Двойной идеал

      — У меня есть брат. Близнец. Мы внешне полностью идентичны.       Сделав такое личное признание, Чон Чонгук, симпатичный высокий парень самой приятной наружности, опустил взгляд. Сквозь ресницы он следил за девушкой, с которой встречался уже две недели, и ждал. Сумерки, мостик через «ручей» из благоухающих цветов, идеальное свидание — всё создавало подходящее для доверительных разговоров настроение. Чонгук не случайно выдал «большой секрет», он имел для Чонгука особое значение.       — Но брат… — голос Чонгука привычно дрогнул, — он… В общем, он не тот, кем можно гордиться. Он часть семьи, и… То есть, я хочу сказать, — старательно запинался Чонгук, предвкушая результат, — об этом тяжело говорить, но если у нас всё серьёзно, то лучше предупредить. И заодно ты поймёшь, почему не стоит приходить ко мне домой.       Девушка, Ким Енхи, сжала руки, очевидно проникшись сбивчивым объяснением. Она склонилась к Чонгуку, смущённо улыбаясь, и Чонгук понял: она услышала только про «у нас всё серьёзно». Это его устраивало. Как и то, что она наверняка захочет узнать, что за ужас — этот самый близнец Чонгука.       — Ильгук, это его имя. Думаю, он родился таким, но родители долго не могли поверить, что он способен на ужасные поступки. Мы же с ним похожи внешне. — Чонгук пожал плечами, будто прощая родителей за невнимательность и нерадивость. — Он и сейчас живёт с нами, уходит, когда и куда хочет, приходит, как заблагорассудится. Родители не могут его удержать или расстаться с ним, потому закрывают глаза, притворяясь, что всё нормально. Вот, теперь ты знаешь мой самый страшный секрет.       Чонгук доверчиво заглянул в лицо Енхи и мягко улыбнулся. Волнение читалось так ясно, будто Енхи бумажку на лоб приклеила. Что ж, он на это и рассчитывал.       — Пойдём, провожу тебя, — добавив в голос грусти, сказал Чонгук. И Енхи отозвалась немедленно:       — Подожди! Давай немного ещё постоим.       Она шагнула к Чонгуку и робко, неловко обняла его за талию. Он с готовностью прижал её к себе и вздохнул. Растроганно.       Енхи поглаживала Чонгука по спине, утешая и показывая, что она не считает ужасного брата пороком замечательного Чонгука. А он жадно вдыхал аромат девичьего тела, ощущая прижавшиеся округлости и мягкости. И не спешил выпускать Енхи.              Как Чонгук и думал, Енхи стала чаще звонить и писать, прося о встрече. Она явно теряла голову от Чон Чонгука, идеального студента, сына и парня. Завистливые взгляды менее удачливых девушек кружили ей голову не меньше объятий Чонгука. И это Чонгук тоже учитывал, выжидая, когда же Енхи решит, что достаточно сильная и смелая, чтобы оказаться возле его дома.       Он давно отслеживал Енхи на карте, пользуясь популярным и не самым этичным приложением. Он не думал, что Енхи бы возражала, чтобы Чонгук всегда знал, где она — чтобы прийти на помощь, конечно же. С каждым днём Енхи всё ближе подбиралась к черте, за которой её встретит Ильгук. С каждым днём Чонгук становился нежнее, предупредительнее и идеальнее.       Пока однажды Чонгук не проигнорировал сообщение Енхи. И все следующие десять. А после он на час выключил основной телефон, продолжив следить за Енхи с другого. Она явно волновалась, насколько мог судить Чонгук, читая начальные слова неоткрытых сообщений. На карте точка Енхи колебалась возле её дома, и это тоже было учтено Чонгуком.       Выдержав ровно час, он включил телефон и тут же перезвонил своей девушке.       — У меня всё в порядке. Ты волновалась? Прости. Не уследил, и телефон отключился. Нет, конечно же, ничего серьёзного. Нет, нет, нет, я не пострадал, я цел, здоров, и спасибо за твою заботу. Это так приятно после… То есть, это так мило, что ты переживаешь за меня, — пел Чонгук, закатывая от наслаждения глаза. Енхи оказалась именно такой, какой он её и представлял: простой, наивной, в чём-то нежной и очень доверчивой — до опасной глупости. Но Енхи при этом была симпатичной и с хорошей фигурой, ему не придётся выбирать, куда смотреть: на ноги или личико.       Енхи возбуждала Чонгука, скрывать это становилось сложнее. Она, конечно, позволяла любимому гораздо больше, чем собиралась, но этого не хватало. Вместо нежных вздохов о мягкости кожи Чонгуку хотелось впиться зубами, оставляя болезненный след. Но Чонгук так себя не вёл. Чонгук — слишком идеален, он выше низменных страстей и грубой пошлости.       А вот Ильгук — другой. И ко всем своим недостаткам — честный.              Четыре дня Чонгук привычно улыбался Енхи, срывая украдкой лёгкие поцелуи, гулял, держась за руки, и угощал сладостями. Баловал.       Енхи цвела, мучительно смущаясь его рук, подобравшихся под кофтой слишком близко к груди. В общественном месте! Пусть никто и не заглядывал во всякие укромные места торгового центра или университета, но это же шокирующе-бесстыдно!       Енхи таяла, теряя голову и растворяясь в обожании Чонгука. То есть, это она обожала настолько, что почти не различала его и свои желания.       Через четыре дня её сообщения и звонок остались без ответа. Потом номер Чонгука оказался недоступен, а точка Енхи в приложении отслеживания заметалась в опасной близости от дома Чонгука.       Когда стемнело, Чонгук вышел из дома.       

      ***

             — Привет! Какая красивая! — голос Ильгука, низкий и бархатный, звучал уверенно.       Все тайные и удобные места окрестностей Ильгук знал отлично и считал своими владениями. Он чуял как зверь, когда кто-нибудь забредал туда, куда хорошим мальчикам и девочкам не следует заглядывать. Но куда они, конечно же, приходили — надеясь спрятаться. Глупо! Грязь и темнота никогда не станут помогать хорошим мальчикам и девочкам.       А эта девочка определённо была из «хороших»: миленькая, чистенькая, тоненькая и какая-то вся аккуратненькая, как сладкий рисовый пирожок. Ильгук как раз голоден.       — Простите, — пискнула девочка, пытаясь пройти мимо Ильгука и не задеть, не толкнуть. Не прикоснуться!       — Нет, — забавляясь, оскалился в улыбке Ильгук. И вдруг дёрнул девчонку к себе. — Вау! Даже симпатичнее, чем показалось сначала. Постой-ка! Отчего твоё личико кажется знакомым? Ну-ка…       Ильгук ощупывал хрупкое, ломкое тело девушки, не пропуская её к выходу из подворотни. Она сама виновата, что свернула в этот тупик. Наверняка собиралась проследить за кем-то, подсмотреть. Но темнота — для таких, как Ильгук, «светленьким и правильным» она не союзник.       — Простите, — попискивала девчонка, корчась в руках Ильгука. Ей не нравились его прикосновения, а он и не собирался нежничать. Он хотел трогать. Дёргать. Сжимать. Выкручивать.       Ильгук щёлкнул зажигалкой, крохотный огонёк выхватил из темноты испуганное лицо.       — Опа… А я тебя и правда знаю! Ха! — радовался Ильгук, тыча в лицо девушки зажигалкой. — Видел фоточку на телефоне брата. Он, конечно, делиться не станет, но мы всё равно поиграемся, верно?       Ильгук притиснул девчонку к стене, вжал телом так, что она лишь всхлипнуть смогла, и впился в шею. Голова девчонки стукнулась затылком о стену, её руки вцепились в рукава футболки, избегая коснуться кожи. Ильгук зарычал: сладкая нежность, пахнущая персиками и какими-то цветами, и она, которая так много позволяла Чонгуку, а сейчас не хотела дотронуться до него. Но это не проблема.       