Мода во Франции весьма жестока. Рошфор бы даже сказал — беспощадна.
Все привилегии нынче были всецело в руках у блондинов. Эффектно завитых, аккуратных и нежных блондинов. Король отдавал преимущество блондинам. Де Люинь, поговаривали, был блондином. В земле, однако, все равны.
У графа язык бы не повернулся сказать подобное вслух, но король имел до ужаса странные предпочтения, и это касалось... пожалуй, всего. О человеке, плетущем корзинки и сочиняющем стишки, нельзя было сказать иначе. Вкус у него был, как когда-то дерзнул выразиться кардинал, итальянца времён упадка. Один только «тяжёлый» барокко в каждой дыре чего стоил.
Короче говоря, обладателей белокурых грив при дворе любили. К сожалению, небеса не наградили Рошфора ни светлым цветом, ни буйными кудрями. С первым, к сожалению или к счастью, приходилось мириться, поскольку служил он кардиналу, а не горделивому щенку в короне. Со вторым всё обстояло... в общем-то, так же. Натуральная волнистость его шевелюре была всё же присуща, а потому граф с гордостью мог носить титул бравого модника, следующего почти всем тенденциям. Если бы ему это было хоть чуточку важно, разумеется.
В какой момент всё пошло по наклонной, Рошфор вспомнить не мог. Кажется, это произошло позавчера. Кажется, он был отвратительно пьян. Кажется, он проиграл Жюссаку в карты.
Когда кажется — крестятся, а потому казаться могло ещё долго, однако в данный момент он был никак не в пьяном бреду, а стоял перед узким, туманным зеркалом, в котором едва мог рассмотреть отражение своих сдвинутых к переносице бровей, и старательно сверлил взглядом раскаленные до предела щипцы. Креститься в данной ситуации было бы неслыханным кощунством. Рошфора посещали разного рода мысли. Для чего дамы насилуют себя этими нечеловеческими пытками, разве нет более безопасного способа? Чёрт с дамами, они в целом существа сложные и непонятные, к чему это мужчинам? Кто вообще придумал подобную экзекуцию, зачем?! Красота требует жертв, воистину... А то он, знаете, проснулся, и уже красивый, неслыханная наглость.
Каверзные вопросы накапливались дальше, а щипцы постепенно остывали, не оставляя графу и шанса передумать. Впрочем, он был сам виноват, и теперь пожинал плоды своей беспечности и легкомыслия. Кардинал непременно умер бы со смеху.
В очередной раз повторив про себя примерную инструкцию, с трудом выведанную у загадочно ухмыляющейся госпожи де Комбале, Рошфор всё-таки согрешил перекрестившись, и наконец принялся за дело. Разумеется, было бы проще, найдись у него лишняя пара рук, дабы умело контролировать сложный процесс, однако граф и под страхом смерти никому не позволил бы присутствовать на этой великой и позорной церемонии туалета. Только при возможности немедля заколоть несчастного свидетеля шпагой и сжечь останки.
Небольшим гребнем с жидкими зубьями Рошфор на глаз отделил небольшую прядь волос, мысленно попросив у неё прощения и зажав между большим, указательным и средним пальцами левой руки. В свободную руку легко легли щипцы, угрожающе поблескивая на свету. Предстояло страшное. Проклиная дюжину раз, чёрт его возьми, Жюссака, Рошфор всё же зацепил прядь у корней, сжимая щипцы и медленно, мягкими движениями от себя накручивая локон на середину валика.
Граф помнил, что необходимо подождать, дабы волосы прогрелись и надёжно зафиксировались, однако страх лишиться этого своего богатства оказался сильнее. Рошфор честно, готов был поклясться, ну правда, он пытался предварительно сделать этот чёртов полуповорот на себя, одновременно сжимая и разжимая щипцы и всё время прокручивая концы волос, но всё шло не так с самого начала процедуры.
Рука соскользнула, и горячий валик безжалостно хряснул графа прямо по лицу, и без того уже изуродованному страшным шрамом. Идея бросить весь этот ад и пойти набить Франсуа морду этим самым валиком уже не казалась такой безрассудной и бессмысленной. Щека неиронично горела огнём, а пальцы сжимали проклятое орудие Сатаны до побеления костяшек.
Увы, без полного преображения желание не считалось бы выполненным и пришлось бы расстаться с крупной суммой, и более того — честью.
