* * *
В голове туман. Мысли блуждают по закоулкам разбитого, больного разума. Внутри одолевает ощущение, будто всё, что происходит — это ночной кошмар. Мираж. Не по-настоящему. Фильм ужасов. Стираются грани. Всякие. Все. Поганая неразбериха. Обида. Ненависть. Злость. Ярость. К ним. К себе. Ко всему вокруг. А ещё… чертовски больно сделать даже шаг. Кажется, что эти болезненные импульсы скручивают всё тело. И хочется рухнуть на мокрый и грязный асфальт. Разбить себе голову о твёрдые камни. Разом. Чтобы навсегда. Чимин закрывает глаза и тихо выдыхает, стоя напротив двери в особняк Чон. Он не помнит, как выбрался из той квартиры, не помнит, как спустился вниз, по лестнице или на лифте, как сел в машину, не помнит, как доехал обратно. Словно память вычеркнула эти мгновения из его жизни. Но почему именно эти?.. Почему не то, что происходило с ним до?.. Почему это он помнит? Каждую секунду. От и до. Со светлых волос стекают капли дождя, падая на лоб, на густые ресницы, на нос, на впалые щёки, на дрожащие пухлые губы, на подбородок. Холодно. Становится так холодно… — Почему не заходишь в дом?.. — Минхо открывает окно автомобиля, пытаясь перекричать шум ливня, который внезапно начался около получаса назад. — Чего стоишь на пороге, Чимин? — с неподдельным удивлением в голосе. — Чимин?! Молодой человек не шевелится, продолжая неподвижно оставаться на месте. Заходить не хочется. Идти не хочется. Двигаться не хочется. И… …жить не хочется… — Чимин?! — обеспокоенно выкрикивает водитель, назначенный господином Чон, замечая, что что-то явно не в порядке, не так, слишком подозрительно. — Ау?! Ты чего? Даже собственное имя слышать до отвращения больно. Прав был Чонгук. Чимин — всё равно, что синоним позора. Тот, кто ничего не стоит. Пустое место. Тот, кто позорит фамилию. — Застрели меня… — Чего?! Не слышу, — переспрашивает Минхо, не понимая ни слова из-за шума чёртового дождя. — Чимин, иди в дом! — устало вздыхает. — Или мне выйти и открыть дверь перед тобой, принцесса? Давай без этих идиотских фокусов! Он тоже назвал его принцессой. Режет по живому. Это слово вонзается кинжалом в позвоночник. Колени трясутся. Ещё секунда, и он упадёт на них. — Я хочу умереть… Убей меня… — тихо-тихо шепчет Чимин себе под нос. — Пожалуйста… — Да… — мужчина сдерживается, чтобы не сматериться вслух. — Чтоб тебя! — с раздражением шипит, вылезает из машины, торопливо обходит её, пробегая по лужам, подходит со спины, берёт Чимина за предплечье и заглядывает в лицо. А оно, как снег — белое, безжизненное, не выражающее ничего, кроме зияющей пустоты. — Какого чёрта ты не идёшь в дом?! Чего ты тут встал?! Чимин плавно поворачивает к нему голову. Смотрит стеклянными глазами, не моргая. Молчит. А после так же без единого слова отворачивается от него. — Ты чего? Эй! — Спасибо, что привёз, — и замолкает, тянется к дверной ручке, опускает её вниз и проходит в холл, залитый тусклым свечением от точечно расставленных на комодах ламп. Казалось бы, наконец-то он дома, в безопасности. Но… и дома бывает опасно. — Мальчик мой, я приготовила домашние сэндвичи, — с ароматной кухни доносится мягкий голос тётушки Ли. — С курицей и беконом. Ты, небось, голодный? Мой руки и садись за стол, я покормлю тебя. Одних рук будет недостаточно. Тут бы отмыться полностью, встать под кипяток, чтобы вода нещадно шпарила по коже, а после содрать её до кровоточащего мяса. Даже не смотрит в её сторону. Кое-как проходит к лестнице, ведущей на второй этаж, и робко ступает по ступенькам, держась за широкий поручень. — Ты чего не отвечаешь? — тётушка Ли выглядывает из столовой, замечая на мраморном полу воду, оставленную от грязных ботинок. — Чимин? — озадаченно поднимает на него глаза. — Ты не болен? Никакого ответа. Ни слова. Ничего. — Оставь его. Очередные фокусы, — спокойно отзывается Юнги, обращаясь к своей матери, и тянется рукой к карману чёрного пиджака, ощущая в нём слабую вибрацию. — Есть захочет — сам придёт, — достаёт телефон и отвечает на звонок, тут же меняясь в лице. Спустя десять минут, управляющий особняком осторожно и почти бесшумно заходит в комнату Чимина. В спальне темно и свежо из-за открытого настежь окна. Юнги дотрагивается до выключателя, расположенного сбоку от двери, нажимает на него и включает свет, оглядываясь по сторонам. Чимина нет, а на полу рядом с кроватью валяется мокрая скомканная одежда. Решительно подходит к вещам и поднимает светло-голубые джинсы, разворачивает плотную ткань и видит то, о чём сказал ему Минхо — кровь. Из ванной комнаты доносятся глухие и еле слышные шорохи, словно кто-то скребётся, а следом раздаётся шум воды. Мужчина, не раздумывая ни секунды, следует туда, открывает дверь и подходит к душевой кабине, внимательно прислушиваясь. — Почему твоя одежда в крови? Горячая вода стекает с головы на спину Чимина, безжалостно обжигая кожу, а пространство вокруг заполняет серо-прозрачный пар. — Что ты натворил? — ещё один вопрос долетает до молодого человека, но остаётся без какого-либо ответа. Юнги отодвигает стеклянную дверцу и замирает, когда видит, как младший брат господина Чон кое-как держится руками за скользкую плитку на стене, прижимаясь к ней и стоя на полусогнутых ногах, дрожит и жадно глотает губами воздух вместе с водой, падающей на лицо. Мужчина опускает взгляд вниз и замечает кровь, которая практически сразу же исчезает в сливном отверстии. — Что случилось?! — Юнги осторожно дотрагивается до плеча молодого человека, стараясь осмотреть его со всех сторон. — Ты ранен? Чимин?! — произносит громче, требовательнее, куда более испуганно, и тянется рукой к крану, выключая воду. — Посмотри на меня! О, нет… Это выше сил Чимина. — Мне нужен врач… — хрипло шепчет он, сдерживая слёзы. Юнги замечает сначала синяки на запястьях, а после на пояснице, на бёдрах, на ягодицах, рассыпанные серо-голубыми пятнами на бледной коже. И всё становится понятно без слов. Они тут не нужны. Он уже видел такое совсем недавно, собственными глазами. Он видел такие же следы на теле Тэхёна, такой же ужас, страх, такую же боль, перемешанную с унижением, в затравленном взгляде. Это невозможно перепутать ни с чем. — Я позвоню твоему брату, — крепко сжимая кровавые джинсы в руках, решительно произносит Юнги, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие в голосе, но внутри всё разрывается от ужаса. — Должно быть, они ещё не успели улететь. Чимин цепенеет от услышанного. Резко поворачивает голову в сторону управляющего, а по щекам скатываются слёзы. — Нет… Нет… — отрицательно машет головой. — Пожалуйста, нет… — на рваном и хриплом выдохе. — Кому угодно, но не ему… Он убьёт меня… Юнги… Пожалуйста… — Сначала он убьёт того, кто это сделал, — холодно отзывается мужчина. — Чимин… — Не смей! — рычит молодой человек и, больше не в силах сдерживаться, опускается на колени и всхлипывает. — Я умоляю тебя! — срывается на плач, ощущая едкую боль в заднем проходе и в пояснице. — Пожалуйста, просто позови врача… Или… — протягивает дрожащую руку к нему. — Дай мне какую-нибудь мазь… — очевидно прося помощи, чтобы встать. — Только не звони Чонгуку… Прошу тебя…* * *
