Дом.

Дима и Игорь вместе уже так давно, что не помнят, сколько же лет они вместе. Мысль о том, чтобы разойтись, не появлялась, даже когда после смерти Юли Грома отправили в психиатрическую больницу, в карточке появилось неутешительное слово «шизофрения» и вышел он оттуда в ещё более подавленном и запуганном состоянии. Дубин изо всех сил старается быть рядом, не обращать внимание на кривой продольный шрам на предплечье, появившийся в больнице, и просто любить. Уже давно стало ясно, что друг без друга жить невозможно. Дима искренне хочет врезать каждому, кто говорит ему «да брось ты его, вам же тяжело быть вместе после её смерти. Разойдитесь и, может, оклемаетесь». Но люди вокруг никак не могут понять одну простую вещь: переживать общее горе вместе проще. И Игорь не является болезненным напоминанием о смерти Юли; скорее наоборот, он является якорем, не дающим утонуть в пучине боли и отчаяния. Быт, работа и бесконечная любовь держат его на плаву. Дубину спокойно каждый вечер приходить домой, вести размеренные разговоры с Громом, гулять с собакой по вечерам. Кажется, их любовь уже давно прошла стадию «страсти», и Диме этот домашний и плавный этап нравится. Игорь ему доверяет больше, чем самому себе. Кажется, они оба наконец научились принимать друг друга целиком и полностью: со всеми травмами, шрамами и болью. Дубину страшно, когда Гром начинает лезть во всякие опасные, мистические и непонятные дела. Казалось бы, человеку нужен покой, спокойствие, но Игорь не может пройти мимо малейшей несправедливости. Дима любит его за это, но страх в один момент охватывает его. Боль, тревога и раздражение смешиваются, заполняют сознание, и он срывается прямо на улице. Он кричит, с трудом понимая, что говорит. — А если ты его поймаешь, ничего не сделаешь! — грудь словно обхватило стальными обручами, но остановиться невозможно. — Ты же теперь не сыщик, Игорь! Дубин замолкает так же быстро, как и начал кричать. Хочется врезать самому себе за эти слова, но он только судорожно вздыхает, резко снимая с носа очки и устало потирая глаза. Он ожидает увидеть на лице Грома что угодно: от ненависти до боли. Но видит только абсолютное спокойствие, невозмутимость, размеренность, с которой Игорь продолжает выдыхать сигаретный дым. Он молчит, без слов прося продолжать говорить всё, что думает. И Дима продолжает. — На меня и так всё управление вешает любую чертовщину, как будто это мой профиль, — обессилено добавляет он спустя несколько минут молчания. — А я устал от этого. То, что я работал с тобой, не делает меня гением в этой области. Я не хочу этим заниматься. — Ты умён и талантлив, Дима, — нарушает тяжёлую тишину Гром и больше ничего не добавляет. И Дубин так и не понимает, к чему это было сказано. Но дело, тем не менее, нужно раскрыть. Дима прекрасно видит, что работа то делает Игоря более живым, то высасывает из него все силы. У него всё сжимается внутри, когда Гром, из-за бессонницы вышедший ночью погулять, звонит ему, говоря, что нашёл труп. И Дубин высылает туда полицию, молясь всем известным ему богам, чтобы Игорь добрался до дома целым. Ведь за все годы работы в этом городе он отлично усвоил урок: одним трупом на ночь никогда не ограничивается. Когда дело заходит в тупик, Дима принимает решение попросить помощи. Кажется, сама судьба сводит его с эти странным, притягательным парнем. Он изо всех сил старается не смотреть на него слишком долго, но внешность, манеры и, кажется, вся его сущность привлекает Дубина. Когда Гром знакомится с ним, — Валентин, его зовут Валентин Калигари, — Дима чувствует, как мурашки бегут по коже. Он снова окидывает этого парня быстрым взглядом, — все руки в татуировках, виски сбриты, а остальные волосы собраны в аккуратный пучок, в глаза бросаются пирсинг в губе и чёрные тоннели, — и Дубин с Игорем переглядываются, почти что читая мысли друг друга: этот парень красив и притягателен. Срабатываются вместе они абсолютно неожиданно. С Калигари дело идёт быстрее, хоть и обнаруживаются ещё