Со вкусом мятного леденца

      Четыре... Три... Два... Два. За городом догорало солнце. Его последние лучи отражались в окнах домов; оседали на лицах гуляющих людей, улыбающихся, счастливых, весело хохочущих детей; играли со спицами велосипедных рам и босоножками. Взрослая девочка ходила по бордюру, балансируя между клумбой и тротуаром. Тир закрылся, она не успела. На пару минут опоздала, и вот железная дверь отделяла её от любимого аттракциона во всём парке. "До экзамена семь дней и три часа до выходного, в кармане ещё две конфеты, а до лета всего пара дней",- считала она, на каждый новый счёт переставляя ногу.       Огромный огненный шар тонул в многоэтажках, на город опускались тени. Они тянули свои руки-щупальца к ратуше, к музею, и дальше, гораздо дальше на восток. Пылали облака, словно за каждым из них зажглись тысячи солнц. — Хэй! Ты ненормальная!? — кричала взрослая девочка хохочущей подруге, поднимаясь из лужи.       Платье испорчено, но разве это самое главное сегодня, в этот пригожий вечер в пока ещё солнечном парке?       Да. Платье, подруга, парень с чёрными волосами, обернувшийся на крик. И два с половиной часа до выходного, и намокшая в сумке тетрадь, и, хорошо, если не разбитый, телефон, и лето. — Это не я, ты сама упала. Заглазелась на свои облака, и упала, — причитала Кэсси.— А нечего по бордюрам ходить. Смотреть надо, куда ноги ставишь. Взрослая девочка достала из кармана леденец. Один, другой: мятный и яблочный. Всего две конфеты в ярких зелёных обёртках и полыхнувшее розовым небо. Третья, наверное, потерялась где-то. — Будешь? — протянула она подруге ладонь, решив не выбирать сладость самостоятельно. — Нет, спасибо. Не люблю такие, — протянула Кэсси, а потом уже более раздражённо добавила. — Ты меня слушаешь вообще? — Конечно слушаю. — Вот и прекрасно! Так вот, ты дашь мне конспекты? Я хочу сверить, у меня и свои есть, честное слово.       Взрослая девочка подняла сумку. "Конечно, бери" На город опускались сумерки, вступала в свои права ночь. Прозрачный воздух словно искрился вслед Солнцу.       Алиса открыла глаза. Захотелось закрыть их обратно и снова окунуться в сон. Видение из другой вселенной, из другого мира. Из мира, в котором нет сквозняков, забирающихся под одежду; мира, который не встречает своих обитателей болью в спине и шее, не отвечает синяками и консервами на ожидание чуда. Уже гораздо более взрослая девочка закашлялась, перевернулась на спину и чуть помяла правую руку. Затекла. На холодном бетоне сложно спать на боку: то и дело отдавливаешь сам себе конечности, неудобно.       В заброшенном детском саду было пыльно. Моль съела все ткани, до которых добралась, а остальные не пощадили холод, ветер, дожди и уходящие в спешке люди. А кто сейчас не спешил? Правильно, все уже не спешили, притом совершенно никуда. Потому что торопиться было уже некуда. Не было больше недели до экзамена, до выходного трёх часов и двух дней до лета. Самого лета, кажется, не было, будто и не наступало оно никогда. Зато остались два леденца в кармане и, правда притихшая, Кэсси.       Кассандра, Кэсси, мисс Уильямс. Да кого сейчас это волнует? Даже по буквам фамилию уже никому не продиктуешь. Некому было её диктовать. Подруга ждала внизу. Сидела со старым некогда кухонным ножиком и вырезала в стене подъезда свежую надпись, ёжилась от утренней прохлады, натягивая на руки свитер. На сумерки опускалась ночь. Бесцветным туманом заполняла она этот мир, закутывала многоэтажки. Солнце не село. — Как думаешь, они скоро выйдут? — Думаю, уже ходят. Всё время, наверное, ходят. Им же не надо спать, правильно?        Еды девушки не нашли. Да и не то, чтобы прямо искали. Людей вокруг не было, а продуктовый склад давно уже разгромили, так что довольствоваться оставалось тем, что было. А была последняя банка вездесущих консервов. Противно-тёплых, скользких консервов со стершейся этикеткой. Кэсс предложила оставить назавтра, Алиса возражать не стала. Засунула руки в карманы поношенных брюк и вытащила на свет пару конфет. Мятную и яблочную. И яркая обёртка давно посерела, истерлась, смялась. Кэсс хрипло засмеялась, оглядываясь. Тихо, будто боялась, что кто-то услышит. —Ты чего? Будешь? — предложила Алиса, ступая на разбитый бордюр. Трава в городе не росла, так что создавалось ощущение, что они и сами законсервированы в том самом дне, который наступил после. Они проживали свои жизни: тысячи, как одна, похожие одинаковой серостью неба, тихим воем ветра и холодной неприветливостью пустых улиц. — Оставь себе, ты два года их таскаешь, а сама не ешь. Отравлено?       