* * *
Стук в дверь отчётливой дробью бьёт по ушам. Но он вовсе не настойчивый. Не такой требовательный, каким бы мог быть. Но от этого только страшнее, потому что кажется, будто Чонгук всё понимает, знает, видит сквозь стены, ощущает на интуитивном уровне, словно сам Дьявол, читающий душу и мысли. Тэхён тянется мокрой рукой к висящему на сушилке возле раковины небольшому полотенцу молочного оттенка, хватает его, с рывком стягивает и бросает на пол, наступает на махровую ткань босой ногой и начинает старательно водить ею из стороны в сторону, пробуя скрыть следы крови на плитке. Не получается. Становится только хуже, а кровь алыми мазками растекается по мрамору. — Тэхён? — на этот раз Чонгук зовёт его низким басом, а голос становится куда более призывным и строгим, давая понять, что это последнее предупреждение. — Да… дай же мне минуту! — вырывается паническое из Тэ сквозь прерывистое дыхание. — Сейчас! Тэхён суетливо опускает глаза на своё изрезанное предплечье, замечая, что кровь никак не останавливается. Её становится только больше, а густые красные капли пачкают стенки белоснежной раковины, медленно сползая с них под напористую струю воды. Нужно что-то делать. Нельзя допустить, чтобы супруг это увидел. Не сейчас. Только не сейчас. Только… никогда… Перепуганные голубые глаза скользят выше, впиваясь в отражение в зеркале, и Тэ замечает, что даже на его лице отчётливо видны бордовые следы преступления. В голове цепочкой начинают рождаться самые разные мысли: от глупых и наивных до невыполнимых и совершенно безумных. Быть может, разбить зеркало? Сказать, что это случайность? Чистая неосторожность? Поверит или нет? Но если разбивать, то как это теперь сделать бесшумно, ведь Чонгук стоит прямо за дверью? Дверная металическая ручка с тихим скрежетом вновь медленно опускается вниз, а сердце в груди Тэ замирает, практически переставая стучать. Чонгук не должен этого видеть. Чонгук не должен даже знать. Тэхён снова в западне. Один на один с собой и со своим страхом. Нет путей к отступлению. Нет никакого спасения. Нет ни единого шанса вырваться. Нет времени. Только он. Кровь. И супруг, стоящий за дверью, всего в метре от него. Так близко. Так рядом. Тянуть больше нельзя. Бессмысленно. Тянуть дальше слишком опасно. Тэхён, судорожно вдыхая и набирая в лёгкие воздух, поворачивает замок и резко отходит на несколько шагов назад, наступая в собственную кровь на полу. Вот и всё. Вот и финал. Вот и конец всему тому, что удалось уже выстроить. Его персональная смерть шла за ним по пятам и наконец настигла. Чонгук медленно открывает дверь в ванную комнату и замирает на пороге, больше не двигаясь. Смотрит в упор на Тэхёна, не моргая, приоткрывает губы, но не произносит ни слова. Ступор. Полное оцепенение. Кажется, что на лице становится заметна тень призрачной растерянности или смятения, которые он тщательно пытается спрятать от своего юного мужа. Несколько секунд Чон упрямо смотрит в побледневшее лицо, на лбу и щеках которого виднеются свежие капли крови, а после плавно, словно оттягивая это мгновение, опускает взгляд всё ниже и ниже, замечая сначала перепачканную одежду, изрезанную руку, а следом и алые лужи и липкие разводы на полу. Тэхён напряжённо сглатывает, а в бирюзовых глазах уже собираются слёзы, дрожа на ресницах. Нужно что-то сказать. Как-то… оправдаться... Но все слова разом улетучиваются и теряются, когда он видит этот могильный взгляд на себе. Пустой. Отчуждённый. Полный убивающего разочарования. Искрящийся льдом. Взгляд, от которого хочется зарыдать, забиться в истерике, ощущая внутри непомерную вину за