Перед грозой

      Чертов Деку раздражает: тупой телохранитель продолжает крутиться вокруг неё на почтительном расстоянии, весь из себя спокойный и профессиональный, как будто не она застала его голышом пару недель назад, в то время как она не может вытравить произошедшее из своей памяти. Не говоря уже о том, что подонок продолжает молчать: Кацуки раз за разом воспроизводит в памяти его сахарный голос, пока в реальности он смотрит на неё своими большими глупыми – смеющимися – зелеными глазами, вместо того чтобы… ну, глупо поцеловать, к примеру.       Или говорить о том, как она потрясающе хороша собой, потому что так оно и есть – Кацуки знает, что она великолепна, и Деку должен быть счастлив только за то, что ему позволено её видеть.       Или говорить, как ей идет её сегодняшний наряд, который подчеркивает все нужные изгибы и достоинства.       Или умолять уделить этому придурку хотя бы толику её драгоценного внимания!       Кацуки бесит мысль о том, что подонок почти наверняка знает, что он и так им владеет. Бакуго не может не проверять его тело каждый раз, когда ей кажется, что он на неё не смотрит. Она смотрит на его дурацкое платье почти с ненавистью, в тайне желая заказать костюм сексуальной горничной – какой-нибудь смущающе открытый и еще более нелепый, но тогда тайна его настоящего пола будет раскрыта всей остальной прислуге в доме, а Кацуки хочет, чтобы этот секрет принадлежал только ей одной.       Ну, может быть еще и Деку и её старой ведьме-матери, но на это Кацуки может закрыть глаза. Но будь она проклята, если позволит этим глупым, вечно хихикающим девчонкам-горничным узнать, что "простоватая Деку" скрывает за своими безразмерными платьями.       Кацуки знает – она черт побери, знает! – что ведет себя в последнее время ужасно собственнически. Не позволяет Изуку проводить слишком много времени далеко от неё, заставила переехать в комнату по соседству к ужасу их дворецкого, потому что это одна из лучших комнат в доме, сваливает на него всякую бумажную работу, которой донимает её мать, чтобы Деку мог подольше оставаться в её кабинете.       Однажды, когда карга попыталась забрать Деку на несколько дней для каких-то своих целей, Кацуки натурально вышла из себя, а потом почти со стыдом (почти, потому Кацуки не смущается, а все, кто говорит иначе, проклятые лжецы!) вспоминала, как орала почти на весь дом о том что: – Деку останется здесь! Потому что он мой и приказывать ему буду только я! – и всё это только за тем, чтобы увидеть торжествующую ухмылку её проклятой матери.       Деку, этот подонок, стоял тут же рядом – покрасневший, но с трясущимися плечами, явно пытающийся скрыть сотрясавший все его тело смех.       Кацуки не позволила себя смутить: она гордо задрала голову и промаршировала из комнаты, но стоило ей закрыть дверь, как изнутри раздался громкий хохот её матери и тихие смешки Изуку. Кацуки успела пересечь почти половину особняка, прежде чем поняла, что с гордым видом покинула свой же собственный кабинет.       Но больше всего её бесит то, что она и сама толком не уверена, что именно она хотела бы сделать с этим парнем. Она, впрочем, совершенно уверена, что смогла бы быстро разобраться, потому что в чем-чем, а в неумении учиться обвинить её не мог никто.       В чем её можно было обвинить, так это в нетерпеливости и огненном темпераменте, потому что в один из вечеров, когда она и Изуку в очередной раз остаются вдвоем в её кабинете, воздух в котором кажется наэлектризованным, словно в знойный день перед грозой, она вдруг вскакивает на ноги, веером разбрасывая вокруг бумаги, над которыми корпела последние полчаса, яростно смотрит на Деку, который сосредоточенно пишет что-то в своих собственных, высунув от усердия язык, а потом, громко топая, направляется в его сторону.       