Шалость удалась

Всё дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно, потому, что они необыкновенные. ©️Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание»

Разные народы называли его по-своему. В Древней Греции он был быстрокрылым Гермесом, хитрым и изворотливым. Почитание греков было для него истинным наслаждением, в лучах которого он купался без зазрения совести. Он любил это обожание в чужих глазах, раз познав которое, он уже больше не мог без него обойтись. Потом Греция пала; на смену ей пришла Римская Империя, и Бог также сменил свои ориентиры, во второй раз пройдя некое подобие церемонии наречения, став с того момента Меркурием. О, теперь ему не просто памятники воздвигали — в честь него даже небесные тела называли… Но всё же и у римлян он не пользовался такой большой популярностью, как прочие божества, с лёгкостью сменившие маски в этой иронично-бесконечной божественной комедии. Однако, на самом деле, ни греки, ни римляне не представляли для него такого интереса, как отдельные представители кельтского народа. Друиды древних кельтов были достаточно мудры, чтобы увидеть то, что не могли увидеть прочие — правду… вернее, её часть. Слушая их саги и легенды, Бог сам над собой порой смеяться начинал. Конечно, как говорится, в любой сказке есть намёк- добрым молодцам урок и прочее, и зерно истины было и в словах скальдических песен, однако почему бы и не посмеяться, коль смешно, верно? То имя, которым нарекли его друиды, пришлось Богу особенно по душе. Теперь он был Локи с поправкой на Лофта и Логи, а вот, что касается отчества, то об этом он предпочитал особенно не задумываться: Одинсон ли Фарбаутисон — не все ли равно? Они угадали с его происхождением: Локи и правда был полукровным йотуном, что не мешало ему, впрочем, преспокойно жить в Асгарде, где и теплее в сравнении с Йотунхеймом было, и веселее. В чем не ошибся ни один народ, так это в нраве Бога Хитрости Обмана Воровства и проч. О, тот, кто назвал бы его трикстером, ни разу бы не ошибся. Уловки и шутки Лофта прославили того на весь Асгард, правда и без жестокости порой не обходилось. Так, например, умер Бальдр. Его смертью Бог особенно гордился, как одной из лучших своих хитростей. *** Был прекрасный весенний день, когда боги, словно кучка недоумков, решили проверить неуязвимость прекрасного Бога Весны. Бальдр стоял в центре небольшой полянки, а все остальные кидали в него камни палки и прочие отнюдь не безобидные вещи. У Локи было много планов на этот прекрасный день, однако взирая на сие нелицеприятное действо, он чувствовал, как растёт раздражение в его груди: руки так и чесались пакость какую-нибудь учинить. Не составило особого труда вызнать у Фригг про омелу и про то, что именно это дерево не давало клятву не причинять вреда прекрасному асу и любимому сыну Одина и его драгоценной супруги. Нетрудно было и отыскать эту несчастную веточку с тем, чтобы после вырезать из неё острую стрелу, а потом вручить её обиженному слепому Ходу, чтобы тот выстрелил в неуязвимого, попав точно в цель и поразив его насмерть, немногим позже будучи сам убитым от руки вспыльчивого брата… Всё это было легко, как разжечь искру пламени, грозящую обернуться пожарищем, как даровать людям совершенно бесполезное качество, именуемое любопытством и не принесшее смертным ничего, кроме несметного количества бед и несчастий. Однако, возможно, самую малость трикстеру было все же жаль столь бесславно погибшего Одинсона… жаль, что тот пал не непосредственно от его йотунской руки. Когда ладья с пеплом, оставшимся после сожжения тела Бальдра, направилась-таки в царство дочери Локи, Бог Огня даже испытал нечто вроде