содеянное. Тогда, в спортзале, его супруг смотрел на него совсем иначе. Глаза Чонгука горели, в них плясали демоны на костях его души, они источали злость, агрессию и жажду проучить. Лучше бы и сейчас он смотрел на него также… Лучше бы и сейчас Тэхён ощущал на себе эту ударную волну, сбивающую с ног, опаляющую, уничтожающую. Лучше бы и сейчас он чувствовал именно это. Ненависть лучше холодности. Та ненависть вызывала животный страх в нём. А именно страх порой и позволяет выжить. — Нужно срочно остановить кровотечение, — единственное, что произносит Чонгук вслух, разворачивается и следует к выходу из спальни, зовя Юнги и Хосока, а внутри чёртов Карфаген, буря, адское пламя, языки которого скручиваются в жгуты и душат его, атомные взрывы, ядерная, мать его, зима. Удар. Ещё один хлёсткий удар, напоминающий воткнутый в спину кинжал. Предательство. После кончины самого близкого друга и верного соратника муж, предпринимающий попытку покончить с собой, заперевшись в ванной, — это чёртово предательство в глазах господина Чон. Предательство, которому нет и не может быть никакого прощения. — Чонгук… — как чувствует. — Я не хотел… Я… — робкими шагами пытается пойти за ним. — Это случайность… Я не помню, как… — Останься там, — движением руки в воздухе останавливает его Чонгук, но даже не подходит, не предпринимает ни единой попытки, чтобы осмотреть предплечье и помочь. — Вызывайте скорую, — спокойно обозначает он, глядя на пришедших Хосока и Юнги, и покидает комнату, даже не глядя на Тэхёна. Бригада врачей приезжает незамедлительно. Так быстро, что складывается впечатление, будто они подстерегали где-то рядом, если учесть, что от клиники до пригорода больше получаса езды. А дальше — как в тумане… Суматоха. Чужие голоса. Шквал вопросов, на которые нет сил отвечать. Вспышки боли. Лужи крови на полу. И самое ужасное — сожаление. Настолько сильное, что невозможно оставаться спокойным, невозможно терпеть, невозможно молчать. Пик душевных терзаний. Душевное самоуничтожение. Раскаяние, когда уже слишком поздно, когда уже ничего не исправить. — Я хочу поговорить со своим мужем… Незнакомый врач, приехавший на вызов, не реагирует на слова Тэхёна, а молча перебинтовывает руку, аккуратно накладывая марлевую повязку на свежие раны. — Где Чонгук?.. — взволнованно и немного громче, чтобы обратить на себя внимание. — Позовите моего мужа… Пожалуйста… Я хочу с ним поговорить… — Посиди спокойно пять минут, Тэхён, — в спальню возвращается Юнги, проходит в гардеробную и достаёт с нижней полки шкафа небольшой чемодан. — Есть что-то, что попадает под запрет? — обращается к молодому человеку в медицинской форме, уныло стоящему в дверях комнаты. — Ремни, одежда со шнуровкой или заклёпками. Постарайтесь выбрать что-то самое удобное, простое и комфортное, что не будет причинять никакого дискомфорта в носке. Тэхён растерянно вертит головой, глядя то на санитара, то на управляющего их особняком, прислушивается к каждому слову, и как только Юнги начинает доставать из шкафа выглаженные футболки и нижнее бельё, сложенные ровными и аккуратными стопками, появляется гнетущее ощущение приближения чего-то непоправимого. Это чувство зарождается на инстинктивном уровне. Не обязательно знать наверняка, что угрожает какая-то опасность. Достаточно просто прислушаться к самому себе, чтобы уловить эту внутреннюю дрожь, вызывающую страх. — Что ты делаешь? — ещё одна попытка узнать, что происходит. — Зачем ты собираешь вещи? Мы куда-то уезжаем?.. — Тэхён выглядывает из-за плеча мужчины в белом халате, который осторожно завязывает узел, теперь уже накладывая поверх бинта