Отдай мне башмачок

      Жизнь — интересная штука, правда? Ты живёшь себе, строишь годами планы, а потом резко, словно по щелчку пальцев, всё рушится. Даже если ты заранее знаешь, что то или иное событие когда-нибудь произойдёт, ты чувствуешь себя уходящим ко дну огромного тёмного озера, когда всё превращается в реальность. Наверно, именно так можно описать жизнь Уильяма Байерса в последние месяцы.       Прикусив по старой привычке кончик кисточки, он вздохнул. Довольно странное ощущение, когда ты смотришь на собственный рисунок и краснеешь от смущения. Хотя это нормально, если ты рисуешь Майкла Уилера, верно?       Последние полгода были такими странными и непонятными, что их трудно описать. Живя в Хоукинсе, Уилл даже приблизительно представить не мог, как будет скучать по этому месту, если он переедет. А может, он просто скучал по старой версии себя?       Раньше всё было в какой-то степени проще. Уилл ощущал жизнь, чувствовал время. Он прекрасно осознавал, когда наступало утро, когда незаметно подкрадывалась чёрная зловещая ночь. Понимал, что жаркое солнечное лето сменялось холодной дождливой осенью. Радовался каникулам и расстраивался перед началом очередного семестра. А с переездом в Калифорнию чувства будто пропали.       Хотя это не совсем правда. Он радовался и грустил, хотя второе намного чаще первого. Байерс пугался при просмотре ужастиков и смеялся над наитупейшими шутками обкуренного Джонатана. Но Уилл был словно потерян, будто он выпал из всеобщего потока времени и попал в извне, в некую чёрную дыру, где его окружало просто ничего и в этом ничего было невозможно сориентироваться, понять час, день, месяц, год, столетие, век. Апатия. Отвратительное ощущение, при котором он ничего не хотел, ничего не чувствовал, ни на что не был способен. Или ему так казалось. Да неважно, у Байерса просто отсутствовала мотивация. Почему так происходило? Он потерял частичку себя, что-то или кого-то, что придавало стимул жить, радоваться, чувствовать эмоции.       Возможно, в жизни Уилла это был Майк.       Байерс так скучал по прошлому. Первое время было невыносимо в Калифорнии, хотелось навзрыд рыдать в подушку, рвать старые рисунки в клочья, бросить всё и втихаря, одному, отправиться в Хоукинс, прямо пешком, на своих двоих. У него хватало духу, была та самая мотивация идти до конца по километровым дорогам под палящим солнцем, без денег, еды и воды. Настолько сильным было желание увидеть вживую омерзительный, проклятый, но всё же родной городок.              Порой Уилл не понимал, хочет он вернуться конкретно в Хоукинс или вернуть старого себя. Или вернуть определённое время и пережить всё с самого начала, каждую секунду и минуту, ощущая всеми частичками тела то, что он ощущал тогда, годы назад.       Но по чему Уилл скучал? Он практически не помнил раннего детства. Из самых ярких воспоминаний лишь ссоры родителей и… Знакомство с Майком.       «Качели. Довольно старые и скрипучие, не внушающие особого доверия, если посмотреть на слабо закрученные болты, но при этом достаточно притягательные. Уилл улыбнулся, и на всеобщее обозрение предстало довольное лицо с парой отверстий из-за выпавших зубов. Он безумно гордился этим, говоря каждый день после садика Джонатану, что скоро у него вырастут первые коренные зубы. Брат на это лишь улыбался и акцентировал внимание на картавости младшего.       Закинув одно колено на дощечку с полуоблезшей краской, Уилл крепкой хваткой вцепился в железную ручку, при этом смешно и по-детски сжимая губы, немного хмурясь от напряжения. Как всегда, Байерс включил воображение, ведь с ним было намного легче жить. Вот он почти на вершине Эвереста. Ещё чуть-чуть, пара сантиметров, и он достигнет пункта назначения, станет самым первым ребёнком, который покорил такую высоту. Холодный ветер бил в лицо и казалось, что не многочисленные снежинки врезались в щёки, а осколки, которые пронзали кожу и царапали её. Но Уилл не сдавался. Сил не хватало, дыхание учащалось, руки устали, но Байерс полз, полз вверх, на вершину и… О да, он смог!       