврии, становятся таковыми не только по названию, и их территории заполняют кристаллизованные человеческие фигуры с навечно застывшими на лицах выражениями неописуемого ужаса – те самые, кого Хеврия постаралась укрыть ото всего мира, те, кто решил, что гибель от рук своих детей лучше, чем смерть от рук жестокого бога. Он, в свою очередь, вместе с бесчисленным множеством богов и морских монстров убивает и Осиала, сошедшего с ума, и с помощью Печатей согласия запечатывает их на дне океана. В глазах Осиала – с которым Моракс когда-то дружил-соперничал, с которым тренировался и разучивал новые заклинания, с которым постоянно ссорился и которому отчаянно желал выдрать хвосты, но который неизменно приходил на помощь, – нет ни капли той самой памяти о былом. Осиал рвется к власти, заполучить божественный трон, и Моракс ни на секунду не сомневается, что, стоит Осиалу стать архонтом Ли Юэ, он сотрет подчистую всех тех, кого Моракс когда-либо оберегал. Моракс сражается. Сражается. Сражается. Годы превращаются в столетия и тысячелетия, и войне, кажется, нет конца. Моракс не испытывает усталости и боли, его уже давно не сжигает ярость, которая когда-то побудила вступить в войну за место на Селестии: все чувства притупились, затихли и заглохли, и ему просто остается делать то, что должно. Защищать своих людей. Убивать врагов. Следить за тем, чтобы ни у кого из них не было и шанса воскреснуть. Когда становится совсем невмоготу, Моракс касается губами едва-едва заметной золотой нити на запястье и чувствует ответное тепло – не кожи, а связи. Из войны архонтов он выходит победителем, но почему-то ощущает себя проигравшим.✦✦✦
После войны семерка победителей собирается вместе. Барбатос, в изумрудных глазах которого читается непонимание и бесконечное море потери, неумело наигрывает на лире, словно не до конца понимает, что с ней делать. Баал, спокойная и безмятежная, но постоянно держащая руку на пульсе, приводит с собой свою кагемуша, сестру-близняшку, такую же осторожную и бдительную. Астарот, элегантная и властная, поддерживает разговор на любую тему, но неизменно обращает усталый взгляд к небу. Вепар на окружающих смотрит волком и старается лишний раз не встревать в разговор, но по поджатым губам и елозящему по земле хвосту можно понять, что ему не хватает внимания. Пурсон загадочно улыбается, попивая вино мелкими глотками, и старательно прячет за дорогими тканями бугристый шрам на груди. Марбас очень открыто радуется встрече, заверяет присутствующих, что будет навещать их как можно чаще, и за его словами можно услышать страх беспросветного одиночества. Всемером они клянутся вести человечество к процветанию и благополучию, и эта клятва, кажется, знаменует начало новой эпохи. «Видишь, Эфир, – думает Моракс, привычно наблюдая за жизнью в гавани Ли Юэ, восстанавливающейся после войны ударными темпами. – Я выжил. Определенно стал сильнее, столько потерял, столько приобрел и столь многому научился. Заполучил титул гео архонта – лишь для того, чтобы уберечь своих людей. Разрушатся горы, отшумит прибой, отцветут глазурные лилии, отгорят костры. Так ты сказал, верно? Осталось лишь дождаться тебя». Часть адептов, его верных последователей, добровольно изолируется на пике Цинъюнь, другая часть просит навечно обратить их смертные тела в камень, и Моракс не смеет их останавливать. Все они без исключения что-то теряли: друзей ли, возлюбленных, а может, даже самих себя. Страшная, нечеловеческая усталость, накопившаяся за года битвы, раскалывает сердца, души и разумы на части, и Моракс понимает страдания своих адептов лучше, чем кто-либо другой. Он дает им разрешение уйти на покой, перестать вмешиваться в мирские дела и позволяет жить так, как они захотят, или же закончить свое существование. Однако даже Моракс оказывается не в силах защитить якшей от кармы и вынужден смотреть, как они страдают, один за другим встречая ужасный конец. Якши – воины, все как один защитники Ли Юэ, и они понимали, на что шли, когда заключали с Мораксом контракт. Отравленные кровью и ненавистью