Гляжу вокруг: одна вода. Волна закрыла свет. О Солнце, свидимся ль когда? Ответом было: «Нет».
***
Кончено. Всё кончено, и ничего уже не исправить. Гермиона мелко дрожала. Хвосту не пришлось завязывать ей глаза или делать лишний круг по подземным коридорам, чтобы запутать пленницу — в этом не было необходимости, потому что Гермиона ничего не соображала, не понимала и не видела перед собой от слёз. Она не могла их утереть. Даже в такой малости ей было отказано, ведь руки связали ещё в доме Лавгудов, когда она лежала на полу, глядя в остекленевшие глаза Рона. Сражённого Авадой Селвина Рона. Один из осколков суповой тарелки, которыми был усеян пол, вошёл ему в щёку. Кровь из раны медленно пропитывала доски гостиной. Как так вышло? Гермиона не понимала. Вспышка Непростительного расколола её мир, впиталась в стены, в одежду, в кожу безумными флуоресцентными искрами. Кто сказал, что зелёный — цвет надежды? Нет, это главный оттенок отчаяния. — Лежи, не рыпайся, ведьма, а то пожалеешь! Рон мёртв. Как бы Гермионе ни хотелось в это верить, сколько бы она ни всматривалась в родные черты лица, ни прислушивалась… Рон не дышал. Сердце грозилось вот-вот лопнуть от горя, разорваться в грудной клетке, пульс гремел в ушах, заглушая мерный стук печатного станка, опрокинутого на бок, из которого с присвистом, множась, накладываясь одна на другую, вылетали всё новые и новые «Придиры». С многочисленных обложек на Гермиону осуждающе смотрел Гарри. «Это была твоя идея — прийти сюда», — кричали его глаза. Поперёк плохо пропечатанных фотографий тянулись слова «Нежелательное лицо №1» и объявление о награде. Похоже, теперь Ксенофилиус её получит. За всех троих беглецов. Получит сполна. Гарри, настоящий Гарри, был придавлен глыбой потолка, обвалившегося после взрыва рога громамонта. Куски мебели, камень, мёртвый Рон… Как же это глупо — умереть в дурацком доме-цилиндре. Жилище Лавгудов походило теперь на воронку, оставшуюся после разряда бомбы, и Гермиона находилась в эпицентре взрыва. Оглушённая, потерянная, сломленная. Проигравшая. Пожиратели смерти подобрали её палочку, затем освободили из-под завала Гарри — только для того, чтобы заковать его, чуть живого, в волшебные путы. И всё же в тот момент Гермиона ещё смела на что-то надеяться. Трэверс и Селвин не узнали Поттера, они сомневались. Гарри перепачкался в каменном крошеве, а его лицо было разбито. Селвин грубо потянул Гермиону за волосы, шипя ей в лицо нечто гадкое, пошлое. Словно в кошмарном сне она наблюдала за тем, как Пожиратель смерти ткнул в плечо Рона каблуком и рассмеялся. Трэверс отшвырнул треснувшую столешницу, взмахнул палочкой и поднял Гарри в воздух. В то же время Селвин схватил Гермиону за шиворот и резко поставил на ноги, пихнув вперёд. — Топай! Так нельзя! Они не могли оставить Рона здесь. А может, он притворялся? Точно! Сейчас Рон вскочит на ноги и осыплет обоих Пожирателей смерти заклинаниями! Но ничего не происходило. Нет. Он не двигался. Его больше нет. Рона нет. Болезненный рывок вывел Гермиону из оцепенения. Согнувшись от судороги, она едва разглядела длинную парковую аллею, чугунные ворота и огромный особняк за ними — дом с высокими шпилями и каменной резьбой. Ноги не шли. Её буквально волочили к крыльцу. Ощутимый удар пришёлся ей по щиколотке, следующий — по голени. Но кого это волновало? В вечернем сумраке фонари прыгали вокруг неё, как сумасшедшие светлячки, то раздваиваясь, то сливаясь в липкую массу, а дальше… Дальше Гермиону ждал тёмный холл, кресло у мраморного камина и два красных глаза-уголька на змеином лице того, чьё имя нельзя называть. Волдеморт поднялся навстречу Трэверсу, когда тот сбросил на паркет свою ношу. — Нет, — выдохнула Гермиона. Тошнота подступила к горлу, а в груди заныло. Только не это! Пожалуйста! Волдеморт приблизился к Гарри и направил на него палочку. Что ей делать? Как спасти друга? Кинуться Волдеморту в ноги? Угрожать? Умолять? Гермиона забилась в ручищах Селвина, скользя пятками по полу. Он рванул её за волосы назад, тем самым заставив