Перевернувшись и сев попой на дощечку, Уилл теперь обеими руками обхватил ручки по бокам, начиная самодовольно улыбаться и дрыгать ногами. Он настолько сильно двигал ими взад и вперёд, что с одной ступни неожиданно слетел ботинок. Уилл охнул. О нет, только не это… Неужели придётся слезать? Он же потратил столько сил и упорства, чтобы залезть на качели. Байерс повернул голову. В стороне, рядом с кустами сирени, стояла группа мальчишек. Те, перешёптываясь, метались взглядами от ботинка к качели и так снова и снова. Они ждали, пока Байерс слезет, чтобы занять долгожданные качели. Но Уилл не позволит. Нет, он не даст, и лучше останется без башмака, но зато не покинет качели.       — Хей!       Уилл перевёл взгляд вперёд и приоткрыл рот, потом быстро закрыл его и испуганно прикусил губу. В нескольких метрах от него стоял мальчик, держа в ладони его ботинок. Байерс успел чётко представить, как тот намеревался кинуть башмак в лицо, если он не слезет с качелей.       Но Уилл не слезет, нет. Ни за что и никогда!       — Ты уронил, кажется… — неуверенно произнёс мальчишка, приподнимая ботинок на уровень плеч.       Уилл молча кивнул.       — Я… Я тут никого не знаю и… — он оглянулся, сглотнул образовавшийся комок в горле.       Байерс начал рассматривать мальчика. Тёмные шелковистые волосы, немного завитые и слабо напоминающие кудряшки, широкие брови, тёмные карие глаза, рассыпанные веснушки по бледным щекам и припухлые губы.       Незнакомец вновь посмотрел на Уилла.       — Я… Я тут никого не знаю и подумал, что… Мы можем стать… Друзьями. Ты хочешь быть моим другом? — быстро пролепетал последнее предложение мальчик, после поднимая взгляд на Байерса.       В глазах читались надежда и страх отвержения, растерянность и наивная заинтересованность одного ребёнка в другом.       Уилл широко улыбнулся. У него никогда не было друзей. Близких друзей, которые были искренне заинтересованы в нём, которые сами предлагали общаться. Байерс даже немного покраснел и с счастьем в глазах ответил тихо:       — Да, я хочу быть твоим другом».       Уилл подошёл ближе к холсту, вырисовывая кудряшки. С годами волосы друга сильнее завились, и теперь приходилось сильно постараться, чтобы они выглядели реалистично на рисунках. Иногда у Байерса не получалось, и в эти моменты он нервно откидывал карандаши или краски в сторону, отчего Джойс вздрагивала на первом этаже и обеспокоенно, но с мелким недовольством от усталости спрашивала, что же случилось.       Может быть, Уилл хотел вернуться в начальную школу? В те времена, когда они с Майком хорошо сдружились и пошли в один класс, а позже познакомились с Лукасом, а под конец четвёртого класса — и с Дастином. Тогда они узнали про игру под названием «Подземелья и драконы», в которую потом играли каждую неделю у Майка в подвале по воскресениям с десяти утра и до девяти вечера. Байерс помнил, как вставал ни свет ни заря, на скорую руку ел хлопья, часто проливая от спешки молоко мимо тарелки, бегло одевался и, запрыгивая на велик, на всей скорости ехал в дом друга, в подвал к Майку.       Играть было безумно интересно. С каждой партией игра менялась, приобретала новые краски и, по итогу, при каждой встрече по воскресеньям ребята перемещались в иной мир. Костюмы, музыка на фоне, интересные снеки, например: сэндвич из языка дракона под плавленым золотом (бутерброд с ветчиной и сыром) или же фирменный салат из осветлённого изумруда и сердец лягушек коралловых под кровью единорога (нарезанные огурцы и помидоры под маслом и солью) и так далее. Уилл, который так любил витать в облаках, теперь мог взаправду переместиться в иной мир. Именно поэтому он любил «Подземелья и драконы». Поэтому он обожал эту игру. Она не только сближала друзей, но и позволяла убежать от реальности, оказаться в лесу рядом с мерцающим псом или сражаться с ледяным дьяволом в подземелье. В такие моменты казалось, что не существует ссор родителей, расстроенного Джонатана из-за издёвок в средней школе. Только он, Майк, Лукас, Дастин и безграничная вселенная со множеством добрых и злых существ.       