Реставратор, поченивший сердце

      Хлопок двери настолько оглушительный и громкий, что Разумовский глаза жмурит и голову в плечи вжимает. Вот только это не мешает ему оставить за собой последнее слово.       — Это окно все равно будет моим! — возможно, кричать в закрытую дверь бессмысленно, вот только Сергей точно знает, что его слышат. — Это лишь вопрос времени!       Ответа он так и не получает, поэтому, гордо подняв голову, все же уходит. Но это не конец, он еще вернётся сюда, обязательно вернётся, не может не.       Игорь, что подпирал дверь с обратной стороны, обречённо вздохнул, — как же этот рыжий ему надоел. Он приходил к нему уже вторую неделю и только в некоторые дни не появлялся. Самое паршивое — что делал он все законно, предъявить ему было нечего. Угрожать он уже пытался, но все агрессивные выпады словно только больше раззадоривали рыжего. Гром уже не знал, что делать и был готов опустить руки. Оставался последний вариант.       Игорь смотрит время на старом телефоне (который и телефоном-то назвать сложно) и понимает, что опаздывает. То есть уже опоздал. Поэтому он накидывает на себя куртку, хватает кепку и практически вылетает из квартиры, при этом закрывает дверь на ключ, что с недавних пор является обязательным пунктом.       Юля, как Игорь и ожидал, спокойно ждала его в кафе, где они договорились встретиться, и только нервные постукивания пальцами по столу выдавали в ней раздражительность и нервозность. Впрочем, она только потому еще и не ушла, что слишком хорошо знает Грома и может ему такое простить.       — Спасибо, что подождала.       — Ага, только от объяснений это тебя не освобождает.       Игорь садится за столик напротив Юли и по привычке осматривается по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ними. Профессионализм это или идиотизм — Игорь так и не решил.       — Вот как раз об этом я и хотел поговорить.       Юля упирается локтями в стол, складывает подбородок на сцепленные в замок руки, выражая крайнюю заинтересованность. Игорь тяжело вздыхает, окидывает подругу придирчивым взглядом и самым обреченным тоном, на который только способен, произнесит:       — Разумовский.       У Пчёлкиной за секунду на лице пронеслось так много эмоций, что Игорь еле успел их уловить, и то он не может утверждать, что ничего не упустил. Сначала это была неуверенность: про того ли Разумовского она подумала; потом, видимо, пыталась вспомнить, не было ли чего скандального в последнее время, связанного с Сергеем; после, ничего не вспомнив, в недоумении уставилась на Игоря, ожидая пояснений.       — А что… с ним не так?       — Он меня преследует, — Игорь был хмурый и недовольный. Уставший. А уставать он не любил, поэтому чувствовал, как внутри зарождаются злость и раздражение.       Юля несколько раз быстро моргнула, хлопая длинными ресницами, но смотря на Грома, понимала — не врёт.       — Подожди, — чуть настороженно произнесла Пчёлкина и опустила руки на стол. — Ты хочешь сказать, что Разумовский, с которым и встретиться-то практически невозможно, преследует тебя?       — Юль, я так и сказал.       Девушка потупила пару секунд в стол, а потом подняла скептический взгляд на Грома:       — Не верю.       Игорь ожидал не этого. Юля была последним (единственным) человеком, который мог ему помочь. Отчего-то внутри остро ощутилось чувство обречённости.       — Он пытается меня выселить! — почти взвыл Игорь, уронив голову на многострадальный стол. И ему не было стыдно. — Уже две недели мне жить не дает.       Игорь ждет реакции, а на самом деле помощи, вот только просить об этом прямо не может. Поэтому надеется, что Юля поймёт и так. Должна понять.       Но вместо этого он слышит только приглушённый смех. Игорь поднимает на подругу недоуменный взгляд, при этом выглядеть пытается грозно (нечего его проблемы обесценивать), но тут даже кепка не помогает, он выглядит скорее обиженным.       — Игорь, а чего ты страдаешь? — весело спрашивает Пчёлкина, а потом мечтательно закатывает глаза. — Такой мужчина за тобой бегает! Радоваться должен.       — Юля!       Девушка заливается еще большим смехом, а Гром краской. Вот предчувствовал же, что рассказывать ей о своих вкусах было не лучшей идей. Но тогда за него по большей части говорил алкоголь и желание выговориться хоть кому-то. Не к Фёдору Иванычу же приходить и о мужиках разговаривать.       А Юлька, будь она неладна, только и делала, что ситуацию постоянно усугубляла, пытаясь найти ему кавалера. Она, конечно, и поддерживала тоже, понимала, но эти вечные намеки и шуточки…       Добавляло масла в огонь то, Разумовский под громовские вкусы подходил полностью, если не больше.       В общем, ситуация не ахти, а Пчёлкина вместо совета или поддержки сидит и не стыдясь смеётся. Ну просто высшая комедия.       — Что сразу Юля? — притворно возмущается девушка и прикладывает одну руку к груди, нарочно переигрывая. Дразнится, паскуда. — Я, между прочим, помочь хочу. Вот что ты мальчика отталкиваешь? Ты знаешь, почему он бегает за тобой? Вдруг, получится. Вы хоть говорили нормально?       Игорь хмурится и откидывается на спинку стула, взгляд прячет и строит из себя оскорбленного.       — В том-то и проблема, что ему нужно мое окно, — все же нехотя отвечает он.       — Ааа, — понимающе тянет Юля. — Ты хочешь быть на месте окна, я правильно понимаю?       — Юль!       — Да я же серьёзно! — тоже повышает голос Пчёлкина. — Отличный же вариант! Он в твоем вкусе, хоть это признай!       Игорь, злой и раздражённый, уходит из кафе и оставляет Юлю без ответа.