непромокаемую повязку. — Юнги?.. — на рваном выдохе. — Позовите Чонгука! — голос вырывается из груди, срываясь на хрип. — Где мой муж?! Чонгук! — громче и настырнее. Выкрики не помогают. Никто из присутствующих не реагируют на его жалкие, но такие старательные попытки добиться хотя бы каких-то ответов. — Юнги?.. — пульс учащается, дышать становится всё сложнее от нарастающего волнения. — Юнги, посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри на меня… Тэ вскакивает на ноги, как только доктор отходит от него, закончив перевязку, и торопливо заходит в гардеробную, хватаясь дрожащими пальцами за мягкую спортивную кофту в руках Юнги, которую тот намерен положить в чемодан. — Что ты делаешь?! — заглядывает в бесстрастное лицо их управляющего, пробуя поймать на себе его взгляд. — Что происходит?.. Юнги, пожалуйста… — не дурак, всё прекрасно понимает, вот только верить не хочет. — Где мой муж?! — один и тот же вопрос. Тэ разжимает пальцы, отпуская кофту, выходит из гардеробной и быстрыми шагами идёт к выходу из спальни, но путь преграждает мужчина, не давая покинуть комнату. Тэхён останавливается, молча поднимает на него перепуганные голубые глаза и, не произнося ни слова, пытается обойти сбоку, чтобы всё же выйти, но безуспешно — тот снова препятствует, складывая крепкие мускулистые руки на своей груди. — Дайте мне выйти! — на этот раз требовательно и решительно. — Отойдите! — кивает вглубь коридора. — Всё готово, — за спиной раздаётся холодный голос Юнги, а по спине пробегают колючие мурашки, будто только что Тэхён услышал окончательный и ужасный вердикт. — Думаю, стоит пригласить Хосока, — поворачивается к доктору, выкатывая из гардеробной собранный чемодан, и останавливается в центре комнаты. — Тэхён, послушай… — Зачем звать Хосока?! Позовите Чонгука! — несдержанно рявкает Тэ на присутствующих, перебивая, и оглядывается вокруг себя, как загнанный зверь. — Позовите моего мужа! — требовательно и по-хозяйски. — Уходите! — бросает злобный взгляд на медиков. — Покиньте мой дом сейчас же! Паника усиливается, постепенно перерастая в агрессию, а страх плавно перетекает в злобу, вынуждая Тэхёна прибегнуть к более радикальным поступкам, поэтому он, поддаваясь проснувшемуся инстинкту самосохранения, резко вытягивает обе руки перед собой и пихает мужчину, по-прежнему стоящего в дверях, в широкую грудь, чтобы постараться выбраться из спальни и убежать со второго этажа вниз. Но тщетно. Тот даже не шевелится, а наоборот хватает юношу за запястье, крепко сжимает его и удерживает возле себя. — Пусти! — второй этаж погружается в нечеловеческий рёв. — Пошёл вон! Отпусти меня! — свободной и израненной рукой Тэ замахивается на него, метя кулаком в лицо, и облегчённо выдыхает, когда замечает Хосока. — Хоби! — с безутешной надеждой. — Хоби, помоги мне! Пожалуйста, помоги мне! — Отпусти, — начальник охраны Чонгука протискивается в спальню, отодвигая санитара. — Тэхён, — заглядывает в покрасневшее от злости лицо. — Давай мы не будем усугублять ситуацию, хорошо? Мы сейчас с тобой спустимся вниз, я помогу тебе одеться, а потом мы… — Я никуда не поеду! — Тэхён наклоняется к Хосоку и шипит прямо в губы. — Где Чонгук?! Позови Чонгука! — Он ждёт тебя внизу, — абсолютно спокойно поясняет. — Поэтому давай просто спустимся к нему, договорились? Чонгук опускает голову вниз, сидя на диване в гостиной, а чёрные густые пряди спадают на его влажный лоб, пряча глаза. Со второго этажа начинают доноситься выкрики, которые постепенно перерастают сначала в невнятные вопли, а после и вовсе в истерику на весь дом. Он упирается вспотевшими ладонями