Вне подвала Майка веселье практически оканчивалось. Дома обстановка с каждым днём накалялась всё сильнее. Джонатан не выдерживал и забирал Уилла из дома, гулял с ним вдвоём по невзрачным улицам Хоукинса, грелся с братом в продуктовых магазинах и поил горячим шоколадом за пятьдесят центов из громко шипящего автомата. Пожалуй, это всё, что запомнил Байерс. Он не чувствовал яркого желания вернуться в то время.       Послышался тихий стук в дверь, после чего та резко отворилась. В проёме показалась макушка Джейн с взъерошенной чёлкой после сна. Попытавшись пошире раскрыть глаза, чему мешали яркие лучи калифорнийского солнца, девушка прислонила ладонь ко лбу, создавая тем самым маленькую тень в районе глаз.       — Ты опять рисуешь? — пролепетала сонно Джейн, после широко зевая.       — Как видишь, — ответил Уилл с усмешкой, немного отходя назад.       Перед ним на холсте предстал Майк. Такой улыбчивый, весёлый, порой занудливый, зато с богатой фантазией, прямо как у самого Уилла. Смотря на приподнятые уголки губ, Байерс вспомнил улыбку друга, его смех…       — Ты опять покраснел, — заявила Джейн, скрещивая руки на груди. — Ты влюбился?       — Не говори глупостей...       — Ты краснеешь, когда рисуешь.       — И что?       — Люди краснеют, когда влюбляются. Когда су… сму… смущаются, вот. Майк так говорил.       — Оди, мы в Калифорнии, где безумно жарко, и краснею я из-за высокой температуры. А теперь выйди из комнаты, у меня осталось мало времени.       Джейн нахмурила брови и недовольно закрыла за собой дверь, ничего не ответив.       У Уилла и правда оставалось мало времени. Всего пара дней, и они поедут в аэропорт встречать Майка. Мальчики не виделись практически семь месяцев, хотя, казалось бы, целую жизнь. Самое ужасное было то, что он не узнавал друга, напрочь не понимал его. Раньше всё правда было легче. Они разговаривали с Майком. Открыто и откровенно.       Он помнил среднюю школу. Как Майк заботился о нём, защищал… Беспокоился…       Уилл сморщился. Он пытался убедить себя, что не скучает по прошлому, но разве это была правда? Он помнит 1984 год. Тогда в него вселился истязатель. Байерс помнил тот ужас, когда его перемещало в изнанку. Он помнил, как монстр вонзился в него своим нутром и заполнил весь организм собой. В тот момент Уилл словно перестал дышать, хотел кричать, но не мог, хотел плакать, но не получалось. Ноги дрожали, руки тряслись, тело покрылось мурашками от окутавшего холода. И в голове крутилось одно чёртово имя.       — Майк, — закончил вслух свою мысль Уилл, поджимая губы и нервно улыбаясь. Так глупо. Он понял, в какое время хотел вернуться. Туда. В осень 1984, когда Майк был сфокусирован на нём, на Уилле, уделял ему много времени, беспокоился и замечал каждый нервный тихий вздох. Не было Оди, не было русских, просто… Они вдвоём. Та хэллоуинская ночь казалась лучшим моментом после возвращения из изнанки. Сойти с ума вместе… Иронично, что по итогу сошёл с ума только один Уилл.       До боли странно, когда скучаешь по ужасным временам. Прекрасно понимаешь, что тебе было плохо, но стоит вспомнить хоть один хороший момент, который являлся лучиком света среди тьмы, и ты будто обесцениваешь всё плохое, всё то, что причиняло боль, забываешь это.       Уилл и представить не мог, что начнётся после появления Оди. Он будто потерял не только Майка, но и частичку себя. С каждым днём Уилер отдалялся, менялся, всё больше врал и в итоге к лету и вовсе не горел желанием проводить время с друзьями. Оди. Конечно, Оди на первом месте…       Наверно, Уилл осознал чувства к Майку именно в этот момент. Как говорят: понимаешь ценность, когда теряешь. Он так привык, что друг всё время рядом, на его стороне, всегда поддерживает и защищает, а тут… Появилась непонятная полулысая девочка из лаборатории, которая с помощью телекинеза и телепатии спасает не только самого Байерса, но и весь мир. Даже звучало нелепо.       К лету 1985 Уилл свыкся с мыслью, что больше не находится на первом месте в списке близких людей Майка. Он был где-то ниже, на четвёртом или пятом месте… А может, и на втором… А может, и вообще на десятом, кто его знает?       