***

      Два дня Игорь живет спокойно, только уже почему-то ждет когда к нему начнут настойчиво стучаться. Это раздражает и выводит из себя, у Игоря начинается бессонница.       Игорь проклинает Разумовского. За то, что засел в его голове и за то, что лишил его сна (точнее за то, что не тем способом, которым хотелось бы). Конечно, Гром понимал, что его вины в этом не было, но обвинять кого-то другого (хотя бы в своей голове) было легче и помогало не сойти с ума окончательно.       «Хотя Юля права, — все же признался себе Игорь, рассматривая бесцветный потрескавшийся потолок. — Я просто не хочу привязываться.»       Захотелось закурить или напиться, но курил он последний раз еще в академии и возвращаться к этому не собирался, а алкоголь был так себе вариантом, ведь через пару часов уже нужно быть в участке.       Вот только чем тогда занять себя на эти пару часов? Игорь не может перестать думать. Спать тоже не может, поэтому от навязчивых мыслей убежать не получается, как бы ему не хотелось. От себя убежать не получается.       — Да, хорошо! — гневно произносит Игорь, повышая голос, и резко поднимается с места, начиная нервно мерить собственную квартиру шагами. — Нравится он мне, и что с того?!       Игорь останавливается, опустошенный, посреди комнаты и чувствует, как его обволакивает оглушающая тишина и липкое одиночество. Ему не отвечают, потому что стены не говорят, а только слушают. Ему не сочувствуют, потому что сердце здесь бьётся только у него, и то он не уверен, что протянет долго.       Игорь тратит много сил на то, чтобы сфокусировать взгляд на собственной тени, своём отражении, таком же тёмном и одиноком, как и сам Гром. Становится тошно от самого себя, хочется закрыться где-нибудь, запереться, и больше никогда не выходить в свет.       Свет…       Единственный источник света в квартире — окно.       Игорь медленно поворачивается к нему и хмурится от ударившего в глаза рассветного солнца. Слишком ярко, не для него. Ведь он уже давно погряз во тьме собственного сознания, и у него не было сил, чтобы выбраться. Поэтому ему было уютно терпимо в собственной квартире, где уже много лет несвергаемо царили мрак и безысходность.       Он думал, что ему так хорошо, что ему ничего больше и не надо, что сможет протянуть и на этом. Что сможет прожить просуществовать и так. И не важно сколько. Лишь бы хоть до чего-то, до переломного момента, когда все станет либо чуточку лучше, либо не станет его. Думал, что сможет спрятать никчемность своего существования в темноте квартиры, в которой больше нет живого духа.       Не смог.       Старые раны вновь кровоточат, бинты и пластыри больше не помогают, а выстроенная за все эти годы стена рухнула. Точно также, как луч света разбивает тьму. Так же и жизнь Игоря разбилась в одночасье, стоило на пороге появится кому-то яркому. Игорь увидел контраст, и у него больше не получается врать самому себе. Он больше не может так жить, не хочет. Он хочет все изменить, начать заново, но собственное бессилие душит. Он не может (не хочет) увидеть в себе что-то хорошее, за что можно было бы зацепиться, чтобы идти дальше.       До этого Игорь жил, и даже в какой-то мере гордился, своим чувством справедливости, которое безудержно играло в одном месте и заставляло его что-то делать, причем по большей части не совсем разумное. Но сейчас, стоя в пустой квартире, он вдруг осознал, что теперь это лишь привычка, которая и ломаного гроша не стоит. Раньше он пытался спасти всех или хоть кого-то, сделать жизнь простых людей лучше, потому что они это заслужили, потому что так правильно. Теперь он пытался убедить себя в том, что еще хоть чего-то стоит и хоть на что-то способен.       Врать самому себе становится все сложнее. Особенно когда все шаблоны, один за другим, с корнем вырывают и разрушают.       Игорь опускает взгляд в пол и наполняет лёгкие воздухом. Слышит собственное дыхание, которое кажется слишком громким в этой мертвецки-оглушающей тишине.       Игорь понимает, что не справляется.       Он не был готов. Хотя сложно сказать, можно ли вообще быть готовым к этому.       Он постоянно врал, что все в порядке и что менять ничего не нужно, но когда острую потребность в переменах игнорировать стало вдруг невозможно, Игорь понял, что сил у него больше не осталось. Он потратил их на ложь, чем на действительно нужное — на перемены.       Осознание бьет по голове больно, Игорь даже дотрагивается рукой до затылка, но пальцы не испачканы красным. Боль где-то глубже.       Игорь зажмуривается до пятен перед глазами, а кулаки сжимает до боли в руках. Лишь бы не расплакаться, не дать слабину, не допустить, чтобы трещины пошли дальше и в конце уничтожили все. Он должен удержать хоть это.       Противно, больно, тошно, одиноко.       Одиночество. Раньше это слово не отзывались такой болью внутри. От него веет холодом, и Игорь вдруг понимает, что на самом деле замерз очень давно, но это не мешает ему снова начать дрожать от нового порыва ветра.       Он снова поднимает глаза на окно, но на этот раз не жмурится, терпит. И через какое-то время обращает внимание на летающие молекулы пыли, которые именно сейчас стало видно особенно хорошо. Игорь смотрит на неспешно летающие точки и понимает, что сам тоже является точно такой же пылинкой, до которой никому нет дела.       Игорь вдруг чувствует резкий прилив злости и снова сжимает кулаки.       Игорь не помнит как разрушал свою квартиру, он тогда ничего не видел, взор затмила пелена злости и отчаяния, мозг отказывался соображать и противостоять эмоциям, которые выбрались наружу впервые за много лет. Игорь очнулся только когда замахнулся чем-то увесистым — каким-то куском дерева, которым и разрушил все вокруг и который не знает откуда вырвал, — на запылившееся окно. Его словно отпустило, словно переключили рубильник, и Игорь с трудом успел остановить свое оружие для уничтожения в паре сантиметрах от стекла.       Он завороженно смотрел на это, а в голове пронеслась глупая мысль, что «ему бы не понравилось, разбей я окно», а следом другая: «или он бы злился? А может, гордо вздернув подбородок, развернулся и ушел бы, потеряв интерес к тому, что восстановить уже невозможно. Что бы он сделал?». Игорь мысленно назвал себя дураком, ведь он не мог знать ответа на этот вопрос, ведь и Разумовского он тоже не знал. Поэтому ему оставалось лишь анализировать в своей голове возможные варианты событий, а потом, в будущем, наблюдать за удаляющейся ровной спиной в фиолетовом пальто и чувствовать, как в сердце ударяют миллион осколков от разбитых надежд.       Игорь проглатывает печальное осознание, что Разумовский, вероятно, в любом из случаев уйдет. Вопрос заключался только в том, насколько хватит Игоря, прежде чем реставратор доберётся до его окна, а после, закончив работу, исчезнет, оставив Грома умирать от собственной беспомощности, и, скорее всего, даже не заметит, что что-то не так.       «Интересно, а разбитое сердце он отреставрирует?» — Игорь горько усмехается и обвиняет судьбу в том, что у него даже шанса узнать нет.       У Игоря трясутся руки и он слышит тихие постукивания дерева о стекло, это заставляет его снова посмотреть на окно. И он видит в нем ответ.       Разумовский появился и до сих пор находится в его жизни только из-за этого чертового окна. Избавится от него сейчас — значит, избавиться и от Разумовского прямо сейчас, ведь чем дальше, тем больнее. Уничтожить окно сейчас — уничтожить и все возможности на счастливое будущее, возможности попытаться, хотя бы попробовать.       Игорь думает долгие три минуты, а потом выкидывает деревяшку куда-то вглубь квартиры и убегает не оборачиваясь, захватив только куртку и кепку. На работе ведь все уже привыкли, что он приходит раньше, а уходит позже.