о свои бёдра, ощущая, как разом напрягается всё тело, но остаётся совершенно недвижимым, глядя в одну точку перед собой. В никуда. В пространство, пронизанное пустотой. — Чонгук! — сбивчиво, рвано и всё громче и громче. — Чонгук! — привычный бархатный и приятный голос доносится до него оглушительным рёвом. — Чонгук, пожалуйста! Чонгук!! Со стороны лестницы слышится возня, похожая на неустанную борьбу, и Чонгук нервно сглатывает, когда эти звуки и возгласы начинают окутывать его со всех сторон, перемешиваясь между собой, бьют по ушным перепонкам и нестерпимо грохочут в голове. — Чонгук! — Тэхён тянется к нему рукой, машет ей, будто хватается длинными пальцами за воздух, чтобы задержаться, пока Хосок тащит его к выходу из особняка. — Чонгук! Прошу тебя! — нечеловеческий вой. — Умоляю! Пожалуйста! — пинается, старательно пробует вырваться из хватки Хоби. — Чонгук! Не делай этого!! — задыхается, но не сдаётся, продолжая бороться. — Я прошу тебя! Прости меня! Прости! Чонгук! Не делай этого! Я умоляю тебя! Первый этаж утопает в громких всхлипах и слезах, а губы Чона начинают дрожать, как и всё его тело, напрягаясь настолько сильно, что, кажется, ещё несколько секунд, и его мышцы, связки и сухожилия разорвутся, а хрящи, суставы и кости потрескаются, рассыпаясь внутри. — Я не хотел! Я не специально! — вопит Тэхён, смотрит только на него, продолжая тянуться к нему обеими руками, как маленький ребёнок, у которого вот-вот отнимут самого близкого и единственного родного человека. — Чонгук, прошу… — сражается точно не на жизнь, а на смерть. — Чонгук! Пожалуйста! Я прошу тебя! Пожалуйста! Я сделаю всё, что ты захочешь, только не отдавай меня! Не дай им меня увезти! Я сделаю всё! Пожалуйста, Чонгук! Ты обещал, что никогда меня не оставишь! Ты мне обещал! Чего ни скажешь в ситуации, когда приходится бороться за свою жизнь… На что ни пойдёшь, когда иного выхода не остаётся… — Я люблю тебя! — вырывается сквозь безутешные слёзы из Тэ. — Я люблю тебя, Чонгук! — сам не ведает, что говорит. — Пожалуйста, прости меня! Прости меня за всё, Чонгук! Я умоляю тебя! — тянется к нему, судорожно перебирая руками в пространстве. — Чонгук… — из последних сил. — Не дай им этого не сделать! Не отдавай меня! Чон прикусывает нижнюю губу, по-прежнему не шевелясь, а взгляд в пол наполняется неистовым безумием. Невозможно… Это невозможно слушать… Это невозможно вынести. В груди всё холодеет. Становится слишком сложно дышать. Ощущение, что сердцебиение ускорилось настолько, что ещё немного, совсем чуть-чуть, и все органы, не выдержав, разом откажут. Больно… Становится невыносимо больно. Быть может, также, как и тогда, когда он узнал о смерти своего ребёнка. Как и вчера, когда он узнал о смерти лучшего друга. Настолько больно, что Чон слышит, как скрипят его зубы, смыкаясь друг на друге во рту. Как он может позволить этому произойти? Как он может собственноручно позволить увезти Тэхёна в психиатрическую клинику? Как он может продолжать сидеть молча на диване и сдерживать себя из последних сил, слыша всё это? Не может. Больше не может… — Хватит! — хрипло, но громко произносит, а голос срывается на хаотичную дрожь, в которой он тщательно прячет напрашивающийся собственный всхлип. — Отпустите. Хосок подчиняется, а Тэхён тут же отбегает от него, несётся через всю гостиную и падает перед супругом на колени, пролезая между его бёдрами и поднимая на него зарёванные бирюзовые глаза, обхватывает его шею обеими руками и тянет к себе, прижимаясь всем телом. — Пожалуйста! — Тэхён ревёт ему прямо в ухо, боясь отпустить от себя. — Прости меня! — окончательно