Всё, что цветёт, неизбежно увянет

Несмотря на царившую на улице непогоду, что отбивала по тонким бумажным стенам зловещий военный марш, по другую сторону сёдзи растекалось обманчивое ощущение умиротворения и уюта. Разожженный очаг в центре комнаты был единственным источником света, и в полумраке на пустых стенах плясали причудливые тени, движущиеся в такт всполохам огня. Руки старика практически не гнулись. Воспаленные суставы болели, а кончики пальцев онемели от долгого и упорного растирания ингредиентов для краски. Молодой человек, сидевший в традиционной позе на подушке дзабутоне, казалось бы дремал, закрыв глаза и расслаблено опустив руки на бедра. Монотонный стук пестика о каменную ступку действительно мог бы показаться медитативным и расслабляющим, но старик не обманывался. Обещание больше не браться за работу, было забыто, стоило ему разглядеть стоявшего на пороге гостя, а все, что делал молодой человек с той самой секунды как зашел в дом, порождало в старике ужас и вместе с тем необъяснимый волнующий трепет. Словно бы перед ним предстало божество во плоти и он не мог определиться что ему стоит делать: молить о пощаде или падать ниц. — Хориоши-сама, — резко обратился словно бы в никуда молодой человек, не поднимая опущенных век, — про Вас рассказывают удивительные вещи: говорят Ваши рецепты уникальны, и Вы последний человек на земле знающий все секреты искусства, что извратили молодые поколения. Это были первые слова произнесенные гостем, но старик не успел ответить. Его внимание привлек удар молнии, озаривший улицу и очертивший силуэты людей снаружи: подобно двум статуям комаину двое верных гончих, способных загнать для своего хозяина любую добычу, остались ждать на улице без единого возражения. Такая преданность и беспрекословное следование молчаливым указам действительно роднили их с псами. — Не подумайте, что я заговорил, чтобы поторопить Вас или считаю, что тишина может быть неловкой, — продолжил гость, проигнорировав отсутсвие ответа, — наоборот: я считаю, что она способна изъясняться куда громче и яснее слов. — И о чем же, мой мальчик, говорит тебе тишина сейчас? — тихим голосом отозвался Хориоши. Неизменно следующий за молнией раскат грома все равно заставил старика вздрогнуть и чуть было не выронить из рук ступку с краской. Хориоши готов был поклясться, что заметил тень надменной ухмылки на лице гостя, что исчезла также быстро как и появилась. — О том, что мне не нужно представляться, чтобы ты меня узнал, — сказал молодой человек, резко перейдя в непозволительную форму общения, — о том, что мне не нужно приглашение, чтобы ты пустил меня в свой дом и, наконец, о том, что мне не нужно угрожать, чтобы ты согласился взяться за работу. — Так зачем ты заговорил, раз тишина столько всего шепчет тебе в уши? — Хотел убедиться, что она не только моя собеседница. Сказав последние слова, молодой человек все же открыл глаза и прямо взглянул на Хориоши. Белесые, покрытые пеленой прожитых лет глаза старика напомнили ему глаза рыбы, пролежавшей на рыночном прилавке не один час. Он еле сдержался, чтобы не поморщиться, но уважение, что он испытывал к мастерству Хориоши, взяло вверх. Он не любил старость. Она не пугала его стоящей на пороге смертью, но вызывала отвращение: своим удушливым запахом, заполнявшим все пространство вокруг, пятнами, что однажды появившись расползаются по всему телу, но, самое главное, слабостью. В его мире слабость — единственный непростительный грех. — Ты уверен, что справишься, старик? Ты возишься с краской несколько часов. Уже светает — без какого-либо раздражения спросил молодой человек. — Я так понимаю, у меня нет выбора, впрочем, как и возможности отказаться, Великий Дракон. На губах молодого человека заиграла улыбка, которую на этот раз он даже не попытался скрыть. Бегущая впереди него слава обычно не была поводом для гордости, но мало кто за пределами Кореи называл его так. Для ненавистных ему «япошек» дракон — символ императора и прародитель правящей династии, и это особое удовольствия для Дракона смотреть как солдаты якудзы выплевывают его имя с кровью и ненавистью. — Верно. У тебя нет выбора, — спокойно ответил молодой человек, — рад, что ты понимаешь положение вещей. И можешь называть меня по имени, старик. Только сейчас Хориоши осмелился прямо взглянуть на своего ночного гостя, о котором он так много слышал. Высокий, широкоплечий, с сильными выпирающими под тонкой рубашкой грудными мышцами молодой человек был очевидно хорошо сложен, что Хориоши подметил сразу: десятилетия работы не могли не наложить свой профессиональный отпечаток. Сейчас же у старика была возможность разглядеть его лицо. Неспешно, стараясь не упустить ни единой детали, которым так часто не придают никакого значения: острый внутренний уголок глаз, уходящий вниз и придающий взгляду суровость, чуть выдающаяся вперед нижняя челюсть с острой линией подбородка и развитыми скуловыми мышцами, но самое любопытное — ямочка на левой щеке, что видна практически всегда в отличии от своей более скромной «сестры». Хориоши казалось бы всегда знал, что именно должно покрыть тело этого человека, словно бы эта встреча — судьба, а все долгие десятилетия упорной работы были нужны лишь для того, чтобы до совершенства отточить навыки к этому дню. — Это честь для меня, Намджун-сама. Это настоящее благословение и подарок богов для старого мастера, собравшегося уйти на покой. Последняя работа — венец моего пути, и я рад, что она защитит именно Вас, — старик чуть поклонился и снова взглянул на гостя, — Есть ли у Вас какие-то пожелания? — робко спросил Хориоши. Ким Намджун покачал головой. — Хориоши, для меня это не украшение. Я не пришел затем, чтобы сделав заказ, просто получить его. Это другое, это… — молодой человек задумался, осторожно подбирая слова, — Это броня, оберег. Это словно предсказания-омикудзи на моем собственном теле. И я думаю, что ты единственный, кто способен безошибочно прочесть мою судьбу. Глаза старика заблестели былой молодостью, когда из небольшого ящичка показались длинные прутья из бамбука. Он указал Намджуну на небольшой низкий стульчик. — Я знаю, что Вам нужно, Намджун-сама, — мягко сказал Хориоши, — но вынужден предупредить: даже в былые годы такая работа занимала у меня не один день, чего уж говорить про сейчас. — Что ж, тогда и я вынужден предупредить. Я не покину твой дом, пока мы не закончим. — О, Господин. Я и не смел ожидать от Вас иного, — на мгновение старик замялся и взглянул в сторону двери, — А Ваши спутники? Возможно стоит… — Нет, — резко перебил Хориоши Намджун, но тут же глубоко вдохнул и продолжил спокойным размеренным голосом, — они сами откажутся. Им спокойнее на улице, а дождь или гроза — ерунда. Поверь мне, старик. Намджун потянул за ворот рубашки, стянув ее одним ловким движением через голову. — Просто давай быстрее начнем, если тебе так жаль моих Псов.