Изуку успевает поднять голову и на его лице даже мелькает испуг, когда она вырывает бумаги у него из рук, хватает за ворот формы, дергает на себя и рычит, глядя прямо в удивленные зеленые глаза: – Ты! Не смей меня игнорировать, понятно?!       На пару секунд в комнате повисает тишина. Кацуки слышит его спокойное дыхание, пока его глаза встречаются с её собственными, затем скользят ниже по лицу и останавливаются на её слегка надутых губах, и пульс Бакуго внезапно ускоряется, потому Изуку в этот момент начинает выглядеть голодным. – Ваше желание для меня закон, – говорит Изуку услужливым тоном, вновь встречаясь с её глазами, и она не может с уверенностью сказать, действительно ли он делает акцент на втором слове или это только её воображение.       Вместо этого она хмурится, а затем двигает головой, указывая вглубь комнаты, и усмехается: – В таком случае докажи. Вставай и раздевайся, – говорит она, и для убедительности дергает его еще раз, вынуждая подняться на ноги, и он, после некоторого сопротивления, наконец подчиняется.       Кацуки не долго думая занимает его место, кладя ногу на ногу, и небрежно, но изящно шевеля ладонью – мол, двигайся быстрее. Внутри разгорается приятное чувство, потому что впервые за долгое время Деку наконец-то выглядит смущенным, и Кацуки убеждает себя, что это единственная причина, по которой она это сделала.       Ей ужасно нравится пунцовый румянец на его щеках – от него веснушки парня выглядят еще симпатичнее, чем обычно. Он неловко стоит посреди комнаты, явно не зная, куда деть свои по-дурацки большие руки, выглядя при этом сбитым с толку и растерянным. – Ну? Ты какой-то не слишком послушный, Де-ку, – она насмешливо тянет его имя. – Неужто не можешь выполнить простую команду?       Это, вероятно, становится ошибкой, потому что в ответ во взгляде Изуку вспыхивает вызов, и он неожиданно усмехается. Глаза Кацуки расширяются, когда Изуку поднимает руки и расстегивает платье сзади. Бакуго не думала в самом деле, что он подчинится и выполнит её просьбу, но останавливать его становится слишком поздно, когда покрытые шрамами руки тянутся к подолу платья и начинают задирать его. По комнате разносится шорох ткани, и спустя пару мгновений платье уже лежит на полу в виде большой кучи темной и белой ткани.       Кацуки на секунду жмурится, но злится на себя, распахивает глаза и заставляет смотреть. К её облегчению, Деку не выглядит особо раздетым под платьем. На Изуку только простая серая майка и обычные, ничем не примечательные черные боксеры. Скука.       В отличии от портупеи с пистолетом, чья рукоять торчала из кобуры, еще одна кобура с ножом прикреплена к бедру – до этого момента она даже не знала, что он вооружен, хотя ей стоило бы об этом подумать. Во всяком случае, Кацуки немедленно решает, что находит это чертовски горячим.       Её взгляд с любопытством скользит по стройному, хорошо натренированному телу: на самом деле теперь, когда на нем есть какая-то одежда, рассматривать её становится не так стыдно, и Кацуки замечает вещи, которые не разглядела тогда, в душевой. – Что это? – спрашивает она с недовольством, глядя на черный компрессионный рукав на правой руке.       Изуку поворачивает голову, словно сам не знает, а потом морщится. – Получил на одном из первых заданий, – отвечает он неохотно, а потом добавляет торопливо. – Это довольно уродливо, вы не захотите видеть. – Это мне решать. Сними! – требует Кацуки, и Деку со вздохом подчиняется.       Кацуки приходится согласиться: ей действительно неприятно видеть этот шрам, но не потому что он выглядит уродливо – она не может не думать о том, каково Изуку было получить его. – Что случилось?       Деку молчит, перед тем как ответить, его лицо становится жестким: – Просто один подонок, который убил счастливую пару и решил, что должен закончить начатое, и пришел за невинным ребенком, – говорит он, слегка сжимая кулаки.       