срывается на истерический плач, глотая слова. — Прости… Я не хотел!.. Я не специально! — тычется в шею, а капли с лица падают на воротник белоснежной рубашки. — Чонгук… Прости меня!.. — вцепляется в него, как за единственный шанс к спасению. — Прости… Мне очень жаль… Я очень виноват… Чонгук зажмуривается. Несколько секунд так и продолжает сидеть без движений, а после поднимает свою руку и кладёт ладонь на затылок Тэ, прижимая к себе. — Чонгук, спасибо… — беспрерывно всхлипывает. — Не отдавай меня!.. — вновь поднимает на него перепуганные глаза. — Прошу тебя… Я очень прошу тебя… Я буду слушаться тебя, слышишь?.. — смотрит так преданно, как пёс на своего хозяина. — Я обещаю, что… Ледяные пальцы скользят по влажным щекам Тэхёна, а уже через мгновение Чон обхватывает его лицо с двух сторон. — Что ты делаешь со мной?! — молчание сменяется на злобное шипение. — Что ты, чёрт возьми, делаешь со мной, с собой, с нами?! — наклоняется к нему, дотрагиваясь своими губами до губ Тэ, и прикрывает глаза, судорожно выдыхая. — Что ты, мать твою, делаешь?! — сдавливает кожу грубее. — Зачем ты это делаешь?! Чего ты хочешь добиться?! — и также внезапно отпускает лицо из своих ладоней и притягивает юношу к себе, прижимая к своей груди, наклоняется к нему и целует во взъерошенную макушку, утыкаясь в неё кончиком носа. — Я клянусь тебе, что отправлю тебя на лечение, если ты не возьмёшь себя в руки! Я не посмотрю ни на что, Тэхён! Я отправлю тебя в больницу и… — Прости меня! — снова вырывается из Тэ, и он окольцовывает талию мужа. — Прости!.. Я не хотел… Прости меня, пожалуйста… — прижимается к нему дрожащим телом. — Я не знаю, как это произошло… Я не помню… Чонгук, прости… Чон дотрагивается пальцами до мокрого подбородка Тэхёна и поднимает его лицо на себя, вглядывается в заплаканные глаза перед собой и, кажется, что смотрит прямо в душу, пронизывает насквозь. Что он там видит?.. Что чувствует? Что ощущает в этот момент?.. Глаза Тэхёна напоминают бескрайнее волнующееся море с бурлящими и пенистыми бирюзово-зелёными волнами, разбивающимися об острые вековые скалы во время бушующей бури. Чон щурится, заглядывая ещё глубже. Он — всего-лишь капитан на корабле посреди сине-изумрудной водной глади, вокруг которого тысячи, нет, десятки тысяч водоворотов, что вот-вот одолеют со всех сторон и примутся тащить на самое дно. Чонгук тонет в этих глазах. Какое же кощунство… Как же бесчеловечно восхищаться этой красотой. Наслаждаться ею. Утопать в ней. Находить в ней нечто очаровательное и прекрасное. То, что доступно лишь ему. То, прародителем чего является он сам. Безбожно… Дьявольский мастер. Проклятый кукловод. Безжалостный монстр. Влюблённое чудовище. Одержимый. Сумасшедший. Обезумевший. Это не остановить… Уже нет. Чон знает, что совершает ошибку. Лечение для Тэхёна — не прихоть, а жизненная необходимость. Сейчас бы собрать всю свою волю в кулак, стиснуть зубы и закрыть глаза на эти капающие слёзы, поступить мудро, не слушать крики, просьбы и мольбы ради его же блага, но порой сердце куда громче разума. Даже у такого человека, как господин Чон. Пренебрегает своими же принципами. Идёт на поводу. Оступается. Ради него. — Мой мальчик, — тихо-тихо, совсем неслышно ни для кого, кроме Тэ. — Что же ты творишь?.. — вопрос, который следовало бы задать самому себе ещё год назад. — Что же ты делаешь? Содрогающийся Тэхён, сидящий перед ним на коленях, перепуганный, охваченный ужасом, растерянный, всхлипывающий, глотающий нескончаемые слёзы — зеркало, отражающее результат поступков Чонгука. Принять это сложно. Отрицать — слишком глупо. Здесь нет золотой середины. Её невозможно найти. Есть только боль. Есть только горечь. Непонимание, что делать дальше. Получается, даже Дьяволу бывает страшно? Парадокс. Квинтэссенция содеянного.* * *