Тридцать часов полёта — это смертельно и мучительно долго. Особенно, если присутствует панический страх высоты. Как оказалось, у Тэхёна он есть. Видимо, как бонус ко всему прочему. Как награда за все страдания. А что? Весьма достойная. Забавно, что даже такой нюанс он не помнит о себе… Даже собственные страхи. Но один страх, кажется, ему удалось запомнить на всю оставшуюся жизнь — собственный муж. Никакая высота в подмётки не годится рядом с ним. Ничто. И никто. — Тебе нет нужды беспокоиться и переживать о чём-либо, — господин Чон берёт Тэхёна за руку и крепко сжимает его ладонь, поглаживая большим пальцем. — На борту есть врач, который будет следить за твоим состоянием. И на борту есть я. Звучит не убедительно. Скорее, наоборот. — Это успокаивает, — выдавливает из себя Тэ, но напряжённую интонацию не удаётся спрятать за наигранной стойкостью. Не в этот раз. Чонгук поправляет медицинскую повязку на его лице, замечая, как юный супруг вздрагивает даже от такого незначительного прикосновения к себе, и сразу же старается отвернуться от него. — Ничего страшного, — холодно и так отвратительно самоуверенно выдаёт Чон. — Потерпи ещё немного. В Германии процесс восстановления пойдёт куда быстрее. Пара недель, может, три, и можно будет снимать повязку. Ты рад это слышать, листочек? М? — и всё же снова тянется к его лицу и нежно проводит по щеке, дотрагиваясь пальцами, и поворачивает за подбородок к себе. — Рад, — холодное и сухое в ответ. Как выстрел. Господин Чон улыбается. Злость — хороший признак, живой, бурлящий. Агрессия всегда заставляет бороться. А борьба — именно то, что сейчас необходимо Тэхёну. Она закаляет. — Это самое главное. Твоя радость и твоё благополучие, золото моё, первостепенны для меня. Я не отойду от тебя ни на шаг, пока ты будешь проходить реабилитацию. Обещаю. Буду всегда рядом, буду тебя поддерживать. Всё скоро наладится. Вот увидишь. Тэхён сглатывает и вновь отворачивается куда-то к окну, как можно дальше от голоса Чонгука. Быть может, было бы лучше, если бы этот самолёт потерпел катастрофу?.. Какой смысл жить в страхе и ненависти? Зачем?..* * *
— Herr Jeon, wir freuen uns, Sie zusammen mit Ihrem wundervollen Ehegatten in Ihrer Klinik «Schwarzwald» begrüßen zu dürfen, — раздаётся мелодичная речь на немецком языке, и девушка учтиво улыбается, встречая столь долгожданных и важных гостей. — Ihr Zimmer ist bereits für Sie bezugsfertig. Frau Jeon ist momentan verreist und wird in zehn Tagen zurückkehren. Taehyung wurde bereits ein behandelnder Arzt zugewiesen. Er wird zu Ihnen kommen, nachdem Sie sich in Ihrem Zimmer eingerichtet und ausgeruht haben . Клиника представляет собой огромный, но уютный реабилитационный центр, рассчитанный всего на тридцать пять коек, где работают лучшие медики и специалисты со всего мира. В ней есть операционный блок, бассейн, кабинеты массажа, спортзал для занятий лечебной физкультурой, кабинеты физиотерапии, косметологические кабинеты и стоматологические, блок интенсивной терапии, кабинеты для восстановления после серьёзных травм, ушибов и растяжений, а так же работают штатные психологи, психотерапевты и гештальт-терапевты. Есть большая библиотека, комфортная столовая, теннисный корт, огромный задний двор с фонтанами и лабиринтами из кустов, с беседками, лавочками, садовыми качелями, гамаками и искусственным прудом, где плавают лебеди и утки. Но всё же главное преимущество перед всеми остальными клиниками — это её выигрышное расположение близ небольшого немецкого городка Фройденштадт , окружённого хвойными и пихтовыми лесами и горами. Свежий воздух, тишина и благодать — именно то, что необходимо для скорого и качественного восстановления, поэтому решение строить реабилитационный центр отдельного плана было принято именно в этих краях. Господином Чон, разумеется, ведь сама клиника уже около девяти лет принадлежит именно его семье, а если быть точнее, то заправляет ею его мать. — Добрый день, — сдержанно отзывается Чонгук, кидая незаинтересованный взгляд на юную особу. — На английском, пожалуйста, — поправляет он администратора. — Мой супруг не разговаривает на немецком языке. Проводите нас в палату. И как можно скорее. Давайте сегодня опустим эту ненужную лирику. — Конечно, господин Чон, — смущённо отвечает девушка. — Следуйте за мной. Меня предупреждали, что весь период восстановления Тэхёна рядом с ним будет находиться личный телохранитель. Мы подготовили для него отдельные апартаменты со всеми удобствами, включая душ, туалет и личную кухню. Комната расположена прямо напротив вашей палаты, — мило улыбается и нажимает кнопку вызова лифта. — Так же мы заранее были осведомлены тем, что вы будете находиться в клинике вместе с Тэхёном, поэтому подготовили для вас особую палату, а всё крыло центра мы отвели исключительно для вас по распоряжению фрау Чон. Лифт привозит господина Чон, Тэхёна и Хосока на третий этаж, светлый коридор которого залит дневным светом, пробивающимся сквозь широкие и длинные окна, из-за чего помещение кажется ещё больше. Повсюду обилие комнатных растений и цветов, удобные пуфики и диванчики. Администратор открывает дверь и вытягивает руку вперёд, предлагая войти. — Апартаменты разделены на три основные части, — принимается охотно объяснять она. — Здесь находится кухня, холодильник и кухонный гарнитур для хранения продуктов, — указывает на ящики белого цвета. — Так же есть электрический чайник, кофемашина, микроволновая печь и мультиварка. Из кухни можно выйти в просторную гостиную, предназначенную для отдыха или работы. Диван, — кивает в сторону. — Раскладывается, как и кресла, представляя из себя дополнительные спальные места. Из гостиной, — на несколько секунд отодвигает плотные шторы, чтобы продемонстрировать вид из окна. — Есть выход на открытую лоджию, которая соединена со спальней, — распахивает ещё одну дверь, заходит первая, и в глаза сразу же бросается двухместная кровать, напротив которой расположен большой телевизор, прикреплённый к стене. — А это, собственно, сама палата. В шкафу можно хранить всю необходимую одежду, так же есть две прикроватные тумбочки и ночники. В ванной, — плавным движением указывает ещё на одну белоснежную дверь. — Есть душевая кабина, джакузи и стиральная машина. Пожалуйста, располагайтесь, — заканчивает она и следует к выходу. — Если что-то потребуется, то обязательно обращайтесь, господин Чон, сделаем всё в лучшем виде. Все остальные важные аспекты вашего пребывания тут расскажет вам лечащий врач. Он уже знает о вашем приезде и скоро подойдёт. Приятного отдыха и скорейшего выздоровления. — Непременно, — холодно отвечает Чон и оглядывается вокруг себя. — Ты всё слышал, листочек? Тебе обязательно тут понравится, — подходит к растерянному юноше, стоящему посреди огромной комнаты, наклоняется к его лицу и нежно целует в кончик носа. — Ты устал. Я помогу тебе переодеться и прилечь. Перелёт был очень долгим. Тебе нужен отдых. Горло сдавливает огромный ком. Девушка показалась Тэхёну милой и приветливой, но внутреннее беспокойство возрастает с каждой секундой. Ощущает себя потерянным котёнком. — Сколько мы тут пробудем? — взволнованно уточняет Тэхён, наощупь трогает мебель вокруг себя, словно изучает её, крепко держась за своего мужа. Новая обстановка, тем более та, которую ты даже не можешь увидеть, непременно пугает. — Об этом нам расскажет врач. Не терзайся сейчас этим и помни, что процесс восстановления — это, в первую очередь, здоровое питание и сон. Всё будет хорошо, — мягко добавляет и осторожно сажает Тэ на кровать, присаживаясь на корточки напротив него. — Тут очень темно. Почти ничего не видно. Это для того, чтобы никакие лучи солнечного света или комнатного освещения не смогли навредить твоим глазам. Я останусь с тобой в одной палате, золото моё, чтобы тебе не было одиноко и страшно в новых для тебя условиях и в окружении незнакомых тебе людей. В дверь раздаётся отчётливый стук, прерывающий Чонгука. — Войдите, — неохотно оборачивается господин Чон и поднимается на ноги, встречая суровым взглядом молодого мужчину, на вид лет тридцати, высокого, статного, со светлыми волосами и в белоснежном халате. — Добрый день, — мужчина проходит в палату, держа в руках планшет и ручку. — Меня зовут Владлен Лебедев, но вы можете называть меня Влад. Я буду вашим лечащим врачом, Тэхён, — любезно добавляет он, сразу же обращаясь к своему пациенту. — Если вы не против, то я хотел бы сейчас задать вам несколько уточняющих вопросов и провести быстрый осмотр. Я получил уже все необходимые данные из клиники в Австралии, но всё же есть пара моментов, которые вызывают у меня особый интерес, — поправляет очки. — Это быстро. Говорит на кристально-чистом английском языке. Без единой запинки или оговорки. Весьма молод, но в голосе слышится твёрдость и напористость. Это сразу располагает к себе. Господину Чон это нравится. Но… какое же необычное имя. — Доктор Лебедев, — обыденно повторяет за ним Чонгук и подходит ближе, задумчиво щурясь и вглядываясь в лицо. — Позвольте уточнить, вы