Тяжело было зимой, с самых первых дней декабря, когда Майк без умолку болтал об Оди. Тогда Байерс впадал в ступор, не зная, что и сказать, и обычно Уилер часами болтал о крутости Хоппер, пока Уилл слушал, не говоря ни слова, ведь ему и возможности не давали, если честно. С каждым днём становилось сложнее, отголоски ревности вырывались наружу. Так хотелось сказать, чтобы Майк заткнулся и просто поиграл в «днд» или что-то типа того. Но нет, он молчал, как самый лучший и прекрасный друг на Земле.       Не стоило и говорить про снежный бал. Уилл старался не вспоминать тот вечер, тот миг, когда он, танцуя с левой девчонкой, к своему огромному сожалению решил взглянуть на Майка и…       «Уилер медленно приближался к Оди, к её лицу, коснулся губ, нежно и по-детски, совсем робко, после чего та, розовея, улыбнулась и соприкоснулась с Майком лбами.       Уилл оцепенел. Музыка стихла, в ушах немного звенело, в голове крутилось одно «Почему не я?». Байерс не хотел, правда, но в этот миг ненависть к Хоппер возросла в разы, хоть и жестоко, но хотелось отправить её назад в лабораторию, а может в изнанку, забрать Майка к себе, приковать всё его внимание к собственной персоне.       Отвратительное собственничество пробудилось, дало о себе знать в полную силу. Кулаки сжали плечи напротив стоящей девочки.       — Ауч! — она дёрнулась всем телом, будто её пронзило лёгким разрядом тока, отчего аккуратно завитые локоны мягко подлетели, словно при лёгком порыве ветра — Ты что творишь?!       Уилл очнулся, испуганно посмотрел на партнёршу, после виновато осматривая свои ладони, одновременно ослабляя хватку.       — Прости, пожалуйста, — ответил Байерс, пожав плечами, отводя взгляд в сторону на Макс и Лукаса, надеясь хоть так сбавить образовавшуюся неловкость.       Но те были слишком увлечены друг другом, поэтому ничего не сработало. Девочка, позабыв о злости, мягко улыбнулась.       — Всё нормально, зомби-бой.       Казалось, эти слова должны были успокоить, но проклятая кличка автоматически напоминала об изнанке, о вселении истязателя, о беспокоящемся о нём раньше Майке».       Летнюю ссору с Майком Уилл и вовсе не вспоминал. Не вспоминал накатившую в тот момент резко боль, езду на велосипеде под проливным дождём, поломанный замок Байерсов неподалёку от его старого дома.       Зато Уилл часто думал об отъезде из Хоукинса. Он настолько не хотел уезжать, покидать родной город, что слёзы вырвались наружу с полной силой, и пока остальные обнимались на прощание с чуть покрасневшими глазами, Байерс навзрыд плакал. В момент, когда Майк подошёл его обнять, всё замедлилось. Было ощущение, что Джойс и Джонатан пропали, как и Макс, Лукас, Дастин, Оди. Только он и Майк. Снова как в старые добрые времена.       Это объятие так успокоило, но в это же время потом принесло много боли. Эти пара секунд сработали словно успокоительное, заставила почувствовать мелкое волнение и эйфорию, расслабление и желание ухватиться за тело друга, будто он был спасательным кругом среди пугающего Тихого океана. Но Уилер быстро отстранился, отошёл, начал обнимать Оди.       Насчёт Хоппер у Уилла были смешанные чувства. С одной стороны он был ей безумно благодарен, с другой — злился на неё, потому что она являлась причиной отдаления Уилера и Байерса друг от друга, но ещё ему было безумно жаль девочку. Больше десятка лет в лаборатории, скитания в течение пары месяцев по холодным улицам Хоукинса, сближение и потеря Джима. Ещё и сил не осталось. Но не это трогало за душу Уилла, а оскорбления и издёвки в школе.       Смотря на Оди, он теперь видел себя. В целом они были похожи. Оба видели изнанку, демогоргона, обладали силами. А теперь ещё и оба являлись жертвами буллинга. Жалость перекрывала собой все негативные эмоции и мысли, связанные с потерей Майка, и Уилл относился к Оди хорошо, даже старался её поддерживать.       — Готово, — сказал Байерс шёпотом, улыбнувшись, и отошёл немного назад.       Картина была готова. Достаточно сложная работа, но как же Уилл был ей доволен. Вот он, сидит на качелях, рядом Майк, а в его руке башмачок с развязанными шнурками. Пара дней, и он обнимет друга, вручит ему рисунок, и они классно и спокойно проведут неделю, после чего всё вернётся на круги своя.