Ладони проникли под курточку, сразу под блузку, к бархатному теплу, и поползли, перебирая, пересчитывая, пережимая рёбра — к жёсткому краю белья на груди. Большие пальцы поддели бюстгальтер, и обе ладони утвердились на упругих полушариях, игнорируя торчащие жёсткие чашки.       — Чем тише будешь себя вести, тем меньше пострадаешь, — сказал Ильгук и прикусил мочку уха, втянул серёжку, прислушиваясь, вскрикнет ли.       Она подавила всхлип и замерла, затаив дыхание.       — Но на самом деле мне нравится слушать стоны и ругань. Ведь тебе же больно? Но ты молчишь?       — Пожалуйста, — неразборчиво пролепетала девушка.       — Хорошее слово. Но я понимаю его по-своему.       Ильгук сжал грудь, точно зная, что удовольствия девушка не получит. Как и от поцелуя в основание шеи, почти в плечо, в местечко под одеждой.       Девчонка стояла, удерживаемая руками, скрутившими грудь, и поцелуем-укусом в шею. И только дышала тяжело, перемежая вдохи тихими всхлипами. Руки её опали, больше не отталкивая. Она не дёргалась, не вырывалась — вздрагивала иногда.       Ильгука это устраивало. Если она такая дура, что не зовёт на помощь, не отталкивает, не пытается сбежать, то ему-то зачем переживать? Хотя иллюзий, что ей могло понравиться, он не питал. Он хотел властвовать над её телом жёстко, а это не предполагало взаимного удовольствия. Он хотел быть единственным, кто получит наслаждение. Хотел забрать всё.       Ильгук потянул с плеча девушки куртку — сдёрнуть не получилось, помешала стена, к которой девушка прижималась. Девчонка задрожала сильнее, но промолчала и не вырвалась. Ильгук сдвинул ворот блузки, легко поддавшийся. Вдавил пальцы в обнажившееся плечо, представляя, как пережимаются сосуды, лопаются, разливаясь глубоко под кожей кровью. Как он сдвинет тряпки до локтя, задев сосок. Захотелось рвануть за ворот блузки, чтобы пуговицы разлетелись в стороны, а на шее девчонки остался острый и длинный след от врезавшейся в кожу ткани. Чтобы девчонка не смогла запахнуться потом, шла домой, кутаясь в куртку и боясь, что все увидят её наготу.       Голое плечо белело в темноте, отчасти скрытое ладонью Ильгука. Он посмотрел на лицо девчонки, на закушенные губы. Наверняка она искусала их до крови, ему осталось только углубить «ласку». Распахнув блузку — мелкие пуговички испугано выскочили из петель сами, — Ильгук проследил, чтобы грудь девчонки торчала открытой. Темные разводы уже различались на молочной коже, но ещё не потемнели настолько, чтобы стать полноценными гематомами.       Ильгук прижался к полуголой девушке, выдохнул ей в лицо морозной свежестью. Он специально выбирал мятные леденцы, чтобы дыхание опаляло собеседника. Девчонка зажмурилась.       — Неужели нравится? — поддел её Ильгук. Может, и джинсы ей приспустить? Пусть стоит и ждёт.       Она не ответила.       Ильгук обхватил её за ягодицы, потянул на себя, прижимая к паху. Голая грудь ощущалась даже через футболку, вздёрнутый бюстгальтер и остатки блузы мешали мало. Ильгук запустил руку ниже, проникнув между сведённых ног, надавил, насаживая на пальцы сквозь джинсы и отрывая от земли. И когда девчонка пискнула, прикусил ей нижнюю губу, сразу втянув — чтобы не закрыла рот.       Она замычала, забилась. Кажется, даже ударила по плечам.       Ильгук втиснул язык ей в рот, заполняя и затыкая. Заводил им по зубам, дёснам, пугливому языку, пихаясь и тут же всасывая. Тыкал в нёбо, соскальзывал к горлу и представлял, как опустит её на колени, намотав волосы на кулак, и просунет в глотку член, который давно пора пустить в ход.       Он оторвался от обмякшей девчонки, зацепил прядь волос, с удовольствием ощутив шелковистость — ею бы по другим местам поводить. Отклонил голову девчонки, различая поблёскивание под прикрытыми ресницами. Она молчала! Как будто знала, как его спровоцировать.       