из Беларуси? Быть может, Польша или Хорватия? — Нет, — спокойно отзывается врач. — Я из России, но с детства живу в Германии. Образование я также получал в Германии, если это имеет для вас значение. Я терапевт, работаю в клинике фрау Чон уже около двух лет. Не беспокойтесь. У меня пусть и не большой, но хороший опыт работы с травмами глаз. Никаких проблем, уверяю вас, не возникнет, — заглядывает за спину господину Чон, мельком осматривая Тэхёна, который по-прежнему молча сидит на кровати. — Так я могу провести осмотр, Тэх… Не удаётся договорить и обратиться, непосредственно, к самому пациенту. — Можете, — в палате раздаётся ледяной голос Чонгука. — Надеюсь, это не займёт много времени, так как мой супруг очень устал и хотел бы отдохнуть. Почему он отвечает за самого Тэхёна? С чего бы это? Такое поведение вызывает сразу же массу вопросов и предположений. Не самых хороших. — Это займёт несколько минут, — уверительно заявляет Владлен, дружелюбно улыбаясь, и направляется к юноше. — Тэхён, вас что-нибудь беспокоит сейчас? — Добрый день, — стараясь говорить без акцента, на английском произносит Тэ. Чонгук ведь терпеть не может акцент и считает, что он портит чистую речь. — Нет, — отрицательно машет головой. — Ничего… — Что-то болит? Есть рези в области глаз? — наклоняется чуть ниже и дотрагивается до медицинской повязки. — Когда меняли в последний раз? Снова молчаливый и отрицательный кивок головой. — Несколько часов назад… В самолёте… — подбирая слова, принимается объяснять Тэ, сжимая пальцами край своей рубашки. — Хм… Быть может… — Мой супруг ведь сказал, что сейчас его ничего не беспокоит, Влад, — внезапно вмешивается в беседу господин Чон. — Он хочет спать. Перенесём это… интервью на вечер. Доктор Лебедев переводит заинтересованный взгляд на Чонгука, несколько секунд смотрит на него, будто изучает, а после снова обращается к Тэ, игнорируя слова сына владельцы клиники. — Вы чувствуете себя в безопасности сейчас, Тэхён? Наступает томимая пауза. Господин Чон поправляет на себе галстук, чуть ослабляя узел, и еле сдерживает опасный оскал. — Нет… — тихо произносит Тэ, опуская голову вниз. — Мне страшно… — Почему? — Владлен успевает опередить Чонгука, задавая чёткий и увереный вопрос. — Потому что я ничего не вижу… — Тэхён называет лишь одну из причин. — О, это поправимо, — улыбаясь, успокаивает его доктор. — А сейчас вам действительно необходимо отдохнуть. До завтра я не стану вас беспокоить, располагайтесь и обживайтесь. А с завтрашнего дня мы приступим к сбору всех необходимых анализов. Выздоравливайте, Тэхён, и ни о чём не беспокойтесь. Вы в надёжных руках. Доктор Лебедев покидает палату, отходит в самое дальнее крыло, кладёт на подоконник планшет с бумагами, в которых так ничего и не написал, достаёт из кармана медицинского халата смартфон и набирает номер, дожидаясь, когда монотонные гудки сменит голос. — Фрау Чон, — приветственно тянет он. — Ваш сын и его супруг уже заселились в палату. Я задал несколько уточняющих вопросов нашему пациенту и уже готов вынести диагноз, — издаёт смешок, слушая ответ на том конце провода, а после добавляет. — Не удивлюсь, если ваш сын бьёт его, — снова замолкает, поправляя очки. — Нет, видимых ссадин и синяков нет, но зажатость мальчика и страх, читаемый во всём его поведении, указывает на то, что он боится Чонгука. Мы вас все очень ждём, фрау Чон. Постарайтесь не задерживаться в командировке. И… я чертовски скучаю…* * *
— Тэхён? Тэ вздрагивает, реагируя на голос Чонгука, который донёсся, кажется, откуда-то со стороны кухни, долетая до него строгим эхом. Он всё ещё тут? Чонгук ведь должен был уехать в город по каким-то личным вопросам. Почему он всё ещё в больнице? — М? — вяло мычит Тэ в ответ, чуть приподнимаясь с кровати. Хочется спросить, почему его муж остался, но как-то… неудобно. — Врач мне сказал, что ты отказался от завтрака, — голос становится ближе и слышится ещё более чётко. — Уже в третий раз за последние пару дней. — Я не голоден. Два дня тянутся так долго. Сплошные анализы и процедуры. Не хочется ничего. Совершенно. Хочется, чтобы скорее закончился этот ад. Чон останавливается рядом с больничной койкой и устремляет внимательный взгляд на своего супруга, обдумывая только что услышанное. Интересно. — Полагаю, ты не голоден со вчерашнего дня, раз вчера вечером ты не стал и ужинать? Тэхён недовольно вздыхает, поправляя на себе тонкое летнее одеяло. Ну, вот, опять он должен оправдываться. За что? За то, что не голоден? Серьёзно? — Я… — скомканно бубнит Тэхён и замолкает, когда господин Чон опережает его. — Я не давлю на тебя, листочек, — словно чувствует нарастающую агрессию у юноши в его же интонации. Достаточно одного слова от Тэ, чтобы уловить настроение и сразу же выкрутить ситуацию исключительно в свою пользу. — Скорее, хочу понять для себя, в чём именно заключается проблема, чтобы решить её, — присаживается на кровать и дотрагивается до ладони Тэхёна. — Тебе не нравится больничное меню? Ты хочешь чего-то особенного? Мм? — крепче сжимает руку юноши и тянет к себе, невесомо целуя тыльную сторону. — Тебе нельзя голодать. Это вредит твоему восстановлению. Ты ведь не хочешь, чтобы доктору пришлось выписать тебе капельницы, верно? — Просто нет настроения, — выдавливает из себя Тэ и опускает голову вниз, огорчённо выдыхая. — Мы ведь с тобой уже обсуждали, что пропускать приёмы пищи нельзя, золото моё, — свободной рукой поправляет непроницаемую повязку на глазах Тэ. — И ты обещал мне, что будешь выполнять все предписания врача. Почему ты собственноручно вредишь себе, Тэхён? И снова это «Тэхён» слышится таким суровым и грозным, что впору начать ненавидеть собственное имя. У Чонгука есть странная особенность — когда он обращается чётко по имени или фамилии, то произносит это так, будто тот, к кому он обращается, должен ему целую жизнь. — Почему ты не слышишь меня? Чонгук вновь припадает губами к нежной, но такой холодной руке Тэхёна, и целует несколько раз, только теперь эти поцелуи не кажутся уже такими еле ощутимыми и парящими. Скорее, они более уверенные, требовательные, властные. — Я тебя слушаю, любовь моя. — В этом-то и проблема, — вздыхает Тэхён и поднимает голову выше, тихо произнося. — Ты слушаешь, но не слышишь… Ты уже два дня живёшь со мной, но… — Но? Тэхён замолкает. Хочется так много сказать. Так много спросить. Хотя, по большей части, высказать, но какой в этом смысл? Зачем? Для чего? Это ничего не поменяет. Чонгука ничего не изменит. Ни-че-го. — Ты хочешь, чтобы я тебя слышал, но ничего не говоришь? — так мягко спрашивает господин Чон и внезапно заваливается на кровать, обнимает Тэ за талию, прижимается к нему, аккуратно закидывает свою ногу на его и утыкается носом в шею. — Ангел мой, — полушёпотом и так вкрадчиво, что у юноши появляется сдавленность в груди. — Прости. Возможно, я бываю недостаточно чутким, но я не умею читать мысли, — Чон закрывает глаза, старательно расслабляясь. — И я не могу предугадать всё, что находится в твоей светлой головке. Я привык обсуждать любые проблемы детально, а не барахтаться на поверхности. Что тебя тревожит? М? Скажи, и я обещаю, что услышу тебя. Хочется поверить Чонгуку. Хочется хотя бы попробовать. Больше от безысходности, чем по зову сердца. Рискнуть или нет — ещё один изнурительный вопрос, добавившийся в копилку тягостных сомнений. Всё же он не чужой человек. Муж, как никак. Единственный родной и близкий человек, с кем можно поговорить. И как же от этого, чёрт возьми, невыносимо больно. — Я устал… Господин Чон молчит. Ни единого звука. Только размеренное и спокойное дыхание около уха. Не перебивает. Не спрашивает. Действительно слушает. — Я так устал, Чонгук… — дрожащим голосом повторяет Тэ. — Ты даже не представляешь, как я устал копаться в себе… Как я устал прокручивать в своей голове эти мысли, которые разрывают меня изнутри. Как я устал сомневаться, бояться, пытаться найти ответы на бесконечные вопросы о тебе, о себе, о нас. И мне так обидно! — со злостью вырывается из него. — Мне обидно, что ты делаешь вид, будто бы ничего