Пианино

      Бармалей всегда любил слушать, как играет его любимый на пианино. Пожалуй, это было единственное его развлечение, будучи на корабле в открытом море.       На палубе почти всегда было чертовски скучно. Ничего интересного. Даже редко происходящие прогулки в каком-нибудь городе надоедали, а от распевания песенок, попутно играя в карты или делая что-нибудь ещё, вовсе становилось уже тошно. Лишь под вечер Одноглазый садился на табуретку, разминал пальцы и играл на пианино. Лишь вечером Бармалей находил себе занятие, выходя из столь надоевшей каюты.       Пират в красном сначала играл какие-нибудь симфонии, а уже под ночь расходился и сочинял своё, что очень нравилось Бармалею.       Грустно было от того, что за прослушиванием музыки время длилось быстрее. Когда руки Одноглазого нажимали на последние клавиши, заканчивая новоиспечённую мелодию, тот недолго сидел и вставал, уходя на отбой. Даже не смотря на то, что играл он около двух с половиной часов без остановки, казалось, что проходило от силы минут десять.       Как-то раз, Одноглазый хотел даже научить Бармалея играть на пианино, но для него это оказалось слишком сложным, так что он просто продолжал сидеть где-нибудь рядышком, подперев голову рукой и наслаждаться.       "– Интересно, почему Одноглазый всегда играл только вечером?" – вновь садясь около мужчины в красном, думал Бармалей. Но эти мысли раз за разом сбивали первые нажатия клавиш. Сначала всегда было что-нибудь мрачное, но потом становилось либо веселее, либо грустнее, либо романтичней. Мелодии иногда повторялись, но они не надоедали. Они нравились, нравятся и будут нравиться. Они не звучали как что-то, что могло надоесть. Они всегда звучали и чувствовались так, будто ты впервые их слышишь и впервые влюбляешься в их звучание.       Сколько раз Бармалей видел своего любимого сидящим за пианино он уже не вспомнит. Да и зачем. Это неважно. Ведь сейчас Одноглазый вновь собирается сесть играть, остаётся только очистить разум от лишних мыслей и получать удовольствие от музыки и самого Одноглазого.       Вот уже слышатся его шаги и постукивание костыля. А вот уже и сам Одноглазый заходит в свою каюту и садится на табуретку, громко щёлкая костями пальцев. Бармалей уже давно зашёл и ждал, когда же пират начнёт играть.       Только Бармалею было разрешено входить в его каюту. Для остальных же висел невидимый знак "не входить! убьёт!".       И вот, первые ноты. Пальцы пирата ловко переходили с одной клавиши на другую, создавая красивую мелодию. Казалось, что им кто-то управлял, но нет.       Бармалею оставалось только восхищаться искусством игры на пианино, гадая, как же он так умело и превосходно играет. Неужто в какой-нибудь школе музыкальной учился?       Солнце уходило за горизонт, а небо заливалось всеми самыми красивыми существующими цветами. Облака темнели, лениво плавая по небу. Где-то наверху уже виднелись первые звёзды, а ещё дальше выглядывала луна. Море пыталось копировать небо, повторяя его окрас.       Тёплый свет, исходящий от закатного солнца, заходил в каюту через окно без разрешения, озаряя всё что только можно и нельзя. Клавиши ярко блестели, будто новые. Золотые украшения на одеянии пирата присоединились к клавишам. Бармалею невероятно нравилась картина, что развернулась перед его глазами. Самое красивое, что в ней было – Одноглазый, старательно играющий на пианино. Одноглазый, старательно приносящий самый настоящий оргазм ушам любимого человека. Одноглазый, старательно пытающийся не ошибиться в нотах.       Мелодия, которую он исполнял сейчас, не была похожа на все те, которые он играл до этого. Она звучала так... Необычно. Волшебно. От неё по телу пробегали мурашки, а Бармалей всё хотел, чтобы она не кончалась. Интересно, умей бы Одноглазый играть на каком-нибудь другом инструменте, как бы звучала эта мелодия? Наверное, ещё волшебней, но жизнь дала играющему мужчине возможность исполнять что-либо только на пианино, так что не факт, что в этой жизни они услышат исполнение этого на чём-нибудь другом. Пока шла музыка, Одноглазый что-то напевал себе под нос. Слова были не слишком понятны либо из-за громкости нот, либо из-за того, что это были слова на иностранном.       При виде пирата, сердце разбойника билось быстрее, руки потели, речь становилась несвязной, а весь остальной разбойник – расплывался в непонятных, но приятных чувствах. Насчёт самого пирата Бармалей не знал, чувствует ли он то же самое, но, скорее всего, да, ведь, он никому больше не позволяет входить в каюту и никому больше не позволяет держать его за руку, пока никто не видит. Свои непонятные чувства ему посоветовали называть любовью. Наверное, это она и была.       Во всяком случае, сейчас Бармалей не хотел отвлекаться на свои мысли. По крайней мере, пока играет Одноглазый. Как же Бармалей посмел отвлечься в такой момент!? Наверное, после этого он бы проклинал себя до конца жизни.       Солнце село. Облака сливались с тёмным небом, которое теперь освещали сотни, а то и тысячи, звёзд в компании с луной. Теперь уже ничего не блестело ни на пианино, ни на пирате.       Внезапно, Одноглазый прекратил нажимать на клавиши. Он повернулся к Бармалею.       – Как тебе? – спросил своим хриплым низким голосом пират. – Эту мелодию я решил посвятить тебе. Правда красивая?       – Да! Мне очень понравилось! – по-детски радуясь захлопал в ладоши Бармалей.       – Люблю смотреть, как ты радуешься, Бармалейчик. – улыбаясь произносит мужчина в красном.       – Сыграешь что-нибудь ещё?