Нет в мире жертвы трагичнее, чем жертва, принесенная напрасно.
Неизвестный автор.
— Нет. Сэм показалось, что в тишине кухни что-то разбили. В глазах противно защипало. Главные ее опасения сбывались. Саймон, непривычно упорный, повторил твёрже: — Нет, мама, я не полечу. Нельзя так. Девочка — маленькая, чернявая, с острыми локтями, — глубоко вздохнула, подбирая слова. Убеждать брата придется долго. — Саймон, послушай, пожалуйста, это необходимо. Он посмотрел на маму, словно ожидая от нее опровержения слов Саманты. Где это видано, чтобы брат разлучался с сестрой? Чтобы оставлял ее в опасности, а сам улетал в эвакуацию, где тишь да гладь? Миссис Кемборн попыталась улыбнуться. — Сынок, мы все решили. Если хочешь помочь, ты должен послушаться. — Нет, мама, — в голосе мальчика задрожали слезы. — Я никуда не полечу без тебя и Сэм! Как я буду в эвакуации, сыт, в безопасности, а вы тут? Здесь бомбы падают, здесь... Он задохнулся от подступающих рыданий. Губы Саманты сжались в узкую полосу. В груди закипело: как же он не понимает, что происходит! Мама не сможет обеспечить ребенка (тем более, больного) одна, а если Сэм полетит, то и она, и Саймон обречены на голод, если не на гибель. А если мама заболеет? Или того хуже... Кто возьмет на себя ответственность за содержание семьи? Девочке вспомнился вчерашний разговор миссис Кемборн и полицейского. Они долго, до хрипоты спорили в дверях, пока Сэм тихонько чистила картошку и незаметно для взрослых грела уши. Мама умоляла, а суровый господин устало объяснял ей прописные, как ему казалось, истины: — Ну, что ж я сделаю, если нет больше мест? Миссис Кемборн, я все понимаю, я сам отец, но, ей-Богу, самолет забит до отказа. — Прошу, только двое детей, они совсем худенькие, они почти не добавят веса, они... — Все возможные критерии перевеса уже превышены. Вы здесь не одна такая... Заботливая. — Неужели какие-то двести фунтов не дадут взлететь этой чертовой железной коробке? Мамино упорство переходило в истерику. Сэм орудовала ножом все быстрее, обратившись в слух. В ушах громко стучала кровь и отзвуки приглушенных рыданий матери. Полицейский не выносил женских слез. Он глубоко вздохнул и заговорил тише. Сэм пришлось вытянуть шею, чтобы слышать хоть что-нибудь. — Вот что я вам скажу: двести — да, много, слишком много. Но если меньше... Я попробую договориться через кузена. Гарантировать ничего не могу, но попытаюсь. Только придется решить, кто из ваших деток полетит. Двоим точно не получится, а вот одному... В прихожей повисла тишина. Нож соскользнул и полоснул по пальцу. Из ранки медленно потекло алое. Сэм тихо вскрикнула, выронила картошку, и та укатилась под стол. — Но ведь вы все равно не решитесь. Хотя я бы на вашем месте подумал. Хоть одного ребеночка сбережете. Из двух зол, как говорится, да, но все же лучше, чем обоих здесь оставлять. Не взыщите, миссис, я помог, чем мог. До завтрашнего вечера решите, что вы будете делать, я зайду после обхода. Тогда Саманта приняла бесповоротное решение, что последнее свободное место займет младший братишка. И ни одна сила в мире, кроме Бога, не способна была изменить его. Даже страх, постоянно шепчущий: "беги, беги, спасай свою жизнь, спасайся сама". Ощущение, что над головой подвесили лезвие гильотины, не покидало ее с момента разговора матери и полицейского. Ничего, главное, столкнуть с эшафота брата, а она сама как-нибудь вывернется. Маму убедить в необходимости эвакуации Саймона удалось довольно быстро. Должно быть, потому что миссис Кемборн мысленно уже выбрала ребенка, которого будет спасать, только стыдилась признаться себе и дочери в этом. Сэм схватила брата за худые плечи и с силой встряхнула: — Ты совсем ничего не понимаешь, да? Ты здесь