не случилось, будто между нами всё хорошо! Всё не хорошо! — резко хватает Чонгука за предплечье и откидывает его руку, в сторону, убирая с себя. — Всё плохо! Ощущение, будто с плеч свалился неподъёмный груз, который Тэхёну приходится волочить на себе в одиночку. Сначала даже не верится, что он произнёс это вслух. Не верится, что он снова смог собраться с остатками своих сил и ринуться в бой, противостоя своему мужу. Но как же, чёрт возьми, становится от этого легче. Быть может, это мнимое ощущение, которого хватит всего на каких-то несколько жалких минут, но такое необходимое. — Я стараюсь сделать всё возможное, чтобы было хорошо. Тэхён нервно сглатывает, поворачивая голову к Чонгуку. И это всё?.. Вот так вот просто? Без ответной агрессии на его слова и действия? Он… согласен? Выходит, Чонгук подтверждает своим ответом, что всё действительно плохо? Это не сон?.. — Я плох в сентиментах, листочек, но я стараюсь, — утвердительно повторяет господин Чон и отодвигается от Тэхёна, давая ему личное пространство. И становится так грустно. Так пусто, что Тэ не может сдержаться и громко всхлипывает, с усилием замолкая, чтобы не разреветься, как девчонка. Наступает тишина. Оба молчат. Не потому, что нечего сказать, а потому, что никто не решается продолжить первым. Даже Чон. Сейчас слишком опасно. Сейчас можно с лёгкостью сломать всё то, пусть даже самую малость, что удалось уже выстроить. А допустить это — всё равно, что самому устроить пожар, в котором окончательно всё сгорит. Нельзя. Не в этот раз. Тэхён снова всхлипывает. И ещё раз. Потому что… потому что его муж правда старается. А от этого больнее в миллиарды раз. Лучше бы не старался… Так было бы проще ненавидеть его. — Хочешь мороженое? — такой неуместный и абсолютно неожиданный вопрос. Ну, а как ещё отвлечь расстроенного ребёнка? Да и любые разговоры неминуемо закончатся ссорой. Этого допустить нельзя. Слёзы — тем более. — Ч-что? — переспрашивает Тэ, полагая, что ему могло просто послышаться. — Хочешь мороженое, любовь моя? — уверенно и без капли юмора переспрашивает у него господин Чон. — Назови любое. Хоть из берёзового сока. И я достану тебе его. Это доламывает окончательно. Всё. Это финальный аккорд. Последний мазок на полотне художника. Это край. Это ломает безвозвратно. — Хочу, — всё же срывается на слёзы и сдавленно шепчет Тэхён, понимая для себя, что в это мгновение он плачет из-за того, что хочет обнять Чонгука, уткнуться ему в грудь и пролежать так до самого обеда. И как тут не плакать? Ненавидеть и презирать оказалось сложнее, чем он думал. Из берёзового сока мороженое не хотелось, а вот кокосовое с миндалём и шоколадной крошкой — очень даже. Доставили лакомство — а с учётом больничного меню, всё, что не приготовлено на пару и без соли — это именно лакомство, а уж тем более мороженое, крайне быстро. Не прошло и получаса. Даже подтаять не успело. Хотя, по-другому и быть не могло, если задание выполнял Хосок. Господин Чон приподнимает бровь и улыбается лишь уголком губ, наблюдая за тем, как Тэхён молчаливо дожидается, когда он снимет бумажную упаковку и наконец-то отдаст ему вафельный рожок. Сейчас его юный супруг кажется таким забавным и особенно нежным. Это невозможно не заметить. Есть в этом моменте свой некий шарм. И впервые за всё время, проведённое с Тэхёном, Чон не хочет самоутверждаться и демонстрировать свой тотальный контроль над юношей. Он хочет порадовать. Пусть даже такой мелочью, как мороженое, но добиться, чтобы Тэ почувствовал себя счастливым. Может ли мороженое, даже кокосовое с шоколадной крошкой и миндалём, сделать хоть кого-то счастливым? А Тэ? Если да, то Чонгук готов купить завод по его производству и подарить Тэхёну. — Разве Влад не будет ругаться? — Тэхён нетерпеливо протягивает перед собой руку. — А как же диета? Пробивающиеся сквозь плотные жалюзи на окнах лучи утреннего солнца еле-еле падают на светло-золотистые взъерошенные волосы Тэхёна, заставляя пряди переливаться блёклым свечением. Ещё день назад доктор сообщил господину Чон, что Тэхёну уже можно находиться в палате при не ярком дневном свете или тусклом комнатном освещении, но Чонгук запретил. Буквально. Хоть на глазах плотная и непроницаемая повязка, но риск слишком велик. — Можно подумать, ты её придерживаешься, листочек, — с ухмылкой отвечает Чонгук и протягивает ему рожок, несколько секунд размышляет, глядя на него в упор, а после поднимает руку чуть выше и тянется ею к губам своего супруга. — Попробуй. Юноша озадаченно начинает шарить в воздухе. — Мороженое прямо перед тобой, — не может удержать улыбку. — Просто облизни. — Но я в состоянии сам есть, — смущённо отзывается Тэ, но всё же высовывает изо рта кончик языка, чувствуя, как он прикасается к чему-то ледяному, но такому вкусному, что невозможно не облизнуть ещё раз, но теперь более размашисто, собирая миндальную стружку, посыпанную сверху кокосовых шариков. — Разве это означает теперь, что я не могу покормить своего мужа, м? Тэхён осторожным движением забирает рожок и принимается медленно и с таким неподдельным наслаждением кушать, будто это вовсе не мороженое, а блюдо самой высокой кухни. — Я даже не помню, когда в последний раз ел мороженое, — вдруг произносит Тэ и замирает. — Не помню, каким оно было на вкус, какого было цвета… С момента моей выписки из клиники и с момента возвращения домой я ни разу не ел мороженое, а то, что было до, никак не могу вспомнить… Домой. Чон акцентирует всё своё внимание именно на этом слове. Тэхён впервые за эти несколько месяцев окрестил своё возвращение именно так. Не просто дом. Не особняк. Не сказал, что вернулся к нему. Звучало чёткое «домой». Это самое ценное, что можно было услышать в сложившейся ситуации, самое важное и значимое, потому что само по себе слово «домой» подразумевает особый смысл для каждого человека. Домой — это не к кому-то. Домой — это к себе, в первую очередь. А к себе — это твоя зона комфорта и твоя крепость. — Хочешь, я опишу тебе, как выглядит это мороженое, золото моё? Тэхён отрицательно машет головой. — Не вздумай! Даже не смей! — возмущённо отнекивается. — Я не хочу к этому привыкать. Не хочу, потому что мне страшно, — так хладнокровно признаётся, вновь замолкая и принимаясь есть. — Теперь, когда ты немного успокоился, я хочу всё же поговорить с тобой, — внезапно нарушает тишину господин Чон. — Выскажись. Скажи мне всё, что ты думаешь, и вместе, я уверен, мы найдём выход из любых проблем. — Не найдём. — Отчего же, листочек? Откуда такая категоричность? М? — У нас с тобой разные… взгляды. — Неужели? — господин Чон сохраняет хладнокровие и спрашивает размеренным тоном, чтобы лишний раз не давить, тем более сейчас, когда так интересно выяснить, о каких-таких разных взглядах и на что именно лепечет его прекрасный ангел. — Ты отказываешь мне в разводе, — как гром среди ясного неба. — А ты так твёрдо уверен, что хочешь развестись? — А ты сомневаешься? — Тэхён вдруг переходит на откровенную грубость, отвечая вопросом на вопрос. Самое время пристыдить мальчишку и хорошенечко осечь, чтобы в следующий раз, прежде, чем что-либо сказать, он сначала смаковал интонацию по несколько раз в своей голове, а уж только потом осмеливался начинать говорить. Но это было бы слишком опрометчиво сейчас. — Тэхён… — Чонгук, — перебивает юноша, не давая договорить, и произносит имя на манер супруга. Если бы Тэ мог видеть, то непременно одёрнулся бы от того взгляда, каким сейчас на него смотрит господин Чон. Упрямый. Прожигающий. Испепеляющий. Взгляд, похожий на чёткий выстрел в упор. И самое главное — неистово возбуждённый. Крошечная лань решила нападать на грозного льва на его же собственной территории. В любом другом случае Чон даже не стал бы тратить своё время, чтобы объяснять, что такие поступки влекут за собой печальные, а иногда и смертельные последствия, но только не с Тэхёном. Его упорные сопротивления по-прежнему распаляют и заставляют чувствовать себя живым. Чон готов признать, что с ним он ощущает вкус жизни совсем иначе — слаще, пленительнее, изысканнее. Пожалуй, ради этого