облегчения: избавиться от такого соперника во всех смыслах и, вместе с тем, так ловко избежать всех подозрений — ему здорово повезло, однако потом… потом появилась возможность возвращения Бога Весны в царство живых («предательница», — не без обиды в голосе обругал мысленно трикстер свою дочь Хель). «Но я не так зла, как думают обо мне боги. Пусть они обойдут весь мир, и, если они увидят, что в нем, и живое и мертвое, плачет по Бальдру, если он действительно всеми любим, тогда приезжай снова ко мне с этой вестью, и я отдам тебе брата», — сказала Богиня Смерти Гермоду, явившемуся к ней за Бальдром. Все живое и мёртвое плачет по Бальдру? Всеми любим? Что ж, кто-кто, а уж Локи-то точно терпеть не мог этого распрекрасного аса, вечно купавшегося в таком обожании, которое Богу Обмана и не снилось. Плакать по нем? Ну уж нет! Да пусть и правда весь мир рыдает — Локи и слезинки не проронит! Тоже горе выдумали! Такие мысли бродили в дурной головушке йотуна-полукровки, когда тот с самодовольным видом принимал обличье великанши Токк, которая не должна была плакать. И когда асы нашли его в таком… компрометирующем женоподобном положении, он лишь рассмеялся им в лицо, заявив, нечто вроде: «А чего мне по нем плакать? Меня зовут Токк — Благодарность, а вы знаете, что за добро всегда платят злом. Пусть Бальдр останется у Хель. Мне он не нужен». А когда раздосадованные боги ушли… да, тогда появился он Он буквально возник у него перед носом, вырос из столпа пламени, словно украв у Бога его собственную стихию и явившись к трикстеру поглумиться. — Ты не плачешь, — констатировал вышедший из огня, словно Локи в самом деле был ему что-то должен. — Что, расскажешь всем? — отозвался в ответ Бог, на что новоприбывший рассмеялся, глухо и как-то совершенно безрадостно. — Рассказать? — спросил неизвестный, и зелёные глаза словно засветились изнутри какой-то неведомой Богу скорбью. — Да кто я такой? И что я им могу рассказать? Локи хмыкнул. — И какая же цена твоего молчания, юноша? — Скажи… — что-то нездоровое сверкнуло в глазах огненного мальчишки. — Скажи, что любишь меня. Вызвать ярость Локи ничего не стоило — достаточно было заговорить с ним о ненавистных Богу нежных чувствах вроде любви или милосердия, которые он отрицал, как мог. И зелёные глаза налились кровью, и слёзы злости потекли из покрасневших глаз. Хорошо ещё, что рык удалось сдержать за зубами, иначе кто-то пришёл бы на шум, и тут бы всё и началось… Парень стоял перед ним, взирая на него своими глазами неестественного кислотно-зелёного оттенка, в чёрных волосах его попеременно вспыхивали багровые искры пламени, а на губах играла та самая улыбка, которая до того момента, казалась Локи его личной собственной и была так же украдена несчастным мальчишкой, как и магия огня. Как же этот воришка его раздражал! — Локи? — окликнул его удивленный голос Тора, и злость куда-то ушла, лишь горечь обиды вырвалась из его груди тихим всхлипом, и слёзы в тот же миг брызнули из его глаз… Впрочем, названый братец нашел своё объяснение слезам трикстера: — Мне тоже жаль Бальдра, брат мой, — с мерзкой нежностью в голосе произнес он, после чего в более привычном для себя суровом состоянии прибавил: — Увы, слёзы горю не помогут, ибо великанша Токк не плакала, оскорбив богов своей непокорностью. Некоторое время братья молчали, глядя друг на друга. Тор не выдержал первым, в порыве воодушевлённой торжественности подойдя к Локи и заключив того в свои объятия. — Мне бы только добраться до этой смертницы, — шепнул он куда-то в хрупкое, в сравнении с мощным телосложением громовника, плечо Бога Огня. — Уж тогда бы она у меня поплясала… *** Это случилось