проблемы, и когда со всей уголовщиной разбираются, они принимают решение вместе выпить чаю, — или чего покрепче, верно отмечает Валя, — затем находя очень много общих интересов. После одной из таких встреч Гром, ещё сильнее прижимаясь к Диме на кровати, тихо спрашивает, впервые поднимая эту тему вслух: — А тебе он нравится? Дубин сглатывает, затем прикрывая глаза, и хрипловато после долгого молчания отвечает: — Нравится. Игорь кивает каким-то своим мыслям и затихает на несколько минут, ещё сильнее прижимаясь к Диме. А потом вдруг говорит: — И мне тоже. На следующей встрече со всей их компанией — и Уля, и Лиля, и Ира, и Калигари смогли прийти в тот вечер, — Дубин и Гром кожей чувствуют взгляды Вали. Калигари то и дело отводит взгляд, выглядя совершенно невозмутимым, даже понимая, что его спалили. Разговор случается совершенно неожиданно. Они втроём снова влезли в непонятную передрягу и в итоге оказались чёрт знает где — жутко глухой и разрушенный район окружает их. Как назло, дождь льёт как из ведра, и все трое уже промокли до нитки. Ближе к центру выясняется, что Вале ехать до дома ой как далеко, да ещё у него в квартире нет горячей воды. Игорь неожиданно для Димы, — и для самого себя тоже, — вдруг предлагает: — Давай ты к нам зайдёшь, согреешься, просушишься, а потом… потом уже как хочешь?.. Калигари же неосознанно цепляется за «нам» и, не подумав, уточняет: — Всё же вы вместе живёте, — и замолкает, поняв, что это был даже не вопрос. Дубин в ответ пожимает плечами, словно отвечая «да, и что с того?», а Валя же вдруг улыбается и соглашается пойти с ними. Ему всё равно нечего терять. Идут в квартиру к Грому; они с Димой уже давно приспособились здесь жить, несмотря на обваливающуюся штукатурку и отходящие от стен обои, да и до работы ближе, и воспоминания о Юле не так давят. Когда она была жива, всё время проводили или у неё в квартире, или у Димы. Валю отправляют в душ, и он, выйдя оттуда, осматривается, находя своих друзей — или всё-таки кого-то большего? — на кухне, роющихся в шкафчиках; Игорь в поисках нормального чая, а Дубин — не треснувшей чашки. А Калигари не может не отметить, что, несмотря на бедность обстановки и внешнюю непривлекательность квартиры, здесь уютно и по-домашнему тепло. Где он только не был, как только не пытался заглушить пустоту на душе, — и в барах, и в клубах, обжимаясь со случайным парнем в поисках сиюсекундного тепла, и даже на кинки-пати. Но всё не то; много людей, ярких вспышек, прикосновений, но, кажется, ему нужны только эти двое. Эти два мента с разъебанными психикой и душой, которые цепляются друг за друга и не дают друг другу утонуть. Стрелка на часах близится к двенадцати, дождь за окном никак не прекращается, чай в кружке остывает. Разговоры тихие и ни о чём. Гром потихоньку начинает клевать носом, но спать не идёт и, положив голову на плечо Диме под добрую улыбку второго, продолжает слушать и даже поддерживать разговор. Валя не может не видеть множество маленьких жестов, движений, полных какого-то невероятного тепла и любви. То Дима заправит прядь отросших, чуть вьющихся волос Игоря ему за ухо, то Гром почти незаметно положит свою ладонь на его руку под столом. Калигари видит все их взгляды, слабые, иногда вымученные, а иногда яркие улыбки, которые появляются на их лицах, стоит им посмотреть друг на друга. Он понимает, что они есть друг у друга, и вряд ли им нужен такой странный, одинокий человек, но с чувствами уже ничего поделать не может. Он смотрит на Диму и Игоря, доверчиво положившего голову на его плечо, и начинает говорить. Он говорит, говорит, говорит, пока во рту не пересыхает, и сил взглянуть на них нет. Он почти уверен, что сейчас они молча укажут ему на дверь, — иди отсюда, псина одинокая, — но этого не происходит. Валя замолкает, когда чувствует прикосновения к своей руке; они оба кладут ладони на его собственную, и Гром тихо произносит: «не уходи», а Дубин добавляет: «пожалуйста». И Калигари остаётся. Не только на эту дождливую ночь.