можно закрыть глаза на незначительные юношеские перепады настроения. — Я хочу тебя… — вдумчиво произносит Чон и добавляет в конце. — Поцеловать. На мгновение юноша поддаётся ступору. Это явно не та реакция, которую он ожидал получить. Он надеялся, что Чонгук не упустит возможность начать вновь давить, поучать, воспитывать и, разумеется, наказывать. Тэхён осознанно хотел сделать ему больно своими словами, унизить, задеть. Специально. Но его муж сохраняет такое самообладание, что волей не волей хочется бить ещё сильнее. — Я ненавижу тебя. — Потому что любишь? — Ох, не-е-е-ет, — с глухим и раздражительным смешком тянет Тэхён, чувствуя, как готов окончательно взорваться в любую секунду. — Я тебя не люблю. — Нестрашно, — спокойно парирует господин Чон, замечая, что его юный супруг испачкал губы в уже успевшем подтаять мороженом. — Я тебя не люблю! — ещё раз повторяет Тэ, но уже громче и настырнее, будто донося до Чонгука элементарную истину. — Я слышал, листочек. Нестрашно, говорю же. Это временно. — Нет, это навечно, — почти рыкает на него Тэхён. — Я не люблю тебя и никогда не полюблю. — Угу, — холодное и убийственно спокойное в ответ. Губы Тэхёна расползаются в кричащей и нервной улыбке. Нет, это уже слишком. Даже для него. Ему жизненно необходимо выпустить свой пыл. Прямо сейчас. Срочно. Кажется, что без этого он умрёт. Всё внутри разрывается, как снаряды бомб. Хочется вопить. — Когда я встречу достойного мужчину и буду выходить за него замуж, я пришлю тебе приглашение на свадьбу, Чонгук, чтобы ты собственными глазами видел, как губы, которые ты так хочешь поцеловать, целует другой. Тэхёну плевать, что Чонгук находится рядом с ним. Плевать, что за подобные фразы может прилететь. Ему абсолютно безразлично сейчас на последствия. Плевать даже на то, что Чонгук — единственный, кто может спасти ему зрение. Главная цель — сделать больно. Так же, как Чон сделал ему. И, если физически Тэ слабее и не может причинить ему вред, то он будет действовать другими способами — бить, резать, кромсать словами. — Что ж, тогда после свадьбы обязательно вышли мне приглашение и на похороны, ангел мой, не забудь только, ведь это будет последнее, что сделает этот достойный мужчина. В груди всё сжимается. Тэ закусывает нижнюю губу и резко поворачивает голову вбок, реагируя на посторонние звуки и шорохи. — Не подходи ко мне! — рычит он на всю палату, хватаясь свободной рукой за край медицинской повязки на глазах, готовый вот-вот сорвать её. — Не подходи, Чонгук! — Это Хосок, — холодно поясняет господин Чон, оставаясь сидеть на кровати напротив юноши. — Он принёс цветы. — Нахрена нам тут цветы?! И вновь заветное слово. Нам. Услада для Чонгука. Даже нет никакой нужды заострять внимание на этом беспардонном и низкосортном «нахрена», от которого уши в трубочку сворачиваются. А Тэхён — вовсе не промах. Провоцировать умеет отменно. Вот только выбирает не те способы. Отсутствие равнодушия — самый яркий показатель наличия чувств. А это именно то, что необходимо господину Чон. — Я хотел тебе сделать приятно, ангел мой, — всё также спокойно и выбивающе звучит в ответ. — На-хре-на?! — сквозь зубы шипит Тэхён, чувствуя, как на его пальцы капает липкое мороженое, стекая с рожка. — Я их даже не могу увидеть! Понимаешь?! Не могу даже посмотреть на них! — бездумно выкрикивает, окончательно обнажая все свои переживания перед мужем. — Тогда зачем?! — Обычно цветы нюхают, листочек. Куда важнее аромат, который они источают. Я бы мог, конечно, описать тебе внешний вид этого, не побоюсь такого высокопарного определения, роскошного букета, но ты сам сказал, что не хотел бы к этому привыкать. Поэтому постарайся пока что почувствовать лишь запах, хорошо? Ещё секунда, и Тэхён просто забьётся в истерике от этой непробиваемости. — Я не принимаю от тебя цветы! Мне они не нужны! — Хорошо. Пусть тогда просто красиво стоят в вазе и источают этот приятный сладковатый аромат, ведь мне хочется окружить тебя уютом, — Чон опускает взгляд вниз, замечая, что капли растаявшего мороженого уже падают на одеяло. — Позволь мне помочь тебе, золото моё, иначе ты весь перепачкаешься. Тэхён с рывком поднимает руку к своему лицу и кусает кокосовый шарик. Назло мужу, будто пробует лишить его возможности быть необходимым сейчас. И это выглядит так нелепо и забавно, что Чонгук еле сдерживается, чтобы не засмеяться во весь голос. — От этого ты нуждаться в моей помощи меньше не стал, — мягко произносит он, а после Тэхён ощущает, как по его губам скользит чужой язык, слизывая сладкие остатки с шоколадной крошкой. — Вкусно. Тэ даже не осознаёт, как в это же мгновение отпускает из ладони размякший рожок, запуская его в мужа, и мороженое летит на пол, пока он успевает только рвано промычать, утопая в жадном и в таком уверенном поцелуе. Упирается ладонями в плечи Чонгука, хочет оттолкнуть его от себя, но отвечает на поцелуй, размыкает липкие губы и целует в ответ, хватается пальцами за воротник поло, тянет его на себя, чувствуя, как рука мужчины оказывается на его пояснице, придерживает за неё, чтобы он не завалился на спину. — Пошёл к чёрту! — рычит Тэхён не своим голосом, замахивается и ударяет. — Пошёл вон от меня! Уйди! Уходи! Улетай в чёртов Сидней и никогда не возвращайся! В палате раздаётся звонкая пощёчина, и так же резко наступает давящая тишина. Тэхён не шевелится, сжимает пальцами обеих рук плечи мужа, впиваясь ногтями. Всего несколько мгновений прошло, а кажется, что целая вечность. — Ещё, — шероховатый голос прямо напротив лица Тэхёна, всего в нескольких сантиметрах. Так и просит. Так и требует. — Ну же, листо… — Заткнись! Ты псих! — выдавливает из себя юноша. — Ты сумасшедший! Ненавижу тебя! — Я тебе не верю. Докажи, мой ангел. Докажи свою ненависть. Тэ бьёт ещё раз, но на этот раз вкладывая все силы, что у него есть. Хочет ударить прямо с кулака, но не решается. Бьёт ладонью. Наотмашь. Тэхён снова попадает по щеке Чонгука, оставляя на ней красный след. Господин Чон даже не пытается увернуться. Стойко терпит. Не отворачивается. Не жмурится. Смотрит в упор, принимая удары от супруга. Ему это нужно. Тэхёну необходимо выплеснуть эмоции. — Гори в Аду! — шипит на него Тэхён, чувствуя, как чужие руки сильнее окольцовывают его в своих объятиях. — Ты сгоришь в Аду, чёртов псих! Обида вырывается наружу вместе с оскорблениями и унизительными словами. Смертельно больно внутри. Обида — это болезнь в душе человека. А болезнь надо лечить. Даже, если больно. Даже, если обоим. И становится легче… Обоим. И становится от этого страшно… Тэхёну. — Я тебя ненавижу! — прерывисто выдыхает Тэ, по-прежнему вцепляясь в своего мужа так, будто он единственный, за кого можно держаться, чтобы не упасть. — Я тебя ненавижу, слышишь?! Ненавижу! — А я тебя люблю… — горячее дыхание приятной дрожью проносится возле подбородка, и Тэ закидывает голову назад, тут же чувствуя, как ладонь Чона оказывается на его затылке, придерживая от резкого и неосторожного движения. Чонгук ведёт кончиком носа по шее, медленно скользит им по кадыку и снова поднимается к губам, осторожно прикусывает их и сверлит жадным взглядом Тэхёна, ловя каждый его тяжёлый, но от этого не менее возбуждённый вздох. — Ты можешь бороться, сколько тебе угодно, можешь бить, сопротивляться, кричать, но я не отступлю, — звучит, как бесповоротный приговор. — Отпусти, — шепчет на выдохе Тэ. Уже не кричит. Не вырывается. Лишь упирается ладонями в мужскую грудь. — Если только на секунду, — убирает руку с поясницы, и Тэ плавно ложится на спину. — Чтобы после снова взять. Господин Чон осторожно нависает сверху, сначала усаживаясь на бёдра Тэхёна, а после наклоняясь к его лицу, на щеках которого появляется всё тот же возбуждающий розовый румянец. Невозможно устоять, чтобы не поцеловать в это местечко. И он целует. Коротко. Нежно. Несколько раз, смакуя удовольствие. — Ты слишком напряжён, — напористо подчёркивает Чонгук, скользя носом по скуле и перебираясь к ушку. — Уйди, — Тэ отпускает плечо мужа и упирается рукой ему в лицо, стараясь отвернуть от себя, но заметно вздрагивает, когда