copycats

Для начала, Римус не понимает. А непонятное — это до нелепости огромная проблема, готовая соревноваться по своим размерам с луной. И конечно же, суть ситуации — Сириус. Сириус задает тренды. Сириус задает тренды и, похоже, не замечает, или ему все равно, или же просто ничего не говорит о том, что он на прошлой неделе собрал волосы в хвост, а сейчас половина школы делает точно такую же прическу. В том числе повторяют его тупые выбивающиеся прядки перед глазами. Тупые выбивающиеся прядки, из-за них приходится смотреть ему в глаза и просто невозможно не заметить, как они подчеркивают его безупречные черты лица и длинные-длинные ресницы. Вся эта ситуация точно должна раздражать Сириуса сильнее, считает Римус, потому что, пока Сириус счастлив в своем неведении, его полная отрешенность выводит из себя сильнее, чем третьегодки из Пуффендуя, заказавшие себе на прошлой неделе массивные ботинки. Еще хуже — они начали заправлять в них свои не-такие-узкие-как-у-Сириуса брюки и топать по коридорам целыми днями, словно им когда-либо удастся привлечь столько же внимания, как и их кумиру. Римус пытался снимать баллы под предлогом «вопиющего пренебрежения школьной формой», но его невероятного размера бордовый джемпер тоже едва подходит по правилам, к тому же, из-за своего раздраженного восхищения стилем Сириуса, его телом, да и в целом фактом существования он себе кажется лицемером. Последней каплей стал серьезный Регулус, вечно старающийся казаться незаинтересованным в забавах старшего брата. Римус увидел его в библиотеке: галстук был завязан наоборот — узкая полоска ткани лежала на его рубашке вместо широкой. Эта идея с галстуком — последний штрих Сириуса к «мягкому саботажу». После того, как он наложил заклинание на весь Когтевран и они говорили в рифму 48 часов, ему дали ясно знать, что ещё одна проделка — и его родителей вызовут на разговор с деканом факультета. И ему придется присутствовать при разговоре. Как всегда спокойно приняв это предупреждение, Сириус решил, что не осталось ничего, кроме как работать тише, незаметно изворачивая правила так, чтобы этого не заметила Макгонагалл. По-видимому, это обозначало уменьшение всего: тоньше галстук, уже брюки, уже (и, Мерлинова борода, в каком аду живет Римус, если это приемлемый вид школьной формы) жилет, и уже спустя месяц любое место, куда бы ни пошел Сириус, оказывалось подиумом. Он невыносимо красивый, и это мучительно несправедливо. — Тебе правда все равно? — спрашивает Римус, врываясь в мужской туалет шестигодок, находящийся рядом с их комнатами, после того как промчался через гриффиндорцев, сравнивающих зелья с несмывающейся черной краской для волос. Сириус склонился над раковиной и вглядывается в себя в зеркале, почти завершая с подводкой глаз. Римус твердо смотрит не на него и очень заинтересованно рассматривает грязь на плитке в душе, которую у него чешутся руки отскрести — лишь бы как-нибудь отвлечься, чтобы не сжать лицо Сириуса между ладонями и не начать требовать компенсацию за все пережитое. Из-за него режим сна Римуса ужасно испортился, а о ежедневном общении с мародерами не стоит и говорить; идея носить узкие брюки при Блэке, несомненно, кажется физически мучительной. — Расплывчатые вопросы от дурачливых оборотней? — Сириус хмыкает, вглядываясь в свое отражение, прежде чем встретиться взглядами с Римусом в зеркале. Он ухмыльнулся той самой улыбкой, говорящей «почему бы тебе не стереть это выражение с моего лица». — Со временем ко всему привыкаешь. Чтобы показать свое разочарование, Римус затряс рукавами своего свитера, а затем ударяет себя по щекам и с обреченным стоном оттягивает кожу. — Ты даже не видишь этого, да? — выдыхает Римус, неопределенно указывая на дверь, давая понять, что речь не только о нем — правда, не о нем — а о всей школе, даже обо всем мире. — Ты не замечаешь, что все в школе начали закатывать рукава, только потому что ты закатываешь свои долбанные рукава! — Мне кажется, Римус, Лунатик, дорогой, — говорит Сириус, уверенно вышагивая к нему, словно он король всей планеты, а Римус Люпин просто букашка, старающаяся докричаться до него, — все закатывают рукава, потому что на улице жара и никому не хочется потерять сознание. Все хорошо? И вот снова, он легко меняется от беззаботного всезнайки Блэка до замечательного Сириуса, и совсем немного остается, чтобы он стал игривым Бродягой, который почему-то всегда знает, как успокоить того, кого он только что раззадорил. Когда Сириус внимательнее присматривается к нему, Римус задумывается о том, что существуют люди — да и у него есть знакомые и друзья, даже простые прохожие — которые не влюблены в Сириуса Блэка, и одна только эта мысль кажется такой далекой, почти невозможной. И неудивительно, горько вздыхает он, что люди так стараются подражать тому, кто знает, как показать себя идеальным человеком. Но никто не знает того, что знает Римус. Никто не знает, что у