***

      На работе все тоже ожидаемо плохо, — из-за недосыпа и лишних мыслей концентрироваться на преступниках и делах не получалось совершенно. Это только больше раздражало. Игорь уже даже начал думать над тем, чтобы взять пару выходных. Думал ровно до того момента, как коллеги начали его поддразнивать, мол, старый стал, не справляется. Или еще хуже — что влюбился. Игорь отмалчивался, но на этот раз не потому, что его это не волновало, а потому, что отвечать было нечего.       День ужасный, и становится только хуже, когда кто-то немыслимо яркий появляется в участке и приковывает к себе всеобщее внимание.       «Интересно, — думает Игорь. — он всегда таким был? Всегда привлекал внимание? Хотя, наверно, с такими волосами сложно этого не делать.»       Серёжа, — Игоря как током прошибает от такого обращения, хотя он назвал его так лишь в своей голове, — садится напротив Игоря за его стол, закинув ногу на ногу, и вальяжно подсовывает ему под руку листок. Игорь честно пытается держаться, но чувствует, как от этой самодовольной ухмылки все рушится внутри.       Разумовский определённо та еще скотина, которая не считается ни с кем. Разумовский мудак, безчувственный и холодный, и Игорь не понимает, как его угораздило влюбиться в такого, да еще и в такой короткий срок.       Игорь хмурит брови, берет бумагу в руки. Пытается делать вид, что ничего не изменилось.       — «Заявление, — читает он и поднимает на Разумовского глаза, при этом стараясь изобразить на лице раздражение и усталость. Кажется, получается, ведь рыжий только ухмыляется шире. — Прошу Вас привлечь к уголовной ответственности майора Игоря Грома, который препятствует обогащению нашего города, перекрывая мне доступ к его прекрасному окну, что так и молит о реставрации.»       У Игоря нервы не в порядке, он не уверен, что выдержит еще хоть минуту. Он прикрывает глаза и шумно выдыхает, давая себе хотя бы пару лишних секунд, а потом разрывает бумагу и выкидывает в урну. Игорь встаёт из-за стола, даже не посмотрев на Разумовского, хотя почему-то уверен, что у того на лице недовольство. Игорь не хочет видеть его недовольным. Игорь не хочет видеть его никаким, ведь к нему все равно нельзя прикоснуться. Игорь просто не может смотреть на него, ведь он ему не принадлежит.       Игорь не оборачивается, но слышит и чувствует, что Разумовский идет за ним. Взгляды всего отдела, которые прикованы к ним, очень сильно раздражают и выводят из себя. Еще немного, и он не выдержит.       «Лишь бы не сорваться, лишь бы не сорваться, лишь бы…»       — Игорь!       Игорь делает вид, что не слышит и захлопывает перед Разумовским массивную дверь управления, чуть не сломав ему нос. В голове проскальзывает мысль, что, все-таки, стоило сломать, — может быть тогда он бы потерял хоть каплю своей идеальности.       Гром на долю секунды останавливается, представляет себе Разумовского с разбитым носом и кровью по всему лицу, и думает, что он либо полнейший извращенец, либо очень крепко влип. И почему-то второй вариант его пугает больше, ведь с извращенцем еще жить можно, а вот если он не сможет жить без Серёжи, то…он и просто жить не сможет.       Если бы он услышал что-нибудь подобное пару недель назад — посоветовал бы обратиться к психологу, ведь жить же стоит ради себя, а не ради придурков в павлиньих нарядах, верно?       «Не верно, — отдергивает сам себя Игорь, потому что врать уже физически больно, и если он продолжит в том же духе, как и прежде, то скорее с моста сбросится, не забыв указать в завещании на окно имя Разумовского, чем найдет более оптимальное решение проблемы. — Жизнь фокусируется на людях, на воспоминаниях, а мне, видимо, везет на ярких неформатов.»       Игорь вспоминает, что где-то слышал какую-то заумную чушь, на тему того, что наше прошлое — лишь спектр эмоций от прокручиваемых воспоминаний. Поправочка: искаженных воспоминаний.       «Да, а еще красота в глазах смотрящего, именно поэтому я уже вторую неделю пускаю слюни на реста вратора, который и говорит-то со мной только из-за интереса к собственной работе.»       Игорь шумно выдыхает и слишком поздно понимает, что до сих пор стоит около участка, ведь Разумовский уже успел справится с порывом возмущения и злости, и теперь стоял рядом, пытаясь прожечь в майоре дыру своим недовольным взглядом.       — Еще одно заявление захотел? Про нанесение тяжёлых телесных? — угрожающе спрашивает Разумовский, сужая глаза. Игорь думает, что сейчас он похож на змея, осталось дождаться, когда он все же кинется и положит конец чужой жизни с помощью своего яда. Самое ужасное — Игорь даже сопротивляться не намерен. — Имей в виду, что с таким я уже не к тебе пойду.       Игорь хочет улыбнуться — Серёжа злится, а Игорь все равно бы сказал ему, что он красивый. Если бы смог выбраться из паутины обстоятельств, конечно. Но вместо этого он хмурит брови и поспешно уходит, нарочно задев Разумовского плечом, чтобы дотронуться до него хоть как-то показать, что ему совсем не жаль. (Что, кстати, является правдой, ведь извращенцем Игорь себя все же признал).       