Чонгук сначала прикусывает его ладонь зубами, чуть надавливает на кожу, оставляя еле заметный след, а после ловит губами большой палец, облизывает его и перебирается к указательному, принимаясь посасывать его, оставляя вязкий след от слюны. — Хочу, чтобы это был твой член, — внезапный рык раздаётся над юношей, а его щёки пуще прежнего вспыхивают алой краской, которая выдаёт то ли очевидное смущение, то ли нарастающее возбуждение — в любом случае, это что угодно, но не сопротивление. — Мне плохо… — безнадёжно выдавливает из себя Тэхён, пытаясь увернуться от очередного поцелуя. — Мне нужен врач… — Тебе нужен я, — убедительно шепчет господин Чон, снова облизывая пальцы, но теперь уже более размашисто и тягуче. — Я сделаю тебе хорошо. Юноша даже не может прочувствовать весь спектр эмоций, который он сейчас испытывает. Это едкая грань страха и ужаса, граничащая с разоблачающим возбуждением. За все эти долгие дни у него не было возможности хотя бы просто подрочить, чтобы выпустить пар и расслабиться. Да, в его положении последнее, о чём будешь думать — это о сексе, но он слишком молод и чересчур напуган всем произошедшим и происходящим с ним. Организм требует разрядки. Это физиология. И сейчас его тело, как никогда, реагирует на каждое к нему прикосновение, покрываясь мурашками и бросаясь в жар. Даже если бы он хотел это скрыть, то не смог бы. — Я не хочу тебя! — сдавленно бормочет Тэхён и испуганно приподнимает голову с подушки, когда Чонгук залезает под медицинскую сорочку, которую он не успел переодеть после сна и сдачи утренних анализов, и плавно ведёт от колена по бедру, переходя на его внутреннюю сторону. — Чонгук! — настойчиво, но больше напоминает писк. Юноша начинает ёрзать, пробуя выползти из-под мужа, и именно в этот момент замирает, ощущая, как Чонгук сам слезает с него, давая свободно вдохнуть. — Постарайся не думать ни о чём, — господин Чон, еле касаясь, гладит подушечками пальцев поджатые ноги в коленях. — Просто доверься мне, мой маленький. Я не причиню тебе вреда. После всего того, что произошло на заднем дворе особняка в пригороде Сиднея у клетки, доверять невозможно. Лишившись зрения — тем более. Слишком страшно. Слишком… тяжело. — Я не верю… — мычит Тэхён и резко сдвигает ноги вместе, когда Чон принимается целовать его колени, спускаясь к щиколоткам. И становится так стыдно от того, что под сорочкой он абсолютно нагой, а уже возбуждённый член выглядывает из-под задранной полупрозрачной ткани, поэтому Тэ приподнимает ноги чуть выше, отрывая их от кровати, чтобы спрятать свой орган от взгляда мужа. — Отпусти свои мысли и страхи, золото моё, — господин Чон через силу отстраняется от юного супруга, слезает с больничной койки и следует к двери в палату, после чего Тэхён слышит отчётливый щелчок запирающегося замка. — Пожалуйста… — перепуганно скулит Тэхён, наспех поправляя на себе лёгкую сорочку. — Я не хочу, Чонгук. Господин Чон снимает с себя поло, подходя ближе, и отбрасывает его в кресло, вновь забираясь на кровать. Берёт Тэхёна за запястье, аккуратно тянет его руку к себе и проводит ею по своей груди, чтобы заставить ощутить жар от его собственного тела, прикоснуться к горячей и чуть влажной коже, успевшей уже еле заметно вспотеть от возбуждения. — Не бойся, маленький, — Чонгук смакует эту фразу с таким удовольствием, будто прямо сейчас будет лишать мужа девственности. И это чертовски его заводит. Пока Тэхён старательно пытался улизнуть от его хищных взглядов, поджимая ноги, Чон уже успел заметить, насколько Тэ по-прежнему гладкий, без единого лишнего волоска, и узкий. Иначе и быть не может. Чон прекрасно знает, что сам Тэхён себя не растягивает. Тем более весь этот месяц. — Я не хочу! — куда более настойчиво повторяет Тэхён после того, как муж обхватывает его колени и раздвигает ноги шире, а больничная сорочка вновь задирается, поднимаясь вверх по бёдрам и обнажая твёрдый орган. — Это говорит твой страх, — кончики пальцев Чонгука прикасаются к возбуждённому члену, плавно поглаживая выпуклые вены на нём. — А твоё тело говорит совсем иное, — он берёт его дрожащую руку и притягивает к паху, вынуждая взяться за собственный член, и укладывает свою ладонь поверх Тэхёна. — Чувствуешь, листочек? Ты так возбуждён. Твоё тело охотно реагирует на все мои действия, давая тебе понять, что ты хочешь. Хочешь меня, — глухо подчёркивает. — Поласкай себя, — вынуждает обхватить пальцами крепкий ствол сначала около головки, а после принимается сам аккуратно и плавно водить рукой Тэ, спускаясь всё ниже к яичкам. — Сделай себе приятно, маленький, — возбуждённо произносит, наблюдая, его как юный супруг приоткрывает рот и шумно выдыхает. — Ты ведь хочешь, чтобы тебе стало хорошо, мм? Тэхён поддаётся и повторяет движения Чонгука, начиная поступательно мастурбировать себе. Как же стыдно. Настолько, что хочется провалиться сквозь землю, но при этом как же не хочется останавливаться. Тэ вздрагивает от того, что чужие губы начинают целовать внутреннюю часть его бедра, оставляя на бледной коже влажные и красноватые следы, а следом дотрагиваются до выпуклой круглой головки, начиная посасывать её, причмокивая. Хочется взглянуть на мужа, содрать с себя эту проклятую медицинскую повязку и смотреть, следить, наблюдать, видеть. Видеть каждое его действие. Из-за недоверия, в первую очередь. И из-за возбуждения. — Чонгук… — на выдохе простанывает Тэхён, чуть выгибаясь от волны удовольствия, которая проносится по его телу, и вновь приподнимает голову с подушки. Любое прикосновение, даже самое незначительное, кажется яркой вспышкой на теле Тэхёна. Нежная бархатная кожа будто воспламеняется, взрываясь разноцветным фейерверком. Тело поддаётся, хоть разум до сих пор и твердит об опасности, настаивая на том, что необходимо бежать. Без зрения обостряются другие чувства, самые глубинные, которые вырываются наружу вместе с инстинктами. Тэ вздрагивает. Дрожь охватывает всё его тело, разливаясь по нему нежностью и крохотными мурашками. Даже самые мелкие и незаметные волоски на руках, ногах, на груди, на шее приподнимаются, реагируя на любое движение. Господин Чон возбуждённо скалится. Осознание, что Тэхён не видит, не в состоянии наблюдать за ним, а может лишь ориентироваться на свои ощущения, разжигает аппетит ещё сильнее и будоражит. Это соблазнительно. Это вновь дарит чувство абсолютной власти и возможности держать всё исключительно под своим контролем. Но есть в этом и ещё кое-что. Не менее важное и значимое. То, что должно сыграть ключевую роль. — Ты всё ещё так напряжён, — горячее рваное дыхание обжигает головку и заставляет Тэ дёрнуться, и Чонгук проводит по ней языком, слизывая собственную слюну, после чего обхватывает ноги молодого супруга под коленями и аккуратно стаскивает его ниже на кровати, оставляя без подушки. Тэ замедляется. Нерешительно сдавливает свой пульсирующий член пальцами, слегка окольцовывая его со всех сторон, и замирает, когда муж раздвигает его ноги ещё шире. Страх вновь окутывает юношу, всякое пойманное наслаждение улетучивается. — Чонгук, нет… — испуганно хрипит Тэхён и резко сжимается после того, как чувствует лёгкие поглаживания пальцев на своих ягодницах. Знает, что должно последовать дальше, не дурак, поэтому мышцы тела реагируют молниеносно, подавая в мозг импульсы об опасности былого горького опыта, и он пробует перевернуться на бок, чтобы избежать проникновения в себя без всякой подготовки, но сильные руки не дают, крепко удерживая в одном положении. — Тише, ангел мой… Не нужно резких движений… — Чонгук говорит так успокаивающе, но от этого не становится легче. — Продолжай себя ласкать. Хватит думать. Перестань поддаваться страху, — но он просит о невозможном. Тэ тихо всхлипывает, когда кончик чужого пальца скользит по его промежности, сжимается ещё сильнее, обхватывая непослушными пальцами головку своего члена. Кажется, что ещё одно такое прикосновение там, и он зарыдает на всю палату от безысходности. Появляется мысль со всей дури замахнуться ногой и оттолкнуть от себя мужа, защищаясь, но всё тот же горький опыт