***

У Вали каждый день бегут мурашки по коже, когда он понимает, что у него теперь есть семья. Он — завечный одиночка, который общается со всеми, но не пускает к себе в душу никого, одинокий гордый пёс, мчится домой каждый вечер, чтобы встретиться с такими же вечными одиночками, которым, как ему казалось, кроме друг друга никто не нужен. Но как оказалось, он нужен. Валя привыкает приходить домой к шести и ждать Диму с работы, попивая чай вместе с Игорем и гладя вечно виляющего хвостом Мухтара. Изредка он приходит в квартиру — от которой ему доверчиво предоставили ключи на месяц отношений, — и не находит в ней никого. Тогда он сам достаёт старую сковородку, ругаясь сквозь зубы и обещая купить новые, кидает на нее рис, овощи и сыр, ставит на слабый огонь. За окном снова льёт как из ведра, небо чёрное, и темно даже в комнате с огромным окном. Калигари думал, что они придут к семи. Но, глянув на часы в половину восьмого, начинает кусать губы, проверяя время каждые две минуты. Руки нужно чем-то занять, и он зовёт к себе радостного Мухтара, начиная почёсывать ему за ухом. Девять. Трубку не берёт ни один, ни второй. Сначала бесконечные гудки, а потом он слышит голос, и на секунду вздрагивает; но затем понимает, что это всего лишь механический голос женщины, твердящей, что абонент не доступен. За окном полыхает молния. Десять. Ужин, приготовленный на троих, уже давно остыл, а Валя к нему так и не притронулся — ком стоит в горле, есть совсем не хочется. Он ходит по квартире кругами, крутит в руках телефон, отбрасывает идею начать грызть ногти, которую он, казалось бы, оставил ещё в подростковом возрасте. Собака, чувствуя, что что-то не так, смотрит на него огромными глазами и начинает жалобно поскуливать, положив морду на лапы. В голову прокрадываются мысли: а вдруг они просто решили побыть вдвоём, устав от него? А вдруг случилось что-то серьёзное? А вдруг… В десять часов двадцать две минуты слышится звук открывающейся двери. Валя, только усевшийся на старый скрипучий диван, подскакивает, сразу же бежит в коридор и ожидает увидеть там что угодно, кроме открывшейся картины. Дима практически тащит Игоря на себе. Того явно не держат ноги, и Калигари даже на секунду допускает мысль, что тот жутко пьян, но, когда он слышит звонкий голос Димы с явной паникой, понимает, что дело серьёзней. Он хлопает по выключателю света и сглатывает ком в горле; руки у Дубина почти по локоть в крови, одежда их обоих пропиталась кровью. — Аптечку, — судорожно восклицает Дима, вырывая Валю из оцепенения. — В ванной, под раковиной, быстрей… Когда Калигари прибегает с большой белой коробкой, Дубин уже разрезает рубашку Игоря, открывая вид на глубокую рваную рану на боку. Валя сразу понимает: ножевое. И перед глазами проносятся обрывки воспоминаний: красно-синяя мигалка, алая кровь, игла в руках; воспоминания о том, как он работал в скорой, кажутся частью другой жизни. — Я прошу тебя, только не отключайся, — лихорадочно бормочет Дима. Гром же со слабым стоном приоткрывает глаза, тут же снова роняя голову. Калигари прекрасно видит, что Дубин непозволительно долго возится с чертовой рубашкой, и сам достаёт гору салфеток, спирта и перекиси, и видит на дне упакованные стерильные иглы, шприцы, обезболивающее и нити для наложения швов. Диму трясёт нещадно, и Валя, обрабатывая спиртом руки, неожиданно твёрдо для себя говорит: — Я зашью. Дубин секунду смотрит на него большими, напуганными глазами и кивает. Калигари приходилось зашивать раны и похуже, — он об этом никогда и никому не говорил, но своё образование и работу медбратом он прекрасно помнит, — но именно сейчас по спине льётся ледяной пот, когда он понимает, что здесь, на полу, лежит один из двух самых дорогих ему людей. Шприц, обезболивающее, игла, нить — всё, как на автомате. — Готово, — голос предательски дрожит, но он видит, что сделано всё нормально, и заклеивает большим пластырем рану. Игорь за всё это время не проронил не звука; Валя видит, как тот кусает губы и жмурится, тяжело дыша, но ни единого стона не срывается с его губ. Он поднимает взгляд, видит притихшего Диму; лицо у него бледное, даже губы белые, а по щекам катятся слёзы. — Ты не ранен? — спрашивает Калигари, оглядывая Дубина. Тот мотает головой, затем опуская её ниже, невероятно нежно касается губами плеча Игоря и шепчет: — Прости меня, прости… — шепчет так лихорадочно, так тихо. У Вали где-то в груди сидит ощущение, что он видит то, что для его глаз не предназначено. Что-то слишком интимное, сокровенное, личное, что он видеть явно не должен. Он отводит