Игорь прилагает немыслимые усилия над собой, чтобы не повернуться, чтобы не потерять контроль над собственным телом, которое, видимо, решило слушаться Разумовского, а не своего владельца; идти за Разумовским, а не прочь, как говорила логика в такт разумному смыслу. Честно, Игорь хотел того же. Хотел, но боялся почувствовать боль от разбитого сердца, про которую так много писали в книгах и пели в песнях. Да, Игорь в эту чепуху поверил, и теперь страх постоянно ходил рядом.       Чувства, которые вызывал Разумовский, — вероятно, неосознанно — казались такими нежными и хрупкими, что про них даже рассказывать никому не хотелось, чтобы не подвергать опасности. Игорь даже не подозревал, что можно чувствовать так. Но ощущалось это до безумия правильно и только единственно верно, поэтому Игорь не стыдился, а лишь оберегал то истинно важное, без чего жизнь, казалось, потеряет всякий смысл, если все же лишиться этой уязвимой переменной.       — Гроооом! — разносится по улице мелодичный ровный голос, с нарастающим недовольством в интонации и идеально протянутой «о». В первое мгновение Игорь думает, что Разумовский, наверно, очень красиво поет, хотелось бы его послушать. Потом думает о том, что его голосом фамилия произносится единственно верно, и что только так он хочет ее слышать, а подчиняться станет только этому голосу.       «Подчиняться, да… — вдруг отдергивает себя Игорь и почти останавливается, но вовремя успевает сообразить, что этого делать ну никак нельзя. — Ему я готов даже подчиниться.»       Мысль, на удивление, не отдаёт ни стыдом, ни слабостью. Игорь внутренне улыбается.       Когда Разумовский появляется перед ним и припечатывает взглядом к месту, то Игорь сопротивляться не может, останавливается и будто даже виновато чуть опускает голову. Еще ничего не произошло, а он уже подчиняется, при этом словно впервые чувствует себя на своём месте.       Серёжа замечает тоже.       — Окно.       Серёжа замечает, но притворяется, ставит другие акценты, неправильные, только сильнее ударяя по Игорю. Замечает и это, но старается проглотить резко появившееся чувство вины за немного неуверенным жестом и растерянным взглядом. Он понимает, но не видит причин, вызвавших все это. Точнее, не хочет признаваться в этом самому себе, поэтому бежит, потому что боится последствий и ошибок.       — Нет.       Игорь отвечает коротко, чтобы голос не дрогнул, а еще потому что сейчас в словах абсолютно не было смысла, они превратились в пустые звуки, а то, что было по-настоящему важным, летало где-то в воздухе, ощущалось, но ускользало, как только кто-то из них оказывался слишком близко к истине. Бесконечная игра без победителей, но с двумя проигравшими из двух возможных игроков.       — Но Игорь! — в голосе на секунду проскальзывает нотка отчаяния.       Игорь второй раз сказать «нет» не может, поэтому предпринимает попытку побега, которую Разумовский замечает сразу же и дёргается в сторону, не давая пройти, и случайно касается руки Игоря в отчаянной попытке удержать.       Игоря словно током прошибает — он застывает на месте и, кажется, больше не может пошевелиться. Он смотрел в синие глаза и вдруг понял, что бежать больше не может: ни от себя, ни от Разумовского, к которому так сильно тянуло.       Игорь уже почти решился, но Серёжа заговорил.       — Пожалуйста. Я могу работать, когда тебя нет дома. Ты даже не заметишь моего присутствия!       Игорь, шокированный, открывает в немом крике рот и чувствует, как весь воздух выбивает из лёгких, словно его сильно приложили спиной об пол. Уверенность так и умирает, оставшись лишь осколком боли в сердце.       «Нужно сбежать. Срочно. Пока еще не поздно.»       Игорь знал, что уже давно опоздал, но сейчас это играло не самую важную роль — нужно было уйти, убежать, исчезнуть как можно быстрее, потому что находится рядом с Разумовским становилось физически больно.       — Ты не знаешь, насколько это важно для меня!       Серёжа продолжает подливать масла в огонь, не осознавая, что гореть уже нечему, от Игоря больше ничего не осталось.       «О нет, милый, это ты не знаешь, насколько это все важно для меня.»       Игорь чувствует себя эгоистом, но сейчас эмоций просто не осталось, поэтому он лишь грустно усмехается. Возможно, иногда все же стоит ставить свои чувства и нужды в приоритет, но Игоря этому не научили, поэтому эта мысль вызывает только приступ тошноты и отвращения к себе самому.       Игорь не знает, что стоит говорить — Серёжа ведь все равно не послушает, хоть ты на китайском ему объясняй.       Игорь срывается — толкает Разумовского в сторону и убегает (уходит быстрым шагом), до боли зажмурив глаза и тщетно пытаясь убедить себя в том, что болезненный вскрик ударившегося о стену Серёжи ему лишь показался.