спустя год после смерти Бога Весны. Эгир, Бог Моря очень любивший Бальдра, чей приход всегда заставлял ледяных великанов в ужасе бежать прочь, решил устроить пиршество в память об умершем. Тор специально вместе с Тиром сговорились и добыли котел у дяди однорукого Бога Гимира, хоть это было и не такой уж и простой задачей. Боги сидели в прекрасном дворце властителя морей и океанов и распивали пиво, а слуги морского Бога Фимафенг и Эльдир разливали хмельные напитки с небывалой ловкостью, какой можно было только позавидовать. Локи же, сидевший, как всегда, немного поодаль, не мог не разозлиться. Этот смех, эти улыбки… Фенафенг был к Богу Огня ближе всех, и это его мельтешение, от которого рябила в глазах… Локи просто не сдержал своей ярости; по крайней мере, так он себя оправдывал позже. Боги выгнали его с пира, и он ушёл. Стоя около стен дворца, он не мог без зависти наблюдать на отголоски чужого веселья, доносящиеся до его слуха, и решимость вернуться переполняла его… — Стоп-стоп-стоп, — из какого-то пронзительно-алого фейерверка вырвался вновь тот самый огненный мальчик, который вроде как отстал от него на год. — А вот этого ты делать не будешь! Локи так и замер. — Чего? — рявкнул он, давно уже не контролируя себя. — Нарываешься, мальчик?! Где твое уважение к старшим? — Там же, где твое благоразумие, — язвительно ответствовал огневик, что привело хмельного Бога в ещё большее исступление. — Ка-ак! — возопил трикстер. — Ты! Смертный! Посмел указывать мне? Богу, перед которым ты ниц склоняться должен?! О, кричал он достаточно громко, чтобы новоприбывший сумел оценить всю степень его невменяемости. Буркнув что-то вроде «ясно-понятно», смертный начал что-то шаманить над почти бессознательным Богом, после чего в неком ожидании уставился на Лофта, ожидая, пока тот придёт в себя. *** — И что это было? — спросил у огневика окончательно вернувший себе рассудок трикстер. Смертный как-то неопределенно пожал плечами: — Протрезвляющее заклинание, — пояснил огненный мальчишка. — Мог бы и поблагодарить, а то ты, кажется, собрался идти уже и сердечно признаваться всему вашему божественному сообществу во всех своих грехах и прочем… после чего наказан был бы, пренепременнейше и так далее… — прибавил он. Локи ненадолго замер, словно силясь понять значение высказывания, после чего, словно прозрев и достаточно изумившись, снова обратился к огневику. — Хорошо… — задумчиво протянул он. — Предположим всё так, как ты сказал. Но кто ты вообще такой? Парнишка как-то особенно невесело хмыкнул. — Можешь звать меня Гарри, впрочем, не думаю, что это имя тебе о чем-то скажет, кроме того, что сейчас я единственный его обладатель… — У тебя будет сын? — не до конца поняв смертного, спросил у него Локи. — Эм… — замялся Гарри. — Не думаю… Насколько мне известно, я даже жениться не успею, — как-то не слишком уж уверенно произнес он. — Просто несколько позже это имя будет очень популярным… в Митгарде. — Ладно, — кивнул Бог. — Я тебя понял и я тебе верю, как бы абсурдно из моих уст и не звучали подобные речи. Голова моя уже не тяжела, не во хмелю, и идти туда, к ним, действительно было бы не лучшей идеей. Ты в самом деле оказал мне большую услугу, Гарри, и, возможно, когда-нибудь потом я тебя даже отблагодарю… Но ты, в чем твоя выгода? Гарри замер, он и правда затруднялся ответить на этот вопрос, и это было прекрасно видно по одному его выражению лица. — Я… — пробормотал он. — Ни в чем… Но просто однажды, когда придёт время, вспомни об одном человеке… — митгардец задумался, не уверенный, стоит ли говорить продолжение фразы, но потом всё же закончил своё высказывание, — его будут звать Гарольд Мракс.