не поможешь! У меня хоть работа есть! — голова Саймона болталась из стороны в сторону. — А ты только забот матери прибавишь. Совершенно против воли она вдруг сорвалась на крик: — Ты здесь умрёшь, понимаешь?! Недостаток еды, постоянное напряжение и волнение за семью сделали свое дело. Сэм сама не понимала, что с ней творилось. Она ведь никогда не поднимала голоса на брата прежде. Побелев, словно мрамор, Саймон вдруг обмяк и начал медленно оседать. Глаза закатились. — Сэм… Сестра успела подхватить его, аккуратно поддержав голову. Обругав себя последними словами за несдержанность, она подняла брата на руки. Сердце сжалось. Слишком лёгок он был для ребенка девяти лет. — Отнеси его в кровать, только осторожно, ради Бога, не урони на лестнице, — пробормотала ей в спину мать. Поднявшись по лестнице, Сэм опустила брата на кровать, утешая себя мыслью, что тот в эвакуации, в этой сытой и далёкой Америке, где бомбы, в отличие от Лондона, с неба не сыпятся по несколько раз на дню, хорошенько откормится. Глянув на старые часы, некогда повешенные папой на чердаке-спальне, девочка обнаружила, что до ее ночного дежурства остаётся два часа. Надо бы поспать. Иначе снова прилетит от старшей по отделению сестры за то, что она, дескать, носом клюет. Многодневная усталость наполнила тело свинцовой тяжестью. Сэм в изнеможении опустилась на потрёпанный ковёр, показавшийся ей вдруг очень мягким, и забылась тяжёлым, крепким сном. Пробуждение было резким и неприятным. На одну страшную секунду показалось, что она опоздала на дежурство. Нет, лучи закатного солнца крались по ковру. Значит, Сэм еще успеет поесть перед дежурством, постирать брату плащик и привести себя в бодрый, подобающий медицинской сестре вид. Ну и что, что ей всего двенадцать лет? Зато она помогает при операциях — подает скальпель, ножницы, бинты. И зря Джек смеется. Надменному хористу просто-напросто завидно, ведь его к раненым и в операционную не пускают. Только коридоры ему и остается драить, да бегать за папиросами для врачей. Сэм прислушалась. От кровати доносился приглушенный плач. Значит, уже очнулся. Девочка подкралась к брату и осторожно стащила с него одеяло. Саймон лежал, свернувшись калачиком и вцепившись в волосы побелевшими пальцами. Сестре стоило огромных усилий не разрыдаться вслед за ним. — Саймон, прости, пожалуйста, что я на тебя накричала. Ты испугался? Мальчик обратил к ней заплаканное лицо. Бледные губы его дрожали. Коротко всхлипнув, Саймон порывисто обнял Саманту, уткнувшись лицом ей в плечо. — Сэм, прости, я боюсь, Сэм, я не хочу… — горячо зашептал маленький хорист, — я боюсь, что пока я буду там, ты здесь… Чёрное платье сестры стало совсем мокрым. Вздохнув очень по-взрослому, она обняла брата в ответ. — Что, Саймон? Он всхлипнул и на несколько мгновений затих, готовясь произнести страшное. — Я боюсь, что ты тут умрешь. На чердаке повисла тишина, не нарушаемая даже рыданиями Саймона. Брат и сестра обдумывали слово, от которого даже у взрослых мужчин холодеет в животе и потеют ладони. Слово, которое не должны опытно постигать дети их лет. Смерть. Саманта проглотила ком в горле и постаралась собрать в кулак остатки мужества. — Что ты, дурашка… Как же я могу умереть? — она постаралась придать голосу бодрую уверенность. — Я не умру, честно. Я тебе когда-то врала, скажи? Брат отнял лицо от ее плеча: — Нет. Отец Джон говорит, что это грех — вранье. Сэм решила играть роль взрослой до конца. — Конечно, грех, он абсолютно прав. Поэтому я никогда не вру. И сейчас не совру — я не умру. Саймон внимательно посмотрел на сестру, поток его слез наконец иссяк. — Правда, Сэм? Обещаешь, что не умрешь без меня? Сэм вздохнула и подняла руку в клятвенном жесте. — Обещаю.