***

      Игорь хочет умереть, но знает, что сам сделать этого не сможет. Поэтому он весь день нарочно кидается под пули, но, видимо, именно сегодня все разучились стрелять нормально, Игоря даже не задело ни разу.       Возвращаться домой не хочется, но больше идти некуда, а если он будет шататься всю ночь по городу, то точно сдохнет где-нибудь под забором от истощения, а такой смерти даже такой бесперспективный человек как Гром не достоин.       В квартире не осталось ничего целого, — как и у Игоря внутри, — а он уже и забыл про эту истерику. Что ж, исправлять он ничего не будет — почему-то такая разруха и хаос населяют некое спокойствие и умиротворение, что хотя бы здесь он может вместить весь беспорядок и мусор, что хранится внутри.       В темноте он спотыкается о что-то, а потом наступает на осколки стекла и тихо ругается себе под нос. Отвратительно и невыносимо, Игорь больше не может терпеть самого себя.       Сначала Игорь считает себя сумасшедшим, когда видит в своём доме видение в виде Разумовского, а потом чувствует волну холода, когда осознает, что он настоящий.       «Быть не может.»       Серёжа стоит к нему спиной и смотрит только на грязное окно, Игорь не может видеть, но уверен, что во взгляде его чистое восхищение.       — Дверь была открыта, — тихо шепчет Серёжа, чуть повернув голову в сторону, словно хочет посмотреть на хозяина квартиры, а голос его звучит так, будто он кричал весь день без умолку и на грани возможностей.       Игорь еще больше хочет умереть.       Серёжа поворачивается полностью, и смотрится в его, Игоря, квартире слишком чужим, не к месту, лишним. Он выглядит каким-то неестественно маленьким, сейчас в нем нет этой его напусконой расфуфыренности и излишней самоуверенности, он словно…поломанный.       Мысль отдаётся острой болью в груди, и Игоря словно озаряет — Серёжа притворялся.       Игорь думать об этом не хочет, — точнее хочет, но сил на это просто не осталось. Ни на это, ни на хотя бы еще одну попытку переступить через себя, вообще ни на что.       — Зачем? — только и выдыхает Игорь, пытаясь спрятать всю свою боль за усталостью. Вопрос не несёт никакого смысла, не имеет контекста, да и вообще является лишь отговоркой к разговору.       Серёжа мнётся, — и Игорь не может поверить в то, что это правда, — видно, что хочет спрятать взгляд, но, кажется, боится, что Игорь исчезнет, перестань он смотреть. От осознания абсурдности хочется смеяться, но внутри такая пустота, что смех кажется чем-то фантастическим и нереальным.       — Тебе нужна…помощь? — также тихо спрашивает Серёжа и словно тянется вперед, к Игорю, но сам Игорь об этом жесте думать не хочет. — Ты выглядишь…потерянным.       Игоря тошнит. Нельзя быть таким, это просто незаконно.       Серёжа смотрит участливо и внимательно, словно говорит этим взглядом: «льзя». Он сам сломан и разбит, а думает о Игоре, которого, в общем-то, и не знает даже толком.       — Сначала разберись со своими проблемами, а уже потом предлагай помощь, — Игорь молчит пару секунд, потом показательно осматривает Разумовского и добавляет: — Сам выглядишь не лучше.       — Игорь! — чуть громче произносит Серёжа, припечатывая майора к месту только звуком своего голоса, когда он уже намеревается уйти в другую комнату. Игорь больше притворяться не может — он останавливается и оборачивается на Разумовского, который хмурится, видимо, все же от боли в горле и говорить снова начинает тише: — Игорь, так нельзя. Посмотри на это, — Разумовский разводит руками, и Игорь подчиняется, смотрит. Смотрит на квартиру, которую сам разрушил, на безысходность и пустоту, что витает в воздухе, ему становится не по себе. Неужели Серёжа тоже понял аналогию?       «Да, понял», — понимает Игорь, когда снова смотрит в синие глаза, наполненные болью. Не своей, чужой, Игоря болью.       — Игорь, — Серёжа подходит ближе, а Игорь хочет убежать пока еще может, но пойти против воли Разумовского не получается, поэтому он продолжает стоять на месте. — То, что мёртво внутри, не сможет просуществовать долго, пойми. Оно просто исчезнет, и этого исчезновения никто не заметит. А я, — он замолкает, словно боится говорить дольше, и это прекрасная возможность сбежать, но Серёжа, словно переборов себя, все же заканчивает: — Я не хочу, чтобы исчез ты, Игорь.       Игорь жмурит глаза и отворачивается, стараясь не дать подступающим слезам выхода наружу. Сейчас уже все равно на то, что о нем подумает Разумовский, — Игорь сам себе такой слабости не простит.       Игорь запрещает себе думать, ведь фраза дает надежду на будущее, а он уже смирился, что этого самого будущего у него нет. Он смирился, и ему так легче.       — Пожалуйста.       Голос звучит совсем рядом, и Игорь только сейчас слышит в нем хриплые нотки.       — Проваливай, — выплёвывает Игорь и срывается с места в другую комнату, так и не взглянув на Разумовского.       Игорь пытается убедить себя, что всхлипы, которые он слышит после хлопка двери, ему лишь послышались.

