Серое небо плывёт облаками, Вместе с людьми, Враждующих с умами. И выпадают с окон, И вешаются на люстрах, Те люди, заблудшие в чувствах. Порой странные мотивы, Не терпящие коррективы, Преследуют с отчаянием, болью, Иногда рождённых с любовью. Иногда она так переменна, Что становится неизбежна. Когда всё бессмысленно, А жизнь на нуле, — Ты ищешь причины в собственной мгле. И всё разрушено полвека назад, С того момента проблем целый склад. В нём всегда есть причина себя ненавидеть, Более же не видеть. Ты не добрый, не честный и не смешной. Простой как росток, выцветший словно гной. Уставший взор твой в окно, Ты не ищешь землю подол него. Взгляд направлен на дома, Таких как эти, — десятки города. Последний вдох твой. Конец. Ты ощущаешь ту предсмертную смесь. Но та гамма ощущений, Хоть и знакома еденицам поколений, Наступит в тот момент когда, Посмотришь вниз, — Шагнёшь, Тогда… Встряхни же голову, придурок! Твоя смерть, не имеет смысл, Как и тысячи окурок, От зловонных сигарет, Оставленных тобою, нет. Когда дыхание прервётся, А тихий пульс вновь не забьётся, Будешь счастлив, как тогда?.. Впрочем, это было — никогда. Твоё дыхание прервётся, А сердце точно не забьётся, Ты будешь счастлив, в тишине, В полной, жуткой, темноте? И под пение гогочущих чаек, Недовольных, ворчливых ворон, Ты снимешь наушники в последний разок, Даб получить свой фатальный урон. Уже залезаешь ты ровно в окно, Когда ноги направлены вниз точно, но, Немного косишь голову влево, В соседнем окне, то есть, на перилах балкона, Сидит глупой версией, ворона. Немного уменьшена, Да и клюв маловат. Это не хищник предсмертных врат. Всего лишь обычный голубь, сизый. И никакая ворона, Не спроводит тебя в мир мёртвых. Он смотрит на тебя, Глядит прямо в душу. И всё не понимает к чему тебе эти игрушки, Мол, «Бросай всё, лети, друг, с нами, Лететь по небу тоже очень классно! И это совершенно не опасно.» Колени немного поддаются вперёд, Словно это не подоконник, а скользкий лёд. А голубь сизый взмахнёт крылом, С испугу улетит на другое окно. Ты вздыхаешь и шепчешь зов свой посмертный: «Ты лгал мне, друг мой беспечный.»
А тьма всё лжива и грешна, когда виновно всё — но не она.