μαύρα μάτια

Под палящим солнцем, среди гари и пепла его тёмные глаза терялись холодным ничем. Запах зноя пустыни, жара металла чертили его профиль могущественно, гордо. Стать его, губы его скрытые черной линией бороды. Взгляд его касался тяжеловесных машин, являясь главным болтом, держащим весь механизм в строе. Проседью лишь намекая, что этот человек не изваяние античности, или отечественных мастеров. Кожа блестела от прикосновений солнца, а глаза будто две черные дыры поглощали всякий свет, будто бы они были много дальше, дальше законов физики, химии и горючего метана. Они были основным исключением везде, вечно вдетые в мстительный траур. Тяжёлый мужской парфюм тонул в господстве огня и империи. Он же всегда всплывал, своим столь же тяжелым железным голосом диктуя буквы. Презрительно касаясь теми чужих потных лиц, украшенных песком и чернотой. Не было ничего на свете, что могло это одолеть, одолеть эту каменную мысль и вывод. Он никогда бы не дал слабины, быть может слишком никогда. И в нем не было никогда человека, он не позволял тем никогда к нему подбираться, останавливая строгим властным жестом. Этому человеку было чуждо все, помимо неба и бескрайних просторов воздуха. Он своим дыханием заполнял тот полностью, ибо лишь в нем был намек на природу жизни, а не некого космического объекта. Придушенный воротником жаркой формы, придушенный пылом битвы, он приоткрывал тонкие губы, пытаясь уловить в этом азарте кислород, в этом страшном экстазе боя, знакомом и приятным. Но даже в нем его глаза не говорили ни о чем, как о пустоте. Его расположения нужно было заслуживать кровью и словом, в этом не было особой нужды, но этого хотелось. Хотелось понять, возможно ли это? Видит ли он что-то дальше власти и грубости? Можно ли коснуться его дальше позволимого? Любопытства ради, просто так. Нащупать дно, нащупать место, где кроется человеческое существо. Оно иногда откровенно раздражительно осматривает облик Великого Князя, не касаясь титула, не касаясь мысли об Империи, думая лишь о том, что этот юнец здесь неугоден, бесполезен и лучше бы опыт он искал свой в других просторах, иной степени важности. Он не верил в юность, быть может верно. Он не верил в наследника Великой Империи Романи, но учтиво лишь касался взглядом. Всякого он бы нашел худшим, должно ли быть исключение? В этой гари, в круговерти ветров и физических тел, об этом не было нужды думать. Лишь иногда ловить там, напротив, надлом мысли. В этой гари было почти не видно, только контур властного взгляда.