злых богов, падших в битвах за власть над землей, якши сходят с ума, впадают в безумие и исчезают во мраке, противостоять которому не может даже Моракс. Их ряды редеют день ото дня, пока от якшей, сильных, яростных, могущественных якшей не остаются жалкие единицы. И Аждаху, доброго верного друга Моракса, последствия войны также не обходят стороной. Его память подвергается эрозии, он постоянно пребывает в ярости, перестает различать, где свои, а где чужие, и подолгу сидит под землей, практически не двигаясь и ничем не выдавая своего присутствия. Моракс пробует поделиться с ним энергией, чтобы оттянуть неизбежное, но попытка проваливается, и все возвращается на круги своя. Таков небесный порядок: все могущественное, живущее долгую жизнь рано или поздно подвергнется эрозии, и никто не сможет ее избежать. Поэтому, когда люди Ли Юэ, добывая полезные ископаемые в горе, под которой отдыхает Аждаха, случайно задевают артерии земли, питающие его, Аждаха приходит в ярость. В попытках избавиться от боли, вызванной теми, кого он любил и поклялся оберегать и защищать, он случайно уничтожает поселение в долине Тяньцю и в итоге оказывается запечатан в карманном измерении под Южными небесными вратами. Моракс думает, что его сердце уже давным-давно должно было потерять всяческую чуткость, но после запечатывания Аждахи внутри что-то неприятно, болезненно тянет. Удивительно, что он до сих пор чувствует, каково это – терять друга. Эфира все еще нет, и ничего не предвещает его появления. Золотая нить по-прежнему едва-едва виднеется на запястье, и Моракс надеется, что хотя бы она убережет разум и память от эрозии, которая – он уверен – однажды обязательно настигнет и его. Ли Юэ продолжает процветать. Моракс видит, что с годами его народ становится все более и более самостоятельным, будучи закаленным в боях и умудренным опытом. Его по-прежнему почитают, у него спрашивают совета, его восхваляют как мудрейшее и сильнейшее божество Тейвата, но на душе у Моракса неспокойно. Поэтому, когда случается Катаклизм, Ли Юэ – и Моракс в том числе – оказывается к нему готов. Моракс отправляет миллелитов защищать и эвакуировать из Разлома шахтеров, которых атаковали чудовища, повалившие из глубин. Гавань Ли Юэ принимает в свои объятия беженцев из Дунь Юй, и те все как один молчат в ужасе: никто не смеет проронить и слова о случившемся и причинах, по которым их родной город лежит в руинах. Пара из обезумевшего адепта и человека запечатывает Разлом с помощью Мистического компаса и остается внутри. С этого момента Сяо, и без того разбитый, остается совсем один. Теперь он верит, что несет для окружающих один лишь вред, и окончательно отстраняется ото всего человеческого. Моракс совсем не уверен, что может хоть чем-то помочь Сяо. Да и нужна ли ему эта помощь? Память об Эфире, их мимолетных встречах и разговорах, ничуть не становится тусклее, наоборот, обретает краски: теперь-то, спустя тысячи лет, Мораксу становятся понятны слова Гуй Чжун. В ушах колокольчиками звенит нежный смех, заботливые руки касаются щек и поправляют ворот ханьфу; в воздухе висит едва уловимый аромат глазурных лилий, каменной пыли и зеленого чая, но вскоре исчезает. Эфир, который научил Моракса сражаться и никогда не недооценивать противника; которого любили все существующие стихии Тейвата; который осмелился подойти к нелюдимому маленькому луню и назваться его другом; который позволил привязаться к себе, а потом оставил в полном одиночестве; который стал причиной становления архонтом контрактов; который когда-то показал, насколько велик мир. Которого Моракс готов преданно ждать до тех пор, пока он не вернется. Он чувствует: это произойдет совсем-совсем скоро. Ведь Эфир обещал. Эта любовь не пламя свечи, прогорающей быстро и резво, звучит голос Гуй Чжун в его памяти, эта любовь – тлеющие угли, которым иногда нужно лишь дуновение ветра, чтобы разгореться снова. И Мораксу остается только надеяться, что Эфир станет его глотком свежего воздуха.✦✦✦