взгляд, надеясь, что щёки и нос не покраснели, собирает разбросанные по полу окровавленные салфетки и замирает, когда чувствует цепкую хватку за своё предплечье. — Спасибо, — словно сорванным голосом говорит Дима. — Мы перед тобой в долгу. — Да брось, — тихо отвечает Калигари. — Это я в долгу за то, что вы приняли меня в семью. Дубин молчит, провожая его взглядом, пока тот идёт до мусорки и выбрасывает иглы и салфетки. Дима помогает Грому забраться на разобранный диван и сидит на полу, перебирая его чуть начавшие виться волосы. Игорь смотрит в потолок, глаза чуть блестят, а лицо бледное, словно у трупа. Валя садится рядом на пол и негромко не то спрашивает, не то просит: — Сходи в душ, Дим, — он переводит взгляд на Грома. — А я посижу здесь. Дубин растерянно кивает и поднимается, медленно идя в ванную. Калигари же чувствует мягкое прикосновение к своей руке: Игорь чуть пошевелился. — Лежи, — ласково просит Валя. — Тебе нужно хорошо отдохнуть. Гром переплетает их пальцы и слабо, почти неощутимо сжимает чужую ладонь, заставляя его почувствовать прилив щемящей нежности. Калигари немного наклоняется, мягко касаясь тыльной стороны ладони Игоря губами, и замирает так, желая показать всю свою любовь и преданность, которые разрывают его душу. Из ванной Дима выходит в белье и большой серой футболке; он молча берёт аптечку, оставшуюся лежать на полу. Валя видит разодранную, продолжающую немного кровоточить коленку, и спрашивает: — Помочь? Дубин мотает головой, и идёт, чуть хромая, обратно в ванную. А Игорь, вымотанный ранением и стрессом, засыпает. Калигари осторожно убирает руку, за которую цеплялся Гром, и, сгорбившись, направляется на кухню. Дима появляется, когда Валя начинает снова разогревать ужин. Он надел домашние шорты, из-под которых виднеется кусочек белого пластыря на коленке, и Калигари сдерживает желание поцеловать её. Дубин приближается к нему и замирает на мгновение, словно думая; а затем обнимает Валю со спины, касаясь губами его шеи. — Что произошло? — нарушает тишину он, вываливая ужин на тарелки. Тревога чуть отступает: Дима почти цел и прижимается к нему со спины, а жизни Игоря уже ничего не угрожает. Можно выдохнуть. Дубин садится и ставит локти на стол, снимая очки и устало потирая глаза. — На нас напали, — на грани слышимости говорит он. — Игорь же много кому, когда ещё работал, палки в колёса ставил. Он этого, — Дима почти выплёвывает следующее слово. — ублюдка посадил. Дело сложное было, и только Игорь смог вычислить его. Вот он десять лет отсидел и вышел. И решил пырнуть Грома в бок, — он закрывает лицо ладонями. — Я на второго отвлёкся и допустил это. Профессионал, блять, а допустил это. Валя делает пару неуверенных шагов к нему, подбирая нужные слова. Поддержка никогда не была его сильной стороной, но в этих отношениях он учится и хочет учиться разговаривать и понимать их. — Дим, — неуверенно и мягко зовёт он. — Думаю, что такое могло произойти в любой момент, и… ты не виноват в этом. Невозможно контролировать всё и вся, — он запинается. — Ты не виноват. И я… помни, что я рядом. Рядом с вами обоими и… могу перехватить контроль, если это будет нужно. Дубин устало кивает и немного подаётся вперёд, утыкаясь лбом в грудь стоящего совсем рядом Калигари. Валя зарывается пальцами в его волосы и мягко, ненавязчиво массирует его голову; давно заметил, что Игорь делает так, когда Диме плохо. — Ладно, — совсем хрипло произносит Дубин, тут же закашливаясь. — Валь, спасибо тебе за… это всё. Уже не представляю своей жизни без тебя. Он произносит это как будто легко, а у Калигари сердце пропускает удар. Он прижимает Диму к себе, чувствуя, как тот обнимает его за талию. Кажется, ни в одном языке не найдётся слов, которые опишут, что он чувствует сейчас. И остаётся только прижиматься ближе. Они ужинают молча, но тишина не напряжённая, а наоборот — домашняя. Дубин ставит тарелки в раковину, решив, что ни у кого всё равно не хватит сил помыть их сегодня. Он кидает уставший взгляд на Валю и идёт в гостиную, останавливаясь, только чтобы достать подушки и одеяла. Укладываются на диване рядом с Игорем. Калигари уже который раз удивляется, насколько же он огромный: Гром всегда отвечал, что делали этот диван на заказ лет двадцать назад, и он рассчитан на то, чтобы спать втроём. Так что всё так и должно быть. Валя чувствует, как Игорь во сне ищет его руку и успокаивается, только когда дотрагивается до неё. Дима наблюдает за этим со слабой улыбкой и закрывает глаза, прижимаясь грудью к спине Калигари и обнимая его за талию. Валя уверен, что он дома.