Но Ильгук не повёлся. Он знал, что край уже близок; весьма вероятно, что однажды он сорвётся, не удержится, и тогда разрушится вся его сладкая и удобная жизнь. Воздух врывался в лёгкие, раздирал их и вырывался обратно. В голове стучало соблазнительное «дай, возьми, можно». Ильгук пойдёт в свою бездну постепенно, по шажочку, растягивая моменты. Так острее чувствовались чужая боль и собственное превосходство. И оставалось предвкушение — лучшая приправа для следующего лакомого кусочка, который ещё требовалось найти и подготовить.       Остановиться вовремя — тоже своего рода превосходство.       — Пожалуйста, — донеслось до Ильгука сквозь шум в ушах. — Пожалуйста…       — Что? — рыкнул он, ведясь на тоненький жалобный голосок. Сдавить бы её горло, послушать хрип, рассмотреть закатывающиеся глаза.       — Н-не рассказывайте Чонгуку. Пожалуйста.       Ильгук дёрнулся. Мало того, что девчонка заговорила, так ещё и произнесла чушь. Чонгуку не говорить? Интересно как. Но это он мог ей пообещать. Рассказывать он не станет, слова не произнесёт. Всё останется воспоминаниями на ладонях, губах, на сетчатке глаз.       — Без проблем, кроха. Придёшь снова?       Он отступил. Достаточно, чтобы она почувствовала, что свободна. Смотреть, как она суетилась, поправляя одежду, как возвращала на место чашки бюстгальтера, как одёргивала впившиеся в промежность джинсы — это удовольствие сродни алкогольному опьянению.       Девчонка бросала осторожные взгляды и понемногу пятилась к выходу. Она не знала, что Ильгуку не было нужды догонять и возвращать её. Ему хотелось, но он не станет — потому что знает, что сможет её найти и повторить. Он будет играть с ней, заходя дальше постепенно, чтобы успевала привыкнуть и не замечала, что позволяет с каждым разом всё больше. А она точно позволит. Она ведь сама попросила. Когда произнесла «не рассказывай Чонгуку».       На языке остался привкус крови, в паху притаилось напряжение на грани болезненности. Этого хватит, чтобы приглушить главную неудовлетворённость, заставлявшую зажимать по углам наивных дурочек. И пока неудовлетворённость не сменилась абсолютной эйфорией, Ильгук контролирует свою жизнь, это важно.       

      ***

             Чонгук позвонил Енхи рано утром. Отличное настроение подняло его чуть раньше обычного, и он спешил начать день со своей девушкой.       Голос Енхи звучал ломко, бесцветно.       — Прости, Чонгук, я немного приболела. Посижу пару дней дома. Нет, не надо меня навещать, у меня нос распух и… И мне говорить больно, да, больно говорить. Всё тело ломит, это температура наверняка. Так что я посплю, ладно? Несколько денёчков.       Чонгука такой поворот не устраивал. Его ли крепкому здоровью пасовать перед вирусами и микробами.       — Енхи, это неправильно — болеть в одиночку. Никто не должен оставаться один, когда ему плохо. Я обязательно приеду и позабочусь о тебе. Поверь, ты не покажешься мне страшненькой и противной только из-за болезни.       Но Енхи отказывалась, настаивая, что сейчас уснёт и некому будет открыть Чонгуку дверь. Она совсем-совсем не обидится, если он останется вдалеке от возможности заразиться.       — Простуда, значит, — улыбнулся Чонгук, попрощавшись со своей девушкой. И расхохотался, хлопнув себя по бёдрам.       Потом поднял руку, растопырил пальцы, посмотрел сквозь них на свет. Идеальная форма, идеальная кожа, идеальная сила.       А на синяки, подходящие по размеру, он посмотрит при ярком свете чуть позже. Или в следующий раз. Но — обязательно. Похоже, Енхи задержится в статусе его девушки. Он уже знает, что надо сделать.