Сириуса случаются приступы гнева, из-за которых он прячется в чуланы, разбиваясь, рыдая и теряя себя в запертых комнатах. Он уходит ото всех в качестве наказания, направляя злобу на себя, а не на людей, которые этого заслуживают. Сириус дрожит под одеялом в тишине и сжимается в комочек, когда в окно стучит сова с письмом, и причина — его семья, или пародия на нее. Никто из тех, кто копирует каждое его движение, не знает, что глаза Сириуса потемнели из-за мудрости, страха и сочувствия, но когда-то в них был беспричинный непослушный огонек озорничества. Никто не знает, просто не может понять, что невозможно стать таким же, как и великий Сириус Блэк, даже купив уйму похожей обуви или прослушав все его пластинки. Сириус — это незаменимая часть Хогвартса, жизни Римуса, и пусть даже вся вселенная ополчится против него, он всегда будет бессовестно сиять ярче всех. И именно это бесит Римуса. — Я… — Римус останавливается, прежде чем сказать «в порядке», потому что он в порядке, правда, но этих слов точно не хватит, чтобы описать озарение, которое только что к нему пришло. — Я злюсь, — решает он, — на тех, кто повторяет каждое твое движение. Они выглядят такими ненастоящими, даже их волосы не станут такими же, как у тебя, пусть они хоть обмажутся «Простоблеском». Знаешь ли, ты лучший в независимости от других — своя квартира, твой побег и и этот чертов мотоцикл, который ты чинишь, и когда они повторяют за тобой, они полностью исключают все твои достижения, а именно в этом и вся суть, а теперь ты еще подводишь глаза, будто они недостаточно сильно выделяются, а я не могу заткнуться или отвести взгляд, хоть и очень стараюсь, потому что скорее всего ты сейчас думаешь, что я сошел с ума, и я уже тоже начинаю так думать… Похоже, Сириус подошел ближе во время этого редкого случая неконтролируемого эмоционального потока речи Римуса, и теперь острые носки его ботинок с коричневыми шнурками (так вот почему Карадок Дирборн искал заклинания для изменения кожи) почти касаются его собственных потрепанных ботинок. Еще Римус чувствует руку на своем лице одновременно с тем, как понимает, что он тянется к прикосновению по велению какого-то постыдного инстинкта. — Мне всё равно на то, что кто-то одевается как я, — наконец просто говорит Сириус и продолжает, прежде чем Римус может возразить что-то кроме возмущенного писка, — потому что, во-первых, они не выглядят и наполовину хорошо как я, а во-вторых, мне плевать на то, что делают другие люди, если они мне не мешают. Если говорить совсем честно, мне было бы интересно увидеть только одного человека в узких брюках, и этот человек никогда в жизни не прикоснется к ним, да и вряд ли он когда-нибудь предаст своих уродцев с пятнами от шоколада, так что я лучше не буду об этом даже думать. Римусу нужен миг или два, чтобы эти слова дошли до мозга, и только он начал говорить «о ком-», его прерывает нос, прижавшийся к его собственному, и теплое дыхание напротив рта. Они не касаются губами, и Римусу кажется, что Сириус просит разрешения и терпеливо ждёт, когда Римус сделает всё сам — точно так же, как когда он ждал, чтобы Римус рассказал о своей ликантропии, хотя уже полгода знал об этом, или как когда он молча сидел с ним, пока Римус набирался сил, чтобы признать, что ему «возможно-нравятся-парни-поэтому-перестань-пожалуйста-отправлять-меня-на-двойные-свидания-с-подругами-твоей-девушки». Римус выдыхает «оу» и прижимается губами к Сириусу. Это обычный поцелуй, Римус не знает, плохой он или хороший, но по тому, как верхняя губа Сириуса прижимает его, и по нежному прикосновению языка, от которого Римус дрожит в предвкушении, он знает, что это единственное, чего бы ему когда-либо хотелось. Наконец-то ему дозволено провести пальцами через пряди волос Сириуса, и то, как крепко Сириус держит его за талию, рисуя круги большими пальцами, говорит о том, что он тоже не хочет опускать и всё… всё слишком хорошо, чтобы вообще иметь хоть какое-то значение. Ремусу хочется начать прыгать или плакать, но вместо этого он притягивает Сириуса ближе, и Сириус тихо смеется, будто сам не может поверить, и теснит Ремуса, пока он не оказывается напротив стены, резко ахая от яркого контраста между ледяной плиткой сзади и пылом, исходящим от парня перед ним, над ним. — Пусть повторяют что хотят, — говорит задыхаясь Сириус, совершенно потерявшись в Римусе и прижавшись к нему лбом, словно ему сложно оторваться даже на миллиметр, — пусть забирают ботинки, если они так хотят, паспорт и остальное… — он снова целует Римуса, но уже медленнее. — Но им не удастся забрать тебя, правда? Мне не все равно только на тебя. И на самом деле это единственное, что нужно было услышать Римусу, потому что Сириус задает тренды. Сириус задает тренды и, похоже, не замечает этого, или ему все равно, или же просто ничего не говорит об этом. Ему все еще нужен Римус Люпин, который больше не так уж и злится на всю эту ситуацию.