Взрослая девочка спрыгнула в лужу. Мутная вода каплями разлетелась во все стороны. Теперь-то она смотрела под ноги. Воздух походил на серый кисель. Город смотрел на своих жителей пустыми глазницами окон, пускал людей по разбитым венам дорог, капиллярами оборванных проводов вёл с к своему сердцу или, наоборот подальше, прочь. Город не спал, потому что некому было видеть в нём сны, никто не читал перед сном сказочку о том, что всё будет хорошо. И о рыцарях, которые всех спасут от драконов, больше никто взрослым девочкам не говорил. Хотя от драконов и принцев они бы не отказались...        Где-то вдали раздавался скрежет, слышалось эхо взрывов. Кого-то нашли. Девушки переглянулись и, не сговариваясь, кинулись к ближайшему зданию. Их удел простой: зайти куда подальше, залезь в самый дальний угол, туда, где никто не найдёт под руинами стен. — Быстрее, давай сюда, тс-с-с, — прошептала Кэсси, и Алиса замерла, прижавшись к ней в страхе.       Это слово говорить было не нужно: десептиконы. Один, два или десяток, какая, в сущности, разница? Подвал встретил сыростью, влагой и застарелым болотным запахом. Девушки стояли по колена в густой чёрной жидкости, зажимая носы. Лязг приближался. Уже никто не стрелял: видимо, беглецов поймали. А может охота переместилась в сторону.        Алиса закусила рукав и медленно согнулась пополам. Накатил приступ кашля. Обе девушки были безбожно простужены и уже давно не видели настоящий огонь, отвыкли от ощущения тепла. Кэсс поддерживала подругу за руку, не давая ей коснуться воды лбом. Немытые волосы свисали космами. Пыльными, но не жирными: любую влагу тут же облеплял пепел. Пыль, пепел... о серое, что заменяло теперь людям воздух. То безжизненное, что поселилось в их городах, заполнило осознанием умы. Нечто пустое, что драло, пробивая на кашель, горло, и холодило душу. Так теперь будет всегда.       А волосы свои они обрезали. Незачем было оставлять висеть эти патлы: красивого в них ничего уже не было, одеваться с длинными волосами неудобно, а всякую гадость они на себя собирают. Кэсси задумалась. Ещё два года назад она бы в пух и прах разнесла человека, который сказал бы ей, что всё обернется вот так. Что она не подскочи и не закричит от испуга, если что-то коснется в воде её ноги. Потому что снаружи гораздо страшнее. А здесь наверняка уже ничего не выжило. Два года всё-таки... Два года выживания, начавшиеся прямо во время экзамена. И стоило так переживать, если это, в сущности, ни на что никак не повлияло? Сдали они зачёт или нет, не важно.       Всё равно одинаково тряслись бы сейчас от страха. В начале их было четверо. Преподаватель и трое студентов. И всех их ловили. Одного за другим, снова и снова, пока девушки не догадались заходить в подвалы, пока не начали бояться роботов больше, чем разрушающихся стен и голода. Да и самого голода они уже не чувствовали. Просто ели каждый третий-четвёртый сон. Одна банка консервов на двоих и за раз, иначе всё покрывалось плесенью. А из оружия были только ножи. Один канцелярский и один кухонный, маленький, для салата.       На небо Алиса больше не смотрела: рассматривала протирающиеся кроссовки. Боялась даже подумать об этом, даже мельком поднять глаза. Впрочем, задирать голову, чтобы увидеть громаду Кибертрона, было не нужно. Планета нависала над Землёй, казалось, так близко, что можно было взобраться на небоскрёб и коснуться её рукой. И в то же время было ужасно страшно. Всех людей, которых ловили живыми, свозили в одно место, а затем и вовсе на Кибертрон. Работать на восстановление планеты. Во всяком случае как-то так говорил преподаватель, когда ещё его самого не схватили.