— Риски? — Смерть, — доносится женский голос из динамика телефона. Чонгук мрачнеет, сдвигает тёмные брови и тянется к пачке сигарет, лежащей на рабочем столе в его кабинете. — Если вам интересно моё мнение, как специалиста, то я за стационарное лечение, — продолжает убеждать Кайла. — В данном случае бесполезно прибегать к каким-либо психологическим трюкам, господин Чон. Это не поможет. Рисование, прогулки на свежем воздухе, попытки отвлечься или заняться чем-то новым не принесут никаких результатов. Терапия, постоянное наблюдение, медикаменты. Вот та триада, которая необходима. Я пообщалась с Тэхёном… — замолкает. Чонгук глухо хмыкает, давая понять, что жаждет продолжения беседы, закуривает и напряжённо склоняется над столом, сидя в кресле. — Внешние обстоятельства, очевидно, вызывают ещё больше стресса. В вашем присутствии Тэхён старательно сдерживает себя, не даёт проявляться истинным эмоциям. Усиленно контролирует себя. Как, например, было сегодня утром, когда он предпочёл поддержать вас вместо того, чтобы поделиться своими чувствами и переживаниями. Но наедине он прибегает к радикальным способам высвобождения накапливаемых отрицательных эмоций. Раньше это выражалось в том, что он расчёсывал себя, сейчас — в нанесении увечий своему телу. Раны ужасают. Это не попытка привлечь внимание или покончить с собой. Он кромсает себя, господин Чон, неосознанно, не контролируя этот процесс. У него нет цели убить себя, но как можно гарантировать, что подобные вспышки не приведут к летальному исходу? Сегодня это рука. Завтра — нога. А послезавтра это может быть шея, глаза и всё, что угодно. В клинике за ним бы постоянно велось наблюдение. Нет никаких гарантий, что он не проснётся среди ночи и не отправится в излюбленную им ванную комнату, а на утро вы не найдёте там труп, истёкший кровью. Истерика Тэхёна и нежелание отправляться в психиатрическую клинику вполне понятны, но можно постараться найти точки соприкосновения и убедить его лечь на обследование добровольно. Я готова поговорить с ним столько раз, сколько потребуется, но не без вашего участия. То, что вы не позволили увезти его в таком состоянии, играет нам на руку. Степень доверия к вам возросла. Но я бы не советовала вам расслабляться и надеяться на то, что подобных истерик больше не повторится. Он увечит себя не потому, что хочет. Он это делает, потому что иначе не может. — Терапию и медикаментозное лечение можно проходить и амбулаторно. В конце концов, я готов нанять специалиста с проживанием. — Можете, — вздыхает Кайла. — Но ни один специалист, даже самый высококлассный, не сделает из вашего дома клинику и не создаст все необходимые условия для восстановления. Покой, тишина, отсутствие внешних раздражителей и какого-либо стресса — это то, что необходимо сейчас Тэхёну. Я на вашей стороне, господин Чон, — любезно подчёркивает. — Но вы, как далеко не глупый и образованный человек, и сами прекрасно понимаете, что нынешняя обстановка в вашем доме и окружающие вашу семью обстоятельства, к большому моему сожалению, провоцируют сейчас именно стресс. К тому же… — выдерживает короткую паузу, но всё же решается произнести свою мысль вслух. — Вы тоже являетесь для Тэхёна своего рода триггером. Если какое-то время вы не будете видеться и коммуницировать, это может пойти на пользу. Он вас боится, господин Чон. И это лишь способствует развитию ещё более острого тревожного состояния. Симптомы могут