Спустя час, когда щипцы уже полностью остыли и потеряли свой эффект, Рошфор наконец закончил. Получилось... Мягко говоря, не очень. Настолько закрученные, волосы казались ещё короче, едва касаясь плеч. Вышла такая себе портовая шлюха. С усами, правда. Элегантного бантика отнюдь не хватало, и алых губ вдобавок.
Впрочем, красота волновала графа в последнюю очередь.
***
Весь следующий день Франсуа не покидал его ни на секунду, заливаясь громким скрипучим смехом. Заколоть лучшего друга на дуэли было бы дурным тоном, поэтому Рошфор предпочёл молча стерпеть моральное унижение. Граф усиленно игнорировал настырные улюлюканья и предложения таки прицепить ему проклятый бантик. Он был выше этого.
Ровно до той самой секунды, пока его вдруг не вызвал кардинал.
***
Ришелье, кажется, был полностью погружен в раздумия, сцепив белоснежные руки в замок и пробегая озабоченным взглядом по кучке исписанных бумаг перед ним. Сегодня, судя по спокойному поведению секретаря, кардинал был в добром расположении духа, а значит, волноваться было не о чем.
— Вы меня звали, ваше высокопреосвященство? — Рошфор склонился довольно низко, прижимая шляпу к груди.
Ришелье не повёл и бровью, лишь неопределённо дёрнул подбородком, и только потом озвучил:
— Бросьте, Шарль, к чему вся эта претенциозность...
А затем поднял голову. Его губы невольно дрогнули в лёгкой улыбке.
— Решили сменить личину? Неплохо.
«Дьявол, — подумал Рошфор, — заметил». Хотя на что он вообще надеялся? Здесь и слепой бы заметил.
— Не совсем, монс... Арман. — Привыкнуть к частичке фамильярности в их взаимоотношениях — просто отношениями Рошфор назвать их побаивался — было чертовски трудно, но граф пытался.
— Да? — Заискивающе протянул кардинал и быстро, можно сказать, грациозно, словно дикая кошка, встал из-за стола, выпрямляясь во весь рост. В его голосе звучал неподдельный интерес. — Что же тогда?
— Неудачный спор, только и всего. Это... Временное явление.
Ришелье подошёл ближе, рассматривая графа со всех сторон, будто тот был статуей, а совсем не человеком. Восковой фигурой.
— Ожидаемо. — Он осуждающе покачал головой, однако в глазах яростно плясали черти. Впрочем, быстро перестали, как только взгляд кардинала скользнул выше. — Боже мой, а это ещё что?
Пока Рошфор усиленно соображал, не выросли ли у него за ночь рога или розы на лбу, тонкие холодные пальцы дотронулись аккурат до места вчерашнего ожога. Уже не свеж, но ещё не сошёл. Щека тут же противно заныла, однако яркий контраст ощущений и пьянящее чувство чужой близости не позволили графу отступить. Только сдавленно выдавить:
— Красота требует жертв.
Кардинал снова смерил его укоризненным взглядом, на этот раз уже совершенно серьёзно.
— Для достижения красоты вам ни на какие жертвы идти не стоит. Тем более, что... — Он хмыкнул. — Внешняя красота ещё драгоценнее, когда прикрывает внутреннюю. Книга, золотые застёжки которой замыкают золотое содержание, приобретает особенно уважение, мой дорогой.
Рошфор был абсолютно уверен, что последняя фраза принадлежала кому-то другому, но все мысли покинули его голову, когда отметины коснулись сухие, бледные губы. Коснулись невесомо, едва ощутимо, но так нежно и осторожно, что у графа сердце, многострадальное от подобных выходок, ухнуло куда-то вниз, под желудок.
Кардинал отстранился так же неожиданно, как и поцеловал его, поэтому Рошфор ещё не успел подобрать нужных слов. В такой ситуации вообще трудно было соображать, он себя оправдывал. Шляпа грозилась вот-вот выпасть из онемевшей руки. Ришелье лёгким движением отнял её, расправляя, и нацелил прямиком на макушку. Он был явно доволен собой.
— Впредь, Шарль, потрудитесь не участвовать в подобного рода спорах, иначе я уже начинаю побаиваться. Ценю тягу к азарту, лишней она никогда не бывает, но только не чересчур.
Граф так и не выдавил из себя ни слова. Возможно, проигрыш Франсуа был не таким уж плохим событием. Возможно, его стоило бы и поблагодарить.
Рошфору оставалось только рассеяно кивнуть, повестись на изысканную ласку, впрочем, забыв только спросить, зачем же его всё-таки звали?..
