трактат о рыбалке

И дорогу осилит хромой По лесенкам да виражам И вот уже по прямой Бежит к пределам душа

Я выхожу на связь с достойной лучшего применения регулярностью. Говорю «исследование ведётся, исследовательская группа перешла на практически автономное от центра существование» в коммуникационном центре на это кто-то смеётся — в зависимости от смены — или говорит, что мне пора возвращаться. В огромном мире каждый человек оказывается важен. Но это не про контроль, наверное, а всё таки про страх, про заботу, про место. Моё место здесь, отвечаю я в комм. За двенадцать лет запустения Горизонт оброс лишайником как мягкой шерстью, ветер гоняет по нему волны, повторяя их огромных сестёр в океане. Не считая многочисленных волн и моего коня, я здесь одна. Конь — Сахар — ест яблоки под окном. Он сгрызает их прямо с дерева и Шумит каким-то почти яблочным цветом умиротворения. Я смотрю на него, сидя на подоконнике. Месяц назад мы с Сахром и рюкзаком пришли сюда и остановились в самом целом на вид доме. Крыша течёт и половина окон разбиты, но это мелочи, по-настоящему мелочи. У меня здесь есть спальное место, некоторое количество продуктовых пайков и бесконечный блин океана, огромный, многоцветный и непознаваемый. Я океанолог, я его изучаю. На второй месяц созерцания это кажется мне совершеннейшей чушью. Мой день прост и чёток. Я просыпаюсь, и мы с Сахаром гоняемся по бывшему променаду, Сахар ржёт девочка-лошадь и перепрыгивает на легких своих ногах через вывороченные волнами из берега глыбы. Для мытья у меня есть электронасос, которым совершенно не интересуются рыбы, я включаю его и слушаю равномерно нарастающий гул, который мог бы напомнить мне о космосе, но в космосе я спала. Наверное это смешно. Я спала так много лет, я не видела звёзд, электронасос напоминает мне о соплах корабля. Вода набирается в рукомойник, он же душ, он же раковина для мытья посуды и всего, что мне может понадобиться. Поселенчество предполагает простоту. В Старом свете я тоже жила на берегу океана. Правда там он пытался убить меня намного более завуалировано. Это наверное единственное, от чего иногда меня скручивает тоска. Я лежу, прижавшись ухом к холодной шершавой стене своего дома, и слышу, как океан бесится по ту сторону от меня. Иногда можно ходить по кромке прилива, если пристально следить, не подбирается ли к твоим голым ногам чёрная голодная тень, думающая только ЕСТЬ. Я отвечаю её Шуму всплеском воды и ухожу на берег. Сахар беспокойно перебирает ногами и глядит на меня своими темными, слезящимися от ветра глазами. Девочка-лошадь? Девочка-лошадь? Всё хорошо, глажу я его по тёплой морде, и мы идём таскать питьевую воду из ручья в лесу. Она появляется в середине второго месяца. Я гляжу из окна, как по полосе из водорослей, разделяющей воду и землю, шагает спакл с обычной человеческой собакой. Собака радостно кричит рыбы - дуры! Рыбы! Рыбы! Рыбы к ним не приближаются. Спакл выглядит как спакл. Шум его набегает на меня волной, и я читаю в нем приветствие. Спакл тоже меня видит. Я неловко машу рукой. Тяжело ощущать себя немой в мире, полном Шума. Речь ничего не значит для тех, кто может открывать свой разум для всего сущего и получать то же в ответ. Что вы здесь делаете, спрашивает она. Это она, я читаю это в Шуме, то же самое читает в моем отсутствующем она. Собака думает человек! Сахар фыркает. Люди давно покинули берег. Она показывает мне картину повозок и брошенных домов. — Я, — откашливаюсь после долгого молчания, — исследователь. Исследую океан. Хочу найти способ ловли рыбу, чтоб выход рыбы в процентом содержании превышал ээээээ издержки. Издержки? — Потери. По моим данным рыбы едят людей активнее, чем люди рыб. Она подходит ещё ближе к моему обиталищу, лишай у неё будто покрыт слоем снега, но я понимаю - это соль моря. Океан здесь недостаточно соленый, чтобы покрывать всё белым налетом быстро, а значит она давно живет на берегу. Женщина? Девушка? Инопланетянка? Я не знаю, как её называть и поэтому просто спрашиваю об этом. Она издаёт щелканье похожее на дружелюбный смешок. Потом показывает. Её зовут… что-то вроде полосы солнечного света или блики на волнах. Я спрашиваю, можно ли звать её Сола? Это самое близкое на языке Расчистки что я могу придумать. Она соглашается. Сола. Я не знаю как разговаривать со спаклами. У меня вообще не очень хорошо с разговорами, а с ними…. совсем не могу. Иногда я завидую Шуму. Если не врать, я завидую Шуму постоянно. Я хочу, чтоб мои намерения были ясны и без речи. Сола смотрит на меня большим своими глазами, ветер шевелит её лишайник, собака говорит Сахару: привет, лошадь! Забавно, все предложения у собак восклицательные. Лингвоисследование Шума. Рыбу ловить не трудно. Но у тебя не получится. Я поднимаю брови. Просто прекрасно. Меня уже унизили. — Почему это? — я чувствую что краснею. Краснею и голос у меня прыгает как по гребням волн. У тебя нет голоса. Нет. Она подбирает слова. Картинки. Образы. Нет того, что вы зовёте Шумом. Я раздраженно прыгаю к ней в придомовой садик с подоконника. Моя новая знакомая даже не отходит. Я вижу, она знает свою правду. И это меня злит. У меня нет Шума, думаю я, но зато ты не можешь обругать меня в мыслях и не схлопотать, а я могу! Так себе преимущество. — Ну и