Время идет, люди меняются, а вместе с ними меняется и мир – именно люди являются катализатором всех перемен на свете. Мораксу доставляет истинное удовольствие наблюдать за тем, как живет его народ, чем дышит, к чему стремится и за что готов стоять насмерть. Его зовут богом контрактов, истории, боевых искусств, богатства и торговли; его величают трепетным Рекс Ляпис, хотя для иноземцев он навсегда остается Мораксом. Влияние Моракса прослеживается в культуре, быту, архитектуре и законах – Моракс буквально отмечается на каждом этапе жизни, направляя своих людей в правильную сторону и указывая нужный путь. Хотя люди становятся умнее и опытнее, пусть со временем учатся отстаивать свою точку зрения и защищать себя сами, они по-прежнему остаются трепетно привязанными к Мораксу, как дети – к родителю, и невероятно гордятся тем, что их почитаемое божество живет среди них. Время идет – и из первой семерки архонтов в живых остаются только двое. Молодые архонты умирают и возрождаются, сменяются один за другим, и историческая память о долге и обязанностях, возложенных на себя первыми семью богами Тейвата, стирается из летописей. Память – злейший враг и лучший друг Моракса, его благословление и проклятие одновременно. Он обречен помнить каждое мгновение своей бессмертной жизни в мельчайших подробностях и никогда не забывать о том, что сотворил, кого потерял, чего не смог добиться, сколько жизней отнял. И вместе с тем – только благодаря дару-проклятию он помнит тихий смех, отточенные движения закаленного в боях воина, сияющие прозрачные крылья и росчерк золотистой косы. Кажется, еще мгновение, и Эфир спорхнет с пыльных страниц памяти и улыбнется: солнечно-солнечно и искренне, как умеет только он. Моракс долго и много думал о причинах отказа, по крупицам восстанавливая в памяти их диалоги, редкие, но меткие оговорки и поведение Эфира, когда речь заходила о его путешествиях. Картина выстраивается очевидная, и спустя столько лет Моракс наконец-то видит ее целиком: Эфир оставил его не по своей прихоти, а потому, что так было нужно. Разумеется, такие звездные странники, как Эфир и его сестра-близнец, Люмин, огромная редкость, на их плечи возложена большая ответственность, а потому они не могут поступать безрассудно, как им вздумается, и просто так прыгать по мирам. «Мы не можем вмешиваться в ход времени. Меня не должно было здесь быть», – вспоминает Моракс слова Эфира, его горькие улыбки и сокрушенное покачивание головой. Значит, Эфир оказался в Тейвате раньше необходимого, а потом нарушил установленные мирозданием запреты, обязывающие не связываться с жителями других миров до наступления положенного срока. И тогда, заключив с Мораксом контракт, он отправился обратно – отбывать свое наказание. Наказание, которое Эфир получил потому, что решил остаться с Мораксом вопреки всем правилам. Моракс не испытывает по этому поводу ни сожаления, ни разочарования, ни вины. Эфир – взрослое, разумное существо, способное самостоятельно о себе позаботиться и взвесить риски, поэтому только в его силах было принять решение и стать маленькому луню, чем-то ему приглянувшемуся, наставником и другом. Если бы Эфир не заключал с Мораксом контракт и не обещал бы вернуться вновь, возможно, следовало бы обеспокоиться, но Мораксу больше шести тысяч лет, он многое повидал на своем веку и теперь относится к жизни с философской точки зрения. Он верит Эфиру, которого в последний раз видел несколько тысяч лет назад, будучи еще маленьким несмышленышем, даром что во взрослом теле. Времена меняются, меняются люди, их жизни и окружение. Меняется и Моракс, возможно, медленнее, чем его возлюбленный народ, но так же неотвратимо. Неторопливо его жизнь в качестве божества клонится к своему логическому завершению: Мораксу больше нечему учить своих детей, незачем их оберегать и ни к чему давать советы – со своим существованием они прекрасно управляются сами, а это значит, что настает эра людей. Моракс выполнил свою работу, а значит, с чистой совестью может уйти на покой, где будет дожидаться Эфира. Он обязательно вернется. Ведь они заключили контракт.✦✦✦