усугубиться и привести к непоправимым последствиям, если не заняться комплексным и полноценным лечением именно сейчас. Подобные состояния не купируются в домашних условиях. Постарайтесь, пожалуйста, понять это и принять к своему сведению. — Какие ещё есть варианты? — понимает, но не принимает. — Только те, что я сейчас озвучила, господин Чон. Других, увы, не существует. — Диагноз? — глубоко затягивается сигаретным дымом. — Чтобы установить точный, необходимо время и тщательное наблюдение. Чон поднимает глаза на дверь своего кабинета, когда слышит, как металлическая ручка опускается вниз, а на пороге виднеется сонный Тэхён, робко и нерешительно заглядывающий внутрь. — Перезвоню, — обозначает Чонгук и завершает вызов, откладывая телефон в сторону. — Радость? — хмыкает он, выдыхает изо рта остатки дыма и тушит сигарету о пепельницу. — Ты проснулся? — Угу, — Тэ протискивается в его кабинет и тихонечко прикрывает за собой дверь, останавливаясь в нескольких метрах от супруга. — Уже так поздно, а ты даже не ложился… Работа или… — поджимает губы. — Есть вопросы, касательные предстоящих похорон, которые необходимо оперативно разрешить, — протягивает к нему руку, подзывая к себе. — Как ты себя чувствуешь? — Голова болит, — Тэ быстрыми шагами подходит к нему и садится на колени, как только Чон обнимает его за талию. — И рука — тоже… — огорчённо вздыхает, глядя на забинтованное предплечье. — Мне так жаль… Мне безумно жаль, Чонгук… — Ты ведь больше не станешь так делать, правда? Тэхён отрицательно машет головой. — Доктора настаивают на том, что тебе необходимо пройти комплексное обследование, — проводит ладонью по взъерошенным после сна волосам. — И убеждают меня в том, что без этого никак. Я не хочу на тебя давить, золото моё, но я солидарен с ними и… — Нет! — перебивает мужа, сразу же поворачиваясь к нему, чтобы видеть лицо. — Чонгук, нет… Только не больница. Сколько я себя помню, я не вылезаю из них… Я уверен, что можно обойтись без этого. Я ведь пообещал тебе, что больше такого не повторится. — Но ты ведь не контролируешь себя. Или ты режешь себя осознано, м? — Я… — смущённо выдыхает, опуская глаза вниз. — Это сложно объяснить… Что-то будто щёлкает во мне. Словно на меня накатывает какая-то волна… И я прихожу в себя только тогда, когда уже… Когда уже слишком поздно… Я не делаю это специально, Чонгук! — Поэтому, быть может, и стоит пройти обследование, сдать все анализы, пообщаться с психотерапевтами и врачами? Возможно, тебе назначат арт-терапию или групповую. Ты отдохнёшь, придёшь в себя, пока я разберусь со всеми неприятностями тут, — берёт его руку в большую ладонь и тянет к своему лицу, нежно целуя. — Ты будешь не один там. Возможно, даже с кем-то познакомишься, — улыбается уголком губ. — А я буду навещать тебя, привозить тебе что-нибудь вкусное. Я не настаиваю, листочек, но предлагаю тебе подумать об этом вместе. — И день рождения я проведу в психушке? Какая прекрасная перспектива, Чонгук… — Это такая мелочь по сравнению с твоим здоровьем, — целует кончик указательного пальца. — Посмотри, — кивает на его руку. — Разве тебя это не пугает, радость моя? Меня — очень. Я боюсь за тебя. Я переживаю за тебя, Тэхён. Ты хочешь, чтобы я боялся и переживал? Тэ молчит, не поднимая взгляда. — Ты подумаешь над моими словами, м? — Чонгук, я не… — обессиленно вздыхает Тэ. — Я не хочу об этом думать. Ты просишь меня лечь в психушку… — В больницу, — поправляет его Чон. — Где тебе помогут. Время быстро пролетит, вот увидишь. К тому же там будут чудесные условия, как на самом дорогом курорте. Я позабочусь об этом, обещаю. Хотя бы на