что. Рыба едят и мужчин, у которых этого Шума в избытке. Дело не в его наличии. А в использовании. Но у тебя его нет. Так зачем ты спрашиваешь? Да потому что ты вот так взяла и появилась из пены вместе с собакой а я торчу тут в одиночестве второй месяц и рыбы смотрят мне в душу и говорят что хотят меня съесть как только я зазеваюсь и пройду чуть дальше вглубь океана а я не могу сказать им ничего не могу сказать что океан велик и прекрасен что я хочу войти в него с головой и открыть под водой глаза Обо всём этом я молчу. Шум не дал бы мне этого сделать. И сейчас я очень сожалею о его отсутствии. Сола появляется нерегулярно, то приходит несколько дней подряд, то пропадает. Теперь я знаю что она живет выше по побережью, что живет она одна как и я, что она рыбачка, что собака - потомок собак, которых забыли в Горизонте первые поселенцы, что имени у собаки нет. Но ты можешь придумать ей имя. Вам это важно на сколько я знаю. И тогда я понимаю, что так и не сказала ей своё. Мне глубоко неловко. Думаю протянуть ей руку, но просто брякаю: — Клара. Имя моё. А. Совершенно не удивленно отвечает она. Я зову тебя иначе. Соль. Я в общем то согласна. В её Шуме нет никакого отношения ко мне и к этому имени, только бескрайний океан. Шум Солы захватывает меня волной образов и в них нет конца водам. Выйдет зверь. Звезда полынь. Левиафаны, которых мы, люди, хотим научиться ловить и есть. Я хочу открыть своё нутро и показать ей своё море. Но у меня нет Шума, только внутричерепная тишина. Соль и Сола. И дурацкий безымянный пёс, бегающий кругами вокруг моего коня Сахара. Ты можешь попробовать научиться говорить. — Я умею разговаривать! — возмущаюсь я. Мы сидим рядом на горячих от полуденного солнца камнях бывшего променада. Пёс с Сахаром ускакали в лес. У них дружба и взаимопонимание. Я о другом голосе. Ты можешь попробовать. Слушать других, а потом слушать себя. Открыть в себе Шум. Звучит сектантски, хочу пошутить я, но молчу. Открыть Шум. — И ловить рыбу? Потом. Сола показывает. И я вижу, как спаклы сплавляются с рыбой. Их Шум - нечто большее чем Шум одного человека и они будто говорят рыбе что мы огромны и нас много и мы голодны как и ты и лучше тебе бежать и вся Земля говорит одним голосом и рыба бежит в глубину. А мелочь остаётся и она вкуснее крупных экземпляров и спаклы избегают ненужных смертей. И это мне тоже понятно. Смерти они не боятся, потому что переживают их многим числом со дня своего рождения, но и не хотят её, потому что последний миг каждого отражается в общем голосе Земли и болит у всех. А ещё я не вижу в шуме Солы сочувствия к моей, по их мнению, калечности. И это важно. Я думаю, что смогу заговорить. И тогда покажу ей моря Старого Света. Сола касается моего плеча тёплой ладонью. В самом начале третьего месяца моих океанских бдений, коммуникатор выдаёт мне в лицо настоятельную просьбу либо передать в центр мое решение в Горизонте закрепиться, либо возвращаться да ещё и с отчетом о проделанной работе. Я пытаюсь представить облако Шума над головой мальчика, который дежурит сейчас в компункте, и не могу. То есть я представляю его как человек слышащий, но изнутри не могу. Пустота моей головы наваливается почти физически и я брякаю в комм, что возвращаюсь в конце недели. Буду учить народ ловить рыбу так, чтоб рыба не ловила нас. До конца дня я сижу и гипнотизирую полосу между берегом и водой. Полоса движется с приливами и отливами, с волнами и другими колебаниями, вычерчивается выброшенными на берег водорослями. Я смотрю на неё и это почти горизонт. Невозможная грань, вечно меняющая своё положение в зависимости от того, как ты смотришь. Я расфокусирываю глаза, и океан плавно заливает весь отведённый мне пейзаж, бесконечная вода, думаю я. Бесконечная вода. На завтра я ищу лодку. Методично обхожу все дома и сарайчики, ищу её, ищу, знаю, что найду. И нахожу. Лодка стоит у стены дома, тяжелая, побитая годами непогоды, но навес крыши спас её, спас её для меня. И я тащу её, толкаю перед собой, подкладываю наиболее круглые палки под днище, Сахар тычется мордой мне в плечо и спрашивает девочка-лошадь? Помощь? Не надо, хороший, смеюсь я. Притащив лодку к воде, я снова усаживаюсь на камни. И смотрю, смотрю смотрю на грубый шов горизонта и зеркальный ему шов водорослей на берегу и швы досок лодки и швы швы швы швы мира который кажется захотела меня услышать. Сажусь в лодку я только ближе к ночи и конечно же никуда не плыву, засыпаю прям там, свернувшись на дне в пыли и грязи долгих лет одиночества. Мне снится огромная иголка, шьющая мировое лоскутное одеяло и пришивающая к нему меня, пока начерно. Выходя в океан, я срываю кожу на ладонях, вёсла тяжелые, уключины развалились и на месте их удерживать приходится тоже руками. Я обещаю себе отойти недалеко, просто проверить себя, но обнаруживаюсь вдруг довольно далеко от берега, смотрю в воду, в непрозрачную глубину огромного мутного окна океана и рыбы поднимаются ко мне тёмное пятно поднимается поднимается приближаясь с лодки на берегу лает собака я оборачиваюсь и вижу фигурку спакла и кричу ей Сола! И только когда две огромные рыбы таранят лодку я чувствую как мой шум открывается миру и мир меня принимает. И там есть свет и тьма и голос и картины и бесконечный шов единства Земли и Неба