Когда Чайльд, этот рыжий нахальный мальчишка, приводит с собой молодого мужчину с внимательными золотыми глазами, Чжун Ли – так теперь его зовут – даже не сразу признает в нем Эфира. Лишь запах, до боли знакомый, не раз являвшийся к нему во снах, позволяет определить, кто перед ним. Эфир изменился, но это и не удивительно, за столько-то тысяч лет. Его взгляд теперь пронзительный и острый, как меч, и он даже не пытается это скрыть. Он носит явно не принадлежащие этому миру странные коричнево-белые одежды с золотыми вставками и путешествует с маленькой беловолосой девочкой, очень любопытной на вид. Но, как и прежде, во всех движениях Эфира читается уверенность, хотя из них пропадает часть того самого звездного сияния, которое он излучал до этого. И крыльев – прозрачных, состоящих из крупиц чистого света – за его спиной больше нет. Где же твои прекрасные крылья, Эфир? Они о чем-то разговаривают, но Чжун Ли отвечает чисто машинально, даже особо не вдумываясь: его опыта с лихвой хватает на то, чтобы вести диалог подобным образом. Все время, пока они сидят за одним столом вместе с рыжим Чайльдом и малышкой Паймон, Чжун Ли не отрывает взгляда от Эфира, такого близкого и далекого одновременно. От чувств, когда-то притупившихся, запылившихся, задвинутых в дальний угол, становится тесно в груди. Чжун Ли легко поддерживает разговор, отвечает на все поставленные вопросы и пару раз изящно осаживает излишне зарвавшегося Чайльда. Эфир не скрывает радости, наблюдая за происходящим сквозь ресницы, и загадочно улыбается, стоит только Чжун Ли обратиться к нему. Первая встреча за тысячи лет разлуки – и Чжун Ли искренне хочет остаться с Эфиром наедине, приблизиться и снова заглянуть в лицо, знакомое до последней едва уловимой черты. Тот, кто провел с Мораксом все детство, кто вырастил его и фактически дал толчок к становлению тем, кто он есть сейчас, – Эфир, звездный странник, блуждающий между миров. Не встреться они тогда, кто знает, как бы сложились их судьбы? Когда они наконец-то остаются наедине – Чайльда оказывается на удивление сложно выпроводить, он сопротивляется прощанию всей душой и почему-то постоянно косится на Эфира, – Чжун Ли не сдерживается: подсаживается ближе и долго-долго всматривается в золотые глаза, уставшие, но полные искрящейся радости. – Тебя долго не было, – без капли укора говорит Чжун Ли и мягко улыбается, когда Эфир берет его за руку и переплетает их пальцы. – Ага, – просто отвечает Эфир и приподнимает сцепленные руки, наблюдая за тем, как исчезает с запястья тонкая золотая нить, оставляя после себя лишь бледные искры. – Были дела, которые, к сожалению, никак нельзя было отложить на будущее. – Как путешествия по другим мирам? – интересуется Чжун Ли. – Как путешествия по другим мирам, – соглашается Эфир и легко бьет коленом по колену Чжун Ли. – Свою часть контракта я исполнил. – Я свою тоже, – мягко добавляет Чжун Ли и демонстрирует запястье, с которого постепенно выцветает золотая нить контракта. Эфир улыбается, задорно приподнимая подбородок, и сразу становится моложе; Чжун Ли не может не улыбнуться в ответ. – Нет ничего лучше истории от старого доброго друга. Расскажешь, как жил все это время? – Разумеется, – говорит Эфир и мимолетно ерошит Чжун Ли волосы, затем доверчиво прижимается лбом к его лбу, прикрывая глаза, и довольно хмыкает. – Прогуляемся? Мне очень интересно посмотреть на город, который ты холишь и лелеешь. – Я проведу тебе экскурсию, – предлагает Чжун Ли. – Нет ничего лучше экскурсии от основателя, – смеется Эфир, и комнату будто озаряет солнце. Как будто и не было всех этих долгих лет разлуки, бесконечных войн и попыток забыться. Нет ни обид, ни недопониманий, лишь идеальная гармония, царящая между двумя долгожителями, избравшими друг друга в партнеры. Время может менять людей, земли, судьбы, но не в силах изменить чувства – только не у богов и им подобным. Чжун Ли уверен: Эфир – его легкое дуновение ветра, из-за которого едва тлеющие угли становятся самым настоящим пожаром. Из Лазурного павильона они выходят держась за руки.