так и нашёптывает где-то на подкорке памяти, что это усугубит его положение и лишь разозлит Чонгука. Храбрость, царившая в Тэхёне ещё несколько минут назад, окончательно пропадает, сменяясь животным страхом перед неизбежным. — Я не готов, — судорожно глотает воздух Тэ. — Я подготовлю, — вкрадчиво отвечает господин Чон и опускается ниже, устраиваясь между бёдер юного перепуганного мужа. — Доверься мне, слышишь? — реагирует на ещё более сдавленный, но громкий всхлип. — Не думай ни о ком, кроме себя сейчас. Поддайся моменту, золото моё. Господин Чон опускает взгляд чёрных поблёскивающих глаз, продолжая удерживать Тэ, и впивается им в розовую тугую дырочку, разглядывая сжимающееся мышечное колечко, то и дело пульсирующее от напряжения прямо перед ним. И как тут устоять? Он жаждал этого момента чуть больше года. Он думал об этом всю командировку и возвращаясь из неё, но обстоятельства сложились иначе. Необходимо срочно навёрстывать упущенное. Больше нет сил терпеть и сдерживаться, контролировать себя и выжидать. Тем более сейчас, когда Тэхён так хрупок и раним, вздрагивает от каждого прикосновения к нему. — Чонгук! — Тэхён хватается за край подушки, лежащей над его головой, сжимает её и громко выдыхает, когда губы его мужа дотрагиваются до сухих стеночек между ягодиц и оставляют короткий, но звучный поцелуй. — Что ты делаешь? — смущённо пищит, желая сдвинуть ноги друг к другу. — Я делаю то, что ты так любишь, — уверенно отзывается Чонгук, не сомневаясь ни в одном своём слове и заставляя верить ему, а после тягуче проводит кончиком языка по дырочке, вызывая ещё одну волну предательской дрожи у супруга. — Попробуй вспомнить… — обжигает её горячим дыханием и вновь нежно целует, еле касаясь. — Попробуй поддаться этим чувствам так же, как в наш самый первый раз. Для Чонгука это действительно первый раз. Манящий. Трепетный. Желаемый. И такой соблазнительный. Как и для Тэ. С разницей лишь в чувствах, испытываемых сейчас. — Ты так любишь, сладкий, когда я тебя вылизываю… — кончик языка обводит узкие стеночки по кругу, надавливая в самый центр. — Ты всегда так стонешь, когда я вхожу в тебя языком. Низ живота юноши заполняется тягучим приятным и давящим ощущением, вызывающим стыд у самого себя. Тэ рассыпается от этих слов. Не вспоминает, конечно. Но отчётливо представляет. Он не видит, но чувствует куда больше, чем мог бы просто наблюдать. Гамма ощущений закручивается вокруг него, окутывает, перемешиваясь с запахами, стоящими в больничной палате — пахнет возбуждением, вулканической лавой, пахнет атомным взрывом. Пахнет Чонгуком. Маняще. Слишком стойко. Пахнет его телом. Сильным. Накачанным. Мускулистым. Обжигающе горячим. Можно расплавиться к чёртовой матери, превращаясь в пепел. — Ты не помнишь, как всегда выгибался и выпячивал свою попку кверху, прося ещё и ещё? — нежно шлёпает мужа и вновь припадает губами к мышечному колечку, чуть впиваясь в него и принимаясь посасывать. По палате разносится напряжённое мычание молодого человека, и он сам раздвигает бёдра немного шире, давая мужу больше пространства, сдавливает свой член ладонью и ведёт от липкой головки вниз, задевая пальцами яички. Господин Чон следит за реакцией, воспринимая это за одобрение, поэтому толкает язык вперёд, чуть проникая в тесное пространство, и тут же слышит отчётливый и громкий стон. Взрыв чувств. Стон. Ещё один. Ещё. И череда бесконтрольных вздохов, будто не хватает воздуха в лёгких. Тэхён приподнимает обе ноги, отрывая пятки от матраса, и господин Чон успевает проскользнуть руками под его коленями, обхватывает за бёдра и крепко фиксирует, толкая свой язык ещё глубже. Знает же, что чувствительный мальчик начнёт ёрзать. От удовольствия. От желания. От невыносимой потребности в нём. Так и происходит. Тэхён мучительно сдерживает себя, но всё же принимается непослушно извиваться, выгибаясь в пояснице. Он стонет ещё громче, освобождает мягкую подушку от своей хватки и тянется рукой к голове Чонгука, запуская пальцы в чёрную копну волос. — Так дело не пойдёт, — хрипло рычит Чон, отстраняясь от его дырочки. — Тебе нельзя напрягаться, а ты не перестаёшь это делать, — и внезапно насаживается ртом на член Тэхёна, медленно опускаясь до середины. — Гук-ииии… — скулит Тэхён, поддаваясь моменту, старается не шевелиться, но слишком сложно противостоять этому порыву наслаждения, поэтому он снова выгибается и глубоко вдыхает прохладный воздух, чувствуя на языке сладость цветочного аромата, источаемого букетом цветов, подаренным ему мужем. — Прекрати… — сдавленно просит. — Гук-иии… Чонгука колотит от того, с какой интонацией он коверкает его имя, называя так ласково. Такой нуждающийся и беззащитный. Чёрт. Невозможно остановиться. Господин Чон насаживается на член ещё больше, толкает его себе за щёку, позволяя Тэ схватить себя за волосы и требовательно надавить на затылок. Ему нравится. Нравится, что этот мальчик вот-вот растечётся под ним от переизбытка удовольствия. Под ним. Исключительно от его прикосновений и действий. Твёрдая головка члена упирается в щёку изнутри, давит на её стенку, и Чон с напором скользит языком по твёрдому стволу, облизывая напряжённые пульсирующие венки, пока юноша больно наматывает пряди его волос на свои пальцы, перебирая их. Во рту отчётливо ощущается солоноватый привкус предэякулята. Ангел скоро кончит. Мужчина уверено хватается пальцами за основание члена Тэхёна, аккуратно сдавливает его и вытаскивает изнывающий орган из своего рта, с пунцовой головки которого тянется слюна, отстраняется, протягивает руку к прикроватной тумбочке, открывает ящик и достаёт из него смазку, кидая её рядом с собой на кровать. — Ты вспомнил? — дрожащее возбуждённое дыхание вновь оказывается возле узкого входа. — Вспомнил, как я растягивал тебя в самый первый раз? — фантазии Чонгука вырываются наружу, подменяя собой реальность. — Ты так боялся, что я сделаю тебе больно, — внутри всё трепещет от жгучего нетерпения, а его собственный твёрдый член упирается головкой в ткань такого тесного сейчас нижнего белья, приятно потираясь об неё и оставляя на боксерах влажные следы. — Но так нуждался, чтобы я вошёл в тебя, — и снова проводит кончиком пальца по тугой розовой гладковыбритой дырочке. — Прямо, как сейчас, маленький… — рычит Чон и целует промежность, осторожно прикусывая тонкую и нежную кожу кончиками зубов, а следом проводит языком по ровному соблазнительному шовчику. Тэхён тяжело дышит, слыша, как щёлкает пластмассовая крышечка. Этот звук ни с чем не перепутать. — Не напрягайся, тогда не будет больно, — почти приказывает господин Чон, предвкушая долгожданное. — Будь хорошим мальчиком. Как и тогда. Господин Чон не может избавиться от мысли, что прямо сейчас лишает Тэхёна девственности. Не у клетки на заднем дворе особняка. Нет. Именно сейчас. И плевать, что его супруг давно уже не девственник и спал с его родным братом. Это неважно. Для него Тэ чист и непорочен. И именно он тот, кто имеет полное и законное право опорочить эту ангельскую чистоту. Это напоминает наваждение, вызванное рычащими демонами внутри. Тэхён напряжённо сглатывает. Когда Чонгук насиловал его у клетки, было нестерпимо больно. Муж был груб, входил резко и до упора. Казалось, что его разрывают изнутри. Если секс с мужчиной такой всегда, то зачем им вообще занимаются люди? Если он может быть другим, то как тогда вспомнить об этом, чтобы хоть немного, но успокоиться? В памяти лишь картина того вечера. И только те ощущения. Другие Тэхёну не знакомы. — Чонгук… — умоляюще скулит Тэхён, когда чувствует, как на его промежность капает холодная вязкая жидкость, а после чужие пальцы принимаются медленно и осторожно будто втирать её круговыми движениями. — Я боюсь… — признаётся Тэ. Кажется, всё происходящее воспринимается первым разом не только для господина Чон. И его это лишь подхлёстывает. То, что Тэ не помнит секс с другими мужчинами, настолько заводит, что Чонгук закидывает голову назад, разминая шею, и шумно выдыхает на всю палату. — Не делай мне больно… — не дождавшись никакого ответа на свои слова, робко