Заповеди и любовь

Посмотри! Вон, видишь, сидит злодей, Ты посмейся над ним, не робей! Порешённый добром, и проткнутый мечем, Он сидит, постепенно съезжая Прям под ноги герою, что с усталой улыбкой Усмехается, в «добрый» путь его отправляя. Он дрожит, беззвучно вопя, С утекающей жизнью глядя… на тебя, Сквозь героя, сквозь фальшивые, «добрые» слезы его, Он глядит на тебя, Так досадно и грустно, Будто видя… как ты, загубляя себя, Ставишь подпись в конец, забываясь. А потом… Вдруг наполнившись злостью, он глядит на тебя, Так отвратно, Как… на жалкого пса! Пса, что покинул его, убежал! А ведь так здесь и было, ты просто признай! Ты — кукловод, что устал, И, подумав, решил ты: «Бросай! Всё бросай, забывай! Не идёт ведь игра. Свечи задули, конец, закрывай!» А он смотрит, все смотрит… точнее смотрел, Ведь накрыла его пелена, Он смотрел, Прямо внутрь, почти что в глаза, Ненавидя и проклиная, Хоть не видя, не помня тебя, И не зная, Из-за чего же так злиться он… умирая. Но он ведь — злодей! Простой лицедей Поставленного тобою театра. И что? На этом все сказано? Вроде как… да. Но… Ведь гибнет он здесь — из-за заповедей. И ты знаешь их лучше других. Ведь совместо с героем… составлял ты их. И звучат они весьма просто, Хоть ребенок, да даже и взрослый, Все поймут, насколько они хороши, Что взращивают злодея прямо из пустоты. А звучат они так: Во-первых, нельзя ни любить, ни прощать, Нельзя ни пригладить, ни приласкать, Во-вторых, он — нелюдим, Как назло! И нет ни друзей у него, Ничего-никого… В-третьих, он должен уметь себя подавать, Должен уметь и сказать, завлекая, и… пытать. В-четвёртых, умельцем он должен быть, Чувства забыть, чтоб хорошо как-то на свете жестоком этом жить. В-пятых, хах, веселье ты тут убирай! Он должен страдать, погибать, так и знай! В-шестых… надо травму ему как-то дать, Да, порою жестоко, но нельзя отступать. В-седьмых — оживай, он готов! Он готов умереть, наконец, от героев-скотов! Умереть, напоследок взглянув на тебя, Тоже так скотски себя поведя… И как будто сказать: Это все — будто вражеский сон. Не хочу погибать, Я… я ведь — не просто картон! Я ведь личность, я — есть! Так зачем… умирать мне от них, Не познающих жизнь, не страдающих здесь, Всегда добрых и милых, с семьёй или без, Но от жизни бравших всегда только то, Что хотят, чтоб потом, Поклонившись, уйти потихоньку, склонившись, за любимым им автором-скотом. Занавес. Но… Почему же страдаю всегда только я? Кричит злодей из-за сцены. Почему так жестока порою судьба…? И тут же ломает он стены. И говорит: Героев все любят, всегда уважают, Меня же, наоборот, всегда забывают. Обидно, и больно, Я всегда одинок, но… Так есть, да и будет всегда. Отчасти, понимал я тогда, Что добра мне не ждать, И играть мне нельзя. Поэтому всегда хохотал, И глумился, пытал, и… страдал. Ведь я, несмотря ни на что, Всегда ждал хоть бы лучик добра. Но ни свет, ни «друзья»… Мне никто не помог! Хоть кричал я порою… до срыва, до слез. И сейчас, Умирая, Я могу лишь… Смотреть. Наблюдать. И губами шептать: Я уйду… так ужасно уйду… Навсегда. Потому что злодею нельзя быть счастливым, Лишь герою — будет он тут любимым! За злодея давно уже все здесь решили, Автор сказал — и кукла свершила. Конец. Стены не поддались. Да, порою жестока бывает она… Но такова вот, эта сучья судьба. Так что дайте, пожалуйста, хоть хороший конец. Ведь, как же трудно, порою, Эти заповеди злодею беречь…