***

      Разумовский не появляется на его пороге полторы недели, а если точнее, то одиннадцать дней. Нет, Игорь не считал, просто…просто. Профессиональная память и привычка, ничего более.       Игорь на протяжении всех этих дней успевает потеряться во времени, практически расшибиться несколько раз в собственной квартире из-за бардака, забыть про работу и что-то соврать Фёдору Иванычу, когда он запереживал и позвонил. Игорю дали отгул, и он не знал, что ему с ним делать. Наверно, стоит заняться чем-то полезным, ведь неясно, когда такая возможность появится вновь. А еще, может быть, это поможет хоть немного отвлечься от разбитого сердца.       Несправедливо. Ему что, теперь придется привыкать к этой постоянной боли?       Ладно. Игорь привычный, справлялся и не с таким, справится и сейчас.       Из мотивационных рассуждений его выдернул стук в дверь, поэтому, тяжело вздохнув, Игорь отправился открывать.       Он застыл, увидев на лице Разумовского снова ту самую самодовольную ухмылку и искры в глазах, то же фиолетовые пальто и хер пойми как уложенные волосы. Наверно, у этого шедевра есть какое-то название, но Игорь не разбирается, да и не сказать, что сильно хочет.       «Будто ничего и не было…»       Игорь почему-то перестаёт чувствовать боль в области сердца и оттого непонимающе хмурится.       «А может и правда не было?.. — внезапно думает Игорь и мотает головой, отгоняя эту мысль, при этом всем совершенно не слушая Разумовского, ведь тот опять щебечет про окно. — Может, приснилось? Или показалось? Придумал?..»       Серёжа верещит без умолку и не запинается даже ни разу.       «Все одиннадцать дней текст заучивал, что ли?»       Хотя вряд ли, ведь говорит он чересчур уверенно и непринуждённо. Но с другой стороны… Игорь уже давно понял, какой из него талантливый актёр, поэтому сейчас он уже ничему не удивляется.       Не удивляется, поэтому пробует на удачу:       — Раз так нравится, то переезжай.       Игорь удивляется, когда Серёжа в секунду замолкает, а потом его улыбка становится шире, почти до самых ушей, и выглядит это даже как-то…хищно.       — А я уже начал бояться, что не предложишь, — легко отзывается он и спокойно проходит мимо Грома в квартиру, а Игорю в нос бьет вкусный запах какого-то дорогого одеколона.       «То есть как это — согласился?!»       Игорь несколько долгих минут тупит в пустую лестничную площадку, потом вздрагивает, словно просыпаясь, осматривает на всякий случай этаж, а потом медленно, будто в замедленной съёмке, закрывает дверь. Поворачивается, — и нет, он не сошел с ума, — а Разумовский из его квартиры никуда не исчезает, а уже сняв пальто и бросив его где-то (странно, что Игорь его не видел, оно же яркое, как и все, связанное с Серёжей), расхаживал по комнатам и все внимательно рассматривал, пару раз обо что-то споткнувшись и чуть не встретившись носом с полом. Хотя даже падал и удерживал равновесие он…элегантно. Грациозно. Тут и спорить нечего, Игорь может сам себе в этом признаться.       — Поможешь с вещами? — оборачивается Серёжа и улыбается. Игорь от этой улыбки застывает на месте, ведь она больше не самодовольная, а добрая и Серёжа словно светится, Игорь даже хочет зажмуриться, но упорно смотрит и думает, что, кажется, в его квартире поселилось второе солнце.       «Вот только что мне теперь с этим солнцем делать?»       — Ага… — немного рассеянно отвечает Игорь, на что Серёжа благодарно кивает и отворачивается, продолжая все рассматривать и изучать. Возможно, еще и запоминать.       Игорь стоит столбом пару секунд, а потом решает, что вводить в свою жизнь Разумовского стоит постепенно, иначе он просто не выдержит. Поэтому он предпринимает попытку сбежать.       — Короче, — начинает он якобы непринуждённо, но при этом старается звучать так, чтобы Серёжа его точно услышал, и услышал чётко. — Я иду работать, меня не отвлекать. Понял?       Серёжа понятливо кивает и возвращается к своему занятию, а Игорь, немного поражённый такой покладистостью, уходит в другую комнату. Работы у него, конечно же, нет, но есть макулатуру с прошлых дел, поэтому он создаёт видимость.       Серёжа ведет себя тихо, — «даже чересчур…» — и поэтому Игорь не знает, сколько прошло времени. Но когда он выходит в зал, то видит на своём диване маленький трясущийся клубочек. Игорь улыбается, ведь его никто не видит, и он может себе позволить эту роскошь.       Игорь влюблён, и это не лечится, поэтому он укрывает Серёжу пледом и еле сдерживает порыв поцеловать или хотя бы коснуться рыжих волос.       Внутренний мир Игоря начал восстанавливаться, и он проснулся рано, словно нужно было на работу, поэтому он решил, что сегодня его мини-отпуск и заканчивается, — хватит дома сидеть.       Выйдя в зал, Игорь заметил, что Разумовский все еще дрожал, — не согрелся до сих пор. Гром удивился, а потом решил, что, видимо, он мерзляк, на что активно намекала бледная кожа (Игорь не уверен, что оно так работает, но пытается оправдать свою теорию хоть как-то), поэтому он укрывает его сверху еще и своим одеялом. А когда уходит, то замечает, что Серёжа, кажется, больше не дрожит. Это греет сердце и Игорь со спокойной душой уходит в участок.       Вернувшись домой, Игорь услышал как Серёжа что-то напевал из кухни. Гром снова улыбнулся, ведь теперь можно хотя бы обмануться, что у них все хорошо.       Зайдя на кухню, полицейский улыбнулся только шире и облокотился на косяк двери, и ему было не стыдно, — Серёжа был с распущенными волосами, которые, оказывается, были до лопаток («и как он только умудряется их так собирать?!»), в большой на несколько размеров футболке, и что-то увлечённо делал около плиты.       — Привет.       Серёжа аж подпрыгнул на месте и чуть не обжёгся о сковородку.       — Игорь!       — Прости!       И стоят оба и перепуганно смотрят друг на друга, пока Серёжа облегчённо не выдохнул и спросил как-то неуверенно:       — Как на работе?       Игорь моментально успокаивается и даже вновь непринуждённо улыбается, ведь о работе он может говорить сколько угодно.       — Нормально в целом. Но пару дней сидел в участке, поэтому с непривычки немного запыхался, пока очередного нарушителя ловил, — Игорь потянулся и ушел, чтобы переодеться, а Серёжа вернулся к готовке, тоже еле заметно улыбнувшись.       Когда Игорь вернулся и сел за стол, то Серёжа вновь неуверенно к нему повернулся, и Игорь правда не понимал этого резко сменившегося настроения.       — Игорь, а…что с вещами?..       — А… — задумчиво тянет Игорь и вспоминает (а заодно и осознает), что Разумовский и правда собирается жить с ним. — Еще не поздно позвонить куда-нибудь? Просто не думаю, что смогу возвращаться с работы раньше.       — Конечно! — радостно воскликивает Серёжа, а потом сковородка возмущённо подаёт признаки жизни в честь недовольства об утрате внимания к себе.       — Серёж, яйца!       Разумовский моментально выключает огонь и как-то разочарованно шипит. А Игорь еще во время первого визита понял, что именно готовил рыжий, — не за просто так ему майора дали, все-таки, — хоть яичница и не была лучшим вариантом для ужина, а скорее для завтрака, но спорить он не стал.       — Я…не очень хорошо готовлю, но… — Серёжа опускает на стол две тарелки и садится напротив Игоря. — Оно съедобное. Надеюсь…       Серёжа на Игоря не смотрит, а просто отправляет первый кусок в рот и словно даже не чувствует вкуса, но когда пробует Игорь, то даже жевать перестаёт и выжидающе на него смотрит. Игорь молчал, а Серёжа, осознав абсурдность ситуации снова отвернулся, что Грома очень сильно позабавило.       — Съедобно, не волнуйся, — Игорь легонько пинает его ногой под столом, но лишь для того, чтобы расшевелить. — Не считая того, что ты отвлёкся.       Игорь говорит беззлобно, с улыбкой, но Разумовский все равно разочарованно фыркает и на Грома так и не смотрит.