пару недель, клубничечка, — неожиданно тычется носом в шею и чуть прикусывает кожу, срывая с губ Тэхёна вялую улыбку из-за щекотки. — Всего четырнадцать дней. — Откуда тебе знать?.. — Ты же у меня разумный мальчик, — мягко шепчет. — Ты будешь прислушиваться ко всем рекомендациям и выполнять все просьбы врачей. Поэтому не будет ни единого повода, чтобы задерживать тебя в стационаре. А потом мы с тобой поедем на природу, как и планировали. В Норвегию, золото моё. Это будет наш совместный отпуск. Я устрою тебе самый грандиозный и незабываемый день рождения. — Но я не псих… — звучит, как оправдание. — Просто… Просто навалилось, Чонгук… — и объяснять не нужно. — А кто сказал, что ты псих? Я тебя психом не считаю. Кайла тоже. Но мы сходимся во мнении, что тебе необходимо отдохнуть и прийти в себя. — Все… Каждый будет считать меня психом! В психушке лечатся психи… — Тогда я этого каждого застрелю, — отшучивается Чон, но не шутит. — Сейчас самое лучшее время, листочек, чтобы заняться твоим здоровьем. А после с новыми силами сначала в отпуск, а потом и на курсы по рисованию, к тому же скоро начнётся учебный год в институте, — нежно целует его в висок. — Или ты уже передумал рисовать? — Конечно, нет… — Вот видишь? На всё нужны силы. В противном случае, ты просто не сможешь заниматься любимым делом. Вдруг твоё хобби откроет для тебя огромные горизонты и возможности? — Горизонты? — заметно воодушевлённее переспрашивает у супруга. — Именно. Знаешь, какой бизнес считается самым лучшим? Тот, что приносит доход и внутреннее удовлетворение. Рисование можно сделать твоим собственным бизнесом. Галерея Чон Тэхёна, — довольно хмыкает. — Звучит? Тэ поднимает на него глаза, ловит на себе внимательный взгляд и прикусывает нижнюю губу, пробуя спрятать застенчивую улыбку. Звучит действительно заманчиво и вдохновляюще, ведь стать известным художником, обладающим своим неповторимым и узнаваемым стилем — это пол мечты, а иметь собственную художественную галерею — что-то уже за пределами всех самых трепетных мечт. — И ради этого нужно ложиться в больницу? — уныло тянет, по-прежнему не соглашаясь. — Не ради этого, — поясняет. — А ради себя. У нас с тобой было столько совместных планов и целей на будущее. — Знаешь… — не унимается. — Когда я просил тебя лечь на обследование в больницу, чтобы сдать анализы, а доктор Льюис настаивал на немедленном лечении, ты меня вот вообще не послушал, Чонгук. — Для меня это непозволительная роскошь, золото моё. Но ты можешь послужить для меня хорошим примером. Храбрый и крошечный листочек, который переступил через все свои страхи и поступил правильно. Это воодушевляет. — Но это психушка, Чонгук! Пси-ху-шка, — произносит по слогам, наклоняясь к губам супруга. — Лучший реабилитационный центр во всей Австралии. Всё зависит от того, под каким углом посмотреть. К тому же, радость моя, разве имеет значение специфика учреждения, если речь идёт о лечении? Диабетик не стесняется того, что у него диабет. Я тоже не стыжусь своего заболевания. Это, как минимум, глупо. Тэхён поджимает губы, обдумывая слова Чонгука. Согласиться так страшно, но не признавать, что проблема действительно существует — ещё страшнее. Бояться самого себя — ненормально. Бояться собственного мужа — тоже. Психиатрическая лечебница… Дожил. Что дальше? Морг? Почему бы и нет? Перспектива, вполне себе не уступающая понятию «ненормально». — М-м, любовь моя? Тэхён отворачивается, пряча глаза, в которых скапливается тень сомнений. Доводы весомые, а две недели — не такой уж и большой срок. Две недели — срок огромный, если речь о психиатрической клинике.