***

Открыл глаза — рассвет, встречай! Теперь я здесь, ты это знай. Родился слабым и отчаянным, И вроде кем-то безобразным, Но я — живой, и я живу, Такой как есть, таким умру. Теперь я в мире должен буду, Свой знак оставить, тот самый миг, Которым буду я гордиться, И я которым буду биться, Со всеми теми, Кто души моей не видит, И вроде как сломить ее готов, Сложив себя всего, На плаху, Ведь я суров, и даже страшен, Но только с теми, кто отважен так, Что злость мне причинить готов. Но знали истину не все. И вскоре тут возник таков, Что и врагу не пожелаю, Агрессор, скот и просто плох В общении, и в жизни, Он оскорблял меня, И бил. И был жесток со всеми, Который я, с такой кривой душой, Любил. Любил! Любил ведь…? Ведь, несмотря на то, Что плохо это, Что отвратно, Когда он сделал тот поступок, Сдержаться — не сдержался. Ведь он зашёл туда, Куда ступают только для того, Чтоб смерть увидеть, и полно, Мне этих страшных криков. Он был тот первый, Кого, я даже не скорбя, в могилу положил скорее… Тем самым прописав себе конец… Ведь тот, кто убивает — он кто угодно, Но не человек. Он — монстр, что жалостью играется. Отброс, что болью упивается. Он — ведь никто, И звать его никак! И то, что слабый я, что неказистый, Что страшен в гневе, что суров, Что некрасив, и что жесток, Все это мне пошло на пользу, Для статуса злодея моего… И для такого Хорошего кому-то Удобного, прекрасного, Но моего… уже как век, Плохого, предрешённого конца. Но правды ведь никто не знает! Кричал я тут и там. Но слышать это не желали И не хотели, Ведь правда — не суть всего, Не истина она. Ах, как же печальна моя участь! Я стал злодеем. Почему…? Все отвернулись от меня за то, что я, Всего лишь навсего… Люблю! Люблю ведь…? Да. Но вот в ответ? Как оказалось — нет. О… Хах. Вот весь ответ. Да, порою жестока бывает она… И такова вот… Глупая судьба. Но как же… правильна она, Мне статус прописала тот, Кого я истинно олицетворяю, Кто, как считал, не так уж плох. Теперь я — монстр. Теперь — отброс. И что уродлив я, И что так плох, И что подобен я лишь ужасу, Спасибо! За то, что я таким родился… Ведь не пришлось отдельно, Весь образ мой по пазлам создавать. Потому что, возможно, не хотел бы я, Эту тупую боль повторно снова испытать. И вот, пожалуй, новый свет, Теперь нет смысла кого-то мне беречь Как нет и смысла быть добром, Нести мне свет, казаться сном. Теперь мне проще просто улыбаться, Смотреть, как льется кровь рекой, За то, что я любил когда-то, За то, что просто я хочу покой. Однако вот пришел конец. Я это чувствовал, я это знал. Ведь он блестел, он — побеждал! Ведь он — герой! На этом все. И смерти я хотел давно… Ведь, не сдержавшись, злобою поддавшись, Убил не одного того, Кто жизнь испортил, Но и ту, Ту самую, кого… Я до сих пор люблю. Люблю ведь…? Как оказалось — да. Ведь грудью я, Не побоявшись, Я побежал на меч, И он проткнул мне сердце, Что было стылое уже как век. Но снова биться начало, Отчаянно, Прямо так, Каким я был Когда-то, до того, Как я злодеем стал. Как жаль, что не услышал так никто, Той самой правды. Что могла, Спасти меня, спасти тебя… Но знай, я стал таким… Из-за тебя. Поэтому отвратно, Но правда это: Твоя смерть была предрешена. Тогда, когда ты отвернулась от меня. Да, я злодей. Точнее, Был. На этом все. Прощай, рассвет! Я сделал все, что смог…