вернуться на колени. Верёвка на предплечьях стала туже, сдавила кольцами так, что мышцы задрожали от напряжения. Однако луч, вырвавшийся из палочки Волдеморта, оказался не зелёным, а золотым. Гарри зашевелился, приходя в себя. Энервейт. Всего лишь Энервейт. Облегчение волной разлилось по телу, и Гермиона с трудом сглотнула ком, вставший в горле. Гарри оглянулся на неё. Тоска, злость, вина и бессилие повисли в воздухе между ними. Гермиона никогда прежде не испытывала ничего подобного. Что это? Яма в груди. Неужели прощание? В голове ещё гудело, но Гермиона лихорадочно размышляла, что делать дальше? Это всё? Неужели это всё? Что теперь? Почему так? Трэверс встал на одно колено перед Волдемортом и торжественно протянул ему меч Гриффиндора — успел проверить бисерную сумочку. Омерзительная пародия на иллюстрацию из средневековых сказок, которыми Гермиона зачитывалась в детстве, — подношение чудовищу. Волдеморт провёл длинным ногтем по лезвию меча и сосредоточил взгляд на Гермионе. Его безгубый рот открылся. — Где вы взяли меч Гриффиндора? Он хотел знать, откуда у них артефакт. Гермиона сжала зубы и вскинула подбородок. «Просто представь, что перед тобой кукла из «Маппет-шоу», — повторяла она, шумно дыша через нос. — Зелёный лупоглазый мистер Кермит — сердитая лягушка». — Ах, — Волдеморт переглянулся с Селвином. — Наша гостья молчунья. — Она стесняется, мой Лорд. Позвольте ею заняться. Волдеморт поднял руку в пресекающем жесте. — Не сейчас. Я сам! Найди Беллу. Она должна объяснить, как в руках грязнокровки оказалась бесценная реликвия, которую я доверил Лестрейнджам. Трэверс коротко поклонился и вышел из гостиной. Волдеморт же приблизился к Гарри. — Вот мы и снова встретились, Избранный. Не ожидал, Гарри? Как же так? Мы связаны пророчеством. Ни один из них не может жить… — чуть ли не пропел Волдеморт. — Ты проиграл, Поттер. С этим ничего не поделаешь, мальчишка. Лучше ответь по-хорошему… — Я ничего не скажу! — зло воскликнул Гарри. — Можешь пытать меня, как тогда на кладбище… — Мы очень похожи, Гарри, ты и я, — вкрадчиво произнёс Волдеморт. Его голос зашуршал по залу, заполняя каждую щель. — Оба жуткие своевольные упрямцы. Эти качества высоко ценятся на твоём факультете. Однако Дамблдор, обожающий бунтарей, меня не любил, и я не видел смысла прислушиваться к его нелепым замечаниям. И всё же один урок я усвоил. Два года назад он сказал, что в мире есть вещи, которые гораздо хуже смерти. Сначала я не поверил, но… Я не собираюсь пытать тебя, Гарри. О нет. У меня есть другие варианты. Палочка в его пальцах дрогнула, и виски Гермионы прострелило. Враг вторгся в её мысли. Лицо Волдеморта исчезло, всё исчезло, дневной свет померк. Гермиона очутилась в пустоте, в чёрной дыре, в беззвёздном вакууме. Её пронзил ужас, когда воспоминания, родные сердцу картинки из прошлого, цветастым вихрем закружили перед глазами. Волдеморт крутил калейдоскоп девичьей памяти, беспощадно перетрясая стёклышки, как ребёнок, получивший погремушку. Фрагменты жизни проносились перед мысленным взором, не задерживаясь, ускользая… «Всё не то», — прогремело в черепной коробке, раздирая разум. Змея, Батильда, Дары Смерти, мрачный спасительный дом на Гриммо и светлый, но проклятый коттедж Лавгудов… Слова эхом раздавались в голове и зависали в пустоте, подобно облачкам пара, — так бывает, когда много говоришь на холоде. Одно облако звенело голосом Гарри — он взахлёб рассказывал, как увидел патронус в глухом лесу. Второе трезвонило маминым будильником и пахло зубной пастой. Третье сотрясали рыдания. Гермиона потерялась в потоке образов и звуков. Противостоять ментальному натиску Волдеморта оказалось невозможно. Она кидалась то к одному образу, то к другому, стараясь прикрыть их руками, спрятать. «Гермиона, детка, что там у тебя?» — Нет, мамочка, рисунок ещё не готов! Не смотри пока. Рано! «Покажи мне, дорогая». Голос стал настойчивее, грубее. «Покажи! Покажи сейчас же, маленькая дрянь! Что вы взяли из «Гринготтса»?! Что ещё вы взяли?» Гермиону пробил озноб, когда она в хороводе