просит Тэхён, обеспокоенно приподнимаясь, но тут же чувствует горячую ладонь на своём животе, которая властно прижимает к кровати. — Гу… — Лежи, — опережает его, а взгляд неистово горит, поедает Тэхёна от головы до кончиков пальцев на ногах. Это, по правде говоря, мало способствует расслаблению, и когда Чонгук надавливает кончиком указательного пальца на дырочку и начинает медленно входить им внутрь, Тэ зажмуривается под повязкой, хватает его за предплечье и сильно сжимает его руку в попытке остановить, но мужчина уверенно проталкивает палец ещё дальше, доходя практически до средней фаланги. — Не нужно так сжиматься, любовь моя, — ещё раз повторяет Чон, ощущая, как тугие стеночки давят со всех сторон. — Просто расслабься, — выжидает пару секунд и проталкивает палец до конца, после чего по палате разлетается хаотичный стон. — Ты слишком узкий. Господин Чон со всей осторожностью достаёт палец и надавливает на стеночки уже двумя. Тэхён с усилием старается отпустить мысли и отдаться исключительно ощущениям. — Ты чувствуешь, как ты пульсируешь тут, маленький мой? — смазка позволяет с лёгкостью скользить между ягодиц, Чон осторожно обводит края по кругу, аккуратно массирует их, ощущая на подушечках пальцев эту возбуждающую пульсацию. — Ты ведь хочешь почувствовать, как я заполняю тебя, — не вопрос, а утверждение. — Не убеждай себя в обратном. Отдайся своим ощущениям, — надавливает двумя пальцами и начинает проникать, но Тэ сжимается ещё сильнее. — Тэхён… — мягко шипит его муж и сразу же после того, как произносит его имя, чувствует, как пальцы входят уже не так туго. — Умница. Юноша выгибается навстречу, снова трогает свой член и принимается наглаживать его ладонью, то сжимая, то ослабляя ствол. Двигает рукой от сочащейся головки вниз и снова к ней же, обхватывая её и собирая пальцами предэякулят в то время, пока Чонгук входит указательным и средним до костяшек, сразу же нащупывая простату. С губ срывается тяжёлый сдавленный стон, оседающий где-то в лёгких, а болезненность смягчается новыми приятными ощущениями. — Ты такой сладкий… — рычит господин Чон, наблюдая за тем, как его желанный и подрагивающий мальчик ласкает себя внизу, а после, не удержавшись, берёт его за запястье и тянет руку к своему лицу, слизывая с пальцев природную смазку со смачным звуком, погружая их себе в рот. Давление на комочек нервов внутри возрастает, и Тэ демонстративно раздвигает бёдра ещё шире, сгибает ноги в коленях и прижимает их к животу. — Ты скоро кончишь, — Чонгук опускает горящий взгляд на изнывающий член Тэхёна, вены которого налились ещё сильнее, а сочащаяся из головки смазка оставляет заметные следы на животе. — Гук-ииии… — протяжно и громко скулит Тэхён, когда муж начинает двигать в нём пальцами, насаживая на них увереннее, без опаски сделать больно, и раздвигает стеночки шире, наслаждаясь ещё одним бархатным и утробным стоном. — Ты хочешь кончить, когда я буду в тебе или мне в рот? Тэ невнятно мычит в ответ, вновь кладёт ладонь на свой орган и жадно глотает воздух. — Доверься своим инстинктам, — внезапно в задний проход проникают три пальца и тут же достигают цели — бьют по простате, вызывая дрожь в бёдрах Тэ. — Доверься мне. Времени на размышления практически нет. Тэхён чувствует, как низ его живота всё быстрее наполняется тяжёлыми ощущениями, которые не позволяют включить разум и обдумать услышанное. — Войди… — и этого невнятного и еле слышного слова достаточно господину Чон для того, чтобы наконец-то стянуть с себя брюки вместе с нижнем бельём и позволить своему члену выбраться из тесных тисков, вываливаясь колом наружу. Он торопливо располагается между ног своего супруга, берёт его за руку и кладёт её на свой твёрдый орган. — Потрогай, — ведёт его пальцами по стволу, обводит ими его, проводит их кончиками по своим яйцам и дотрагивается ими до набухшей головки, задевая в ней металлический пирсинг. — Я буду предельно аккуратным. Тэхён даже не успевает обхватить его, чтобы доставить хоть немного наслаждения мужу. Чон приближается, нависает над Тэ, вытаскивая свои пальцы из него, надавливает членом на скользкую дырочку в смазке, раздвигает головкой стеночки, упиваясь рваными вдохами, и медленно входит сразу же до середины, прослеживая реакцию супруга. Тэхён хватает его руками за плечи и тянет к себе, и в этот же момент господин Чон входит в него полностью, тут же замирая и давая привыкнуть, но как только Тэ закидывает на него ноги и сам тянется за поцелуем, начинает еле ощутимо двигать бёдрами, плавно и медленно надавливая на простату. — Ты кончишь от моего члена в твоей попке, — господин Чон осторожно кусает Тэхёна за нижнюю губу и тут же утягивает в страстный поцелуй, толкаясь бёдрами ещё немного вперёд. Тэ больше не может терпеть. Громко стонет. Впивается ногтями в крепкую мужскую спину, проводит по лопаткам, потом вдоль позвоночника, проходится по пояснице и хватается руками за задницу Чона, сжимая её. Чонгук еле сдерживает себя, чтобы не начать двигаться жёстче и куда быстрее, чувствуя, что уже на своём пределе. Внутри по-прежнему узко, скользко и горячо, а стеночки заднего прохода Тэхёна отдают приятной пульсацией. Он слишком долго ждал. Ещё несколько толчков, даже самых плавных и аккуратных, и он заполнит его до краёв. Ещё одно лёгкое покачивание бёдрами, и Тэ вновь хватается за свой член, ощущая, как тот болезненно-приятно ноет, выгибается в пояснице, сильнее обхватывая ногами Чонгука, и кончает себе на живот, окропляя его брызгами спермы и дрожа от того, как пирсингованная головка раз за разом упирается в простату. Чон замедляется. Не двигается в нём, а после с нажимом входит до самого упора, звонко шлёпаясь яйцами о сочные ягодицы, и резко вынимает свой член из мужа, чтобы не успеть кончить внутрь, хотя как же, чёрт возьми, хочется. Чуть приподнимается, и Тэ сам тянется к нему, обхватывает его член горячими пальцами, несколько раз проводит вдоль него, а после ощущает, как горячая сперма вырывается наружу и капает ему в ладонь под тяжёлое дыхание Чона, сопровождаемое сдерживаемым стоном, больше похожим на удовлетворённый животный рык. Чонгук наклоняется к шее Тэхёна, ловит его тяжёлое дыхание, утыкается кончиком носа и целует в неё нежно-нежно, принимаясь степенно покрывать мелкими, но такими чувственными поцелуями, что с губ Тэ слетает широкая улыбка. — Листочек… — выдыхает ему в подбородок и целует туда же, прикусывая кожу губами. — Маленький… — тихо шепчет, пока тот продолжает дрожать в наслаждении и еле ощутимо молча ёрзать под мужем, закидывая голову назад. — Моя драгоценность. Тэхён проводит рукой по собранной на нём больничной сорочке, вытирая об неё сперму мужа, и только после этого тянется к его лицу, дотрагиваясь кончиками длинных и тонких пальцев до тёплой щеки. — Я хочу посмотреть на тебя… — полушёпотом отзывается Тэ. — Я бы отдал всё на свете, чтобы увидеть тебя сейчас. А внутри такое непонятное, двоякое, странное чувство, которое сложно объяснить даже самому себе. Он не хотел этой близости, не жаждал её, но она оказалась такой необходимой и нужной, что в глубине души становится скверно от этого, будто не стоило поддаваться наваждению и похоти, словно становится жаль. Или всё же стоило?.. — Я переверну этот мир, если потребуется, чтобы снова смотреть в твои глаза, чтобы вновь ловить твои взгляды на себе, Тэхён. Я убью за тебя. Любого. Каждого. Всех. Последние фразы долетают до Тэхёна уже призрачным эхом, невнятно, почти неслышно. Он запомнил лишь первую часть сказанного, не уделяя внимания последней. — Я верю… — тихо отвечает он, утопая в мурчании Чонгука у себя под ухом, а ощущение, будто он снова взаперти, только на этот раз собственноручно позволил закрыть замок, никуда не пропадает, а возрастает ещё больше, становясь ноющим чувством в груди. Он поддался. Не мог не поддаться… Не согласись он сам, клетка заднего двора сменилась бы больничной койкой. Или Тэ всё же хотел этой близости?.. Хотел своего мужа по-настоящему?.. Как понять, когда внутри кавардак? Как услышать самого себя? И что же делать теперь со всем этим?..