***

      Живут они так недели три, и за такое время в доме стало чище, — Серёжа попросил убраться и несказанное «а заодно и тебя немного подлатать» так и осталось в воздухе. А еще появилось несколько маленьких привычек, например: Игорь, что встаёт раньше и уходит когда Серёжа еще спит, готовит завтрак на двоих и оставляет одну порцию на кухне, а Серёжа старается в ужин, но чаще на это дело, конечно, забивает, ведь он эксперт все же в другом искусстве; будильником для Разумовского служит звук закрывающийся двери, а Игорь теперь регулярно покупал продукты домой. Но главной привычкой было не это. Игорь привык, что его дома ждут, потому что Разумовский всегда заканчивал раньше и к приходу полицейского всегда занимался уже тем, что сумел утащить на дом, — что-то маленькое и нетяжёлое.       Серёжа всегда в это время был домашним и расслабленным, но сегодня, придя домой, Игорь вновь увидел самого известного реставратора страны, который даже не удосужился снять пальто и с какой-то ныне незнакомой Игорю грустью смотрел на связавшее их окно. Кстати, к его реставрации Серёжа так и не приступил, Игорю было интересно почему, но спросить он как-то не решался, поэтому молча наблюдал за тем, как Разумовский каждый вечер забирается в кресло напротив окна и что-то высматривает в вечернем Петербурге.       — Завал на работе? — мягко спрашивает Игорь и становится за чужой ровной спиной.       — Да, только пришел.       Голос звучит как-то отрешенно или устало, Игорь так и не может определиться.       — Продуктивно хоть? — пробует он еще раз, на что Серёжа раздражённо передёргивает плечами.       — Хозяева дотошные оказались — мы весь день занимались бумажной волокитой. Я уже бросить это дело хотел, только имеющиеся идеи и почти готовый план работы не дали. Но… я устал.       Игорь понимающе хмыкает, а потом кладёт руки на напряжённые плечи и несильно сжимает, на что получает удивлённый вдох. Гром начинает аккуратно массировать, стараясь не давить слишком сильно, но и чтобы бессмысленным это все не было. Уже через минуту он чувствует, как Серёжа расслабляется и довольно выдыхает. Со временем к дыханию прибавляется и мычание. Игорь довольно улыбается.       — Представляешь, сегодня в деле одном продвинулся, хотел уже на задержание ехать, но из участка только через два часа вышел. Там история такая уморительная, думаю, тебе понравится.       Серёжа с закрытыми глазами, и он уже давно не здесь, это Игорь понимает, когда слышит тихое, на выдохе «что?» и очередной полный удовольствия вдох. Гром усмехается, хлопает его по плечам, отчего Разумовский вздрагивает и моментально приходит в себя, и уходит в сторону ванной.       — Я в ванную, говорю, потом мне пожалуешься.       Серёжа несколько минут смотрел пустым взглядом в никуда, осознавая, что он только что чуть ли не стонал под чужими прикосновениями. А еще, что он пропустил кого-то настолько близко к себе. Раньше такое позволялось только Олегу, но его давно уже нет, и после этого Разумовский общался со всеми только по поводу работы, но теперь… все изменилось, и эти изменения Сергея не напрягали, а даже наоборот, расслабляли и успокаивали.