мыслей разглядела Рона — он стоял с мечом в руке, вода капала с него на потёртый ковёр палатки. Герой! Её герой. В тот день он вернулся, спас Гарри из озера и уничтожил медальон Слизерина. Она снова увидела свои руки с криво подрезанными ногтями, вспомнила, как опасливо держала бывший крестраж, осматривая разбитые окошечки — зелёные стёклышки. «Мерзавка!» — грянуло вокруг, палатка задрожала, а силуэт Рона, прорезаемый острым серпом, рассыпался на осколки. Гермиона попыталась их склеить, но калейдоскоп вновь повернули. Наконец она увидела стены гостиной в современном английском стиле, маггловский вентилятор на тумбочке, услышала шорох газонокосилки за окном. Родной дом. — Обливиэйт. Теперь вас будут звать Моника и Вен… «Нет! Только не они!» — взвыла Гермиона. Она должна была это прекратить! Она не отдаст врагу самое ценное, самое дорогое на поругание. «Спрятать! Спрятать! Вытеснить!» Гермиона распахнула глаза, выпав в жестокую реальность, и успела поймать удивление на лице Волдеморта. Ей удалось вытолкнуть ублюдка из сознания, и в отместку он тут же ударил Непростительным. Её тряхнуло так, что клацнули зубы. Жёсткая хватка Пожирателя смерти исчезла. Гермиона ударилась об пол и выгнула спину, извиваясь, желая вырваться из плена невидимых игл, жалящих, колющих, режущих со всех сторон. Лучше уже не будет. Это не прекратится. В боли можно утонуть? Словно со стороны она услышала собственный дикий вопль. Вкус соли и железа заполнил её рот, но всё внезапно стихло. — Такая талантливая девочка. Какая жалость, — голос Волдеморта наплыл на неё сверху. Что-то гладкое и сухое коснулось ноги, скованной судорогой, зашелестело по полу чешуёй. Оно зашипело. Нет! Оно заговорило, заговорило со своим хозяином. Нагини! — Она умрёт, Гарри. Умрёт тяжко. Нагини голодна. — Не трогайте… Я всё расскажу, — шёпот, что тише дыхания. Лицо Гарри напомнило Гермионе маску Пьеро: слёзы оставили дорожки на белых, перепачканных штукатуркой щеках. Она смотрела на него, пытаясь запомнить каждую деталь. Реален ли он? Они? Прекрасные стёклышки разбитой дружбы. — Так-то лучше. Теперь мы поговорим. — Не причиняйте ей вред! Пожалуйста! — Я не склонен раздавать обещания. Сначала ты расскажешь о том, как получил реликвию Основателей. Небрежный взмах рукой. Желудок сжался от спазма, и зал поплыл перед глазами, когда кто-то дёрнул Гермиону вверх. Ноги не держали. Ужас парализовал. — Хвост! — рявкнул Селвин у неё над ухом. — Хватит топтаться, уродец! Забери девчонку. Тёмный Лорд с ней закончил. Тень отделилась от ближайшей стены, раболепно кланяясь, изгибаясь… Мужчина? Эльф? Нет. Крыса в облике человека. Питер Петтигрю подхватил Гермиону под локоть. Она шумно вобрала носом воздух, попыталась отцепить пальцы подлого предателя, пнуть его наконец, но силы её покинули. Она обмякла в руках Хвоста, который поволок её прочь. Стены пришли в движение… Гермиона кое-как подняла голову. Гарри стоял на коленях перед пустым креслом. Он смотрел на неё, пока Волдеморт не загородил его своей высокой фигурой. Два уголька… Почему, когда смотришь на змей, кажется, что они улыбаются? Она не знала, не знала… Её оставили в покое, вручили Хвосту, как какую-то вещь из лавки поломанного инвентаря, который ещё мог на что-то сгодиться. Петтигрю притащил Гермиону в подвал, где бурлили бессвязные бормотания, и бросил в камеру. Щелчки, замки, решётки… Несмотря на боль, наполнявшую каждую клеточку в теле, Гермиона сумела добраться до решёток. Горло саднило. Слёзы щипали глаза. Никогда прежде она не ощущала себя такой беспомощной, такой ничтожной… — Гермиона, — тоненький голос раздался в подземном коридоре. — Это и правда ты? Луна. Дочка Ксенофилиуса. Жива, цела. Где-то рядом. Гермиона отпрянула глубже в камеру. Могла ли она обознаться? Ловушка? Новые вопросы? Иллюзия? Впрочем, будь это в самом деле Лавгуд, не было ни малейшего желания ей отвечать. Гермиона свернулась на полу, сдерживая рыдания, кусая губы. Увидит ли она снова Гарри? Увидит ли… небо, солнце и облака? Это конец. Гермиона мелко дрожала.