***

      Игорь понял, что с выдержкой у него большие проблемы. Он несколько раз намекал Серому спать с ним, из-за его постоянных кошмаров. Разумовский все эти намеки понимал, но косил под дурачка. Боялся. Сергей ребенок, травмированный ребенок, Игорь это понимал и старался не давить.       Но однажды Серёжа пришел сам. В пол третьего ночи и с подушкой в руках. Он был сильно перепуган, в глазах был настоящий ужас, и его всего трясло.       — Серёж… — Игорь моментально сел на кровати с беспокойством на лице.       — Кошмар, — прошептал Разумовский и забегал глазами по комнате. В итоге он снова вернул взгляд на Игоря и неуверенно начал: — Можно я…       — Конечно, — Гром сразу же отодвинулся к краю кровати и откинул одеяло, чтобы Серёжа мог лечь.       Неуверенность была видна в каждом движении Разумовского, но он все же лег рядом и долго не закрывал глаза, смотря куда-то в пустоту. Боялся засыпать.       — Серёж, спи, все хорошо, — мягко говорит Игорь, на что получает такой же неуверенный кивок, но после Сергей и правда закрывает глаза.       Игоря это успокаивает, и он тоже снова старается заснуть. Но уже через пару минут он чувствует на себе крепкие объятия, а после слышит тихие всхлипы.       — Серёнь, что такое?.. — обеспокоенно спрашивает Гром и снова садится на кровати, Разумовский повторяет за ним. По его щекам уже текут слезы, он пытается успокоиться, но все попытки проваливаются с треском, и он только плачет сильнее, захлебываясь собственными всхлипами.       — Игорь, п-прости… я…       — Тише, тише. Все хорошо. — успокаивающе говорит Игорь, хотя где-то внутри зарождается паника, ведь успокаивать он не умеет совершенно. Он привык решать проблемы другим способом: кулаками и напором. Но сейчас у него просто нет выбора. — Расскажешь мне?       Сергей кивает, вытирает лицо рукавом пижамы и переводит дыхание, чтобы попытаться связано объяснить хоть что-то.       — Еще в детдоме я был… изгоем, — тихо начал Сергей, опустив взгляд. — Был Олег, но его не стало. Не вернулся из Сирии, — он замолчал на некоторое время, снова собираясь с силами, чтобы продолжить. Игорь не перебивал, внимательно следя за всеми действиями, даже самыми мелкими и незаметными, и поражался такой откровенностью и доверием. — И тогда я пообещал себе ни к кому не привязываться, а разговаривать только с клиентами. Но, — Сергей поднял взгляд и посмотрел прямо Игорю в глаза. — я так увлёкся твоим окном, что не заметил… как привязался к тебе, — Разумовский резко подался вперёд и крепко обнял Грома. Игорь, не ожидавший такого, среагировал не сразу, но потом на объятия ответил, осторожно поглаживая того по спине. — Игорь, я… — Сергей снова зарыдал, но Грому было не трудно разобрать его слова даже сквозь слезы. — Если я потеряю еще и тебя… я не выдержу. Пожалуйста, оставайся рядом.       — Серёж, конечно. Обещаю.       Примерно через полчаса Игорю все же удалось успокоить Серёжу и тот так и заснул в его объятиях. А Игорь понял, что теперь все точно не будет таким как раньше.

***

      На следующий день Сергей приступил к реставрации уже их квартиры (с разрешения Грома конечно), а через неделю наконец подошел к окну с тряпкой в руках. На немой вопрос Игоря он ответил, что лучше его все же сначала отмыть, ведь так, как минимум, легче работать. Гром только хмыкнул, а потом вечерами наблюдал как Разумовский аккуратно, с трепетом, восстанавливает каждый миллиметр его старого окна. Теперь Игорь и сам полюбил эту вещь в своём доме, да и саму квартиру тоже, в ней появилась жизнь.       А еще Игорь понял, что Серёжа настолько хороший рестовратор, что справился и с его разбитым сердцем и поломанной душой, просто находясь рядом.

***

      — Игорь! Ни за что! — кричал Серёжа, когда услышал, что их пригласили на ужин те люди, которые Игоря воспитали.       — Игорь! Ну за что?.. — ныл Серёжа, когда они поднимались в квартиру Прокопенко.