Тон Изуку спокойный, почти бесцветный, но Кацуки чувствует гнев, который бурлит почти у самой поверхности, но не выплескивается наружу, хорошо сдерживаемый, и ей кажется, что она чувствует его и сама. – Не знаю, что бы я сделала с ним, если бы он попал мне в руки, – роняет она, потому что в этот момент действительно чувствует себя способной на убийство.       Изуку удивленно моргает, его взгляд становится внимательнее, более… заинтересованным что ли. – Госпожа может не волноваться. Больше он никому не причинит вреда, – говорит Изуку слишком легким и веселым тоном для того, что предполагают его слова, и на этот раз мурашки бегут по спине самой Кацуки.       Чем больше она узнает этого парня, тем больше он её интригует. Он добрый, мягкий, почти плюшевый и всегда готовый ей услужить, но каждый раз, когда она случайно задевает в нем какие-то неизвестные ей кнопки, Деку в ответ бросает ей вызов или раскрывается с новой, совершенно неожиданной ей стороны: и Кацуки ничего не может с собой поделать. Она хочет его изучить: вдоль и поперек. Узнать, какие еще у него есть кнопки и как на них нажимать, чтобы в конце концов сыграть на его нервах какую-нибудь восхитительную мелодию.       Ей хочется хорошенько потыкать его палочкой и вывести из себя, чтобы узнать, во что он превратится в этом случае. – Есть еще? – поэтому спрашивает Кацуки упрямо, хотя она уже поняла, что Деку не слишком нравится эта тема.       И как и следовало ожидать, Изуку хмурится и неохотно кивает. – Тогда показывай.       На этот раз он только вздергивает подбородок. – Они под одеждой. Моя госпожа как-то уж слишком настойчиво пытается лишить меня её полностью. Должен ли я беспокоиться? – Ты думаешь, ты мне настолько интересен? – Я думаю, вы могли бы быть куда смелее в своих приказах вместо того, чтобы идти окольными путями, – парирует Изуку и неожиданно шагает к ней, опускаясь перед на колени.       От неожиданности она пытается забраться глубже на диван, но эти по-дурацки большие руки теперь лежат на её бедрах, удерживая на месте. На голых бедрах, потому что из чистой вредности она натянула короткую до безобразия юбку, которая только и делала, что норовила задраться, а вырез на её блузке был таким глубоким, что с тем же успехом она могла бы расстегнуть её полностью.       Кацуки казалось, что ничто из этого вообще не действовало на тупого Деку, но теперь, когда он смотрит на неё сияющими восхищенными глазами, у неё на секунду перехватывает дыхание, потому что она еще никогда не чувствовала себя настолько… желанной.       Однако слова, которые исходят из его рта, совсем не те, что Кацуки ожидает. – Одно только слово и я прекращу. Если вам… если тебе не нравится, ты должна сказать мне, Каччан, – неожиданно серьезно и настойчиво говорит Изуку, глядя ей в глаза. – Ты понимаешь?       Это – глупо и совсем не сексуально!       Это – вызывает в ней секундную вспышку раздражения, потому что она знает, что Изуку не намного старше её и ей кажется, что он считает её неоправданно глупой и маленькой, и её первым порывом становится сказать ему что-нибудь в пику, нагрубить, но потом она замечает, с каким волнением и заботой он на неё смотрит, и немного успокаивается.       Потому что это еще одна вещь, которая ей нравится в Изуку. Она знает, что он действительно заботится о ней. Его последние слова – лишнее напоминание о том, что весь контроль в её руках, и он готов будет отступить в том случае, если Кацуки почувствует себя некомфортно. – Не говори мне что делать! – тем не менее ворчит она упрямо, раздражаясь, когда ответ вызывает у него улыбку. – Никто не может заставить меня сделать то, что я не хочу – должен был бы знать к этому моменту. – Тогда чего хочешь ты, моя госпожа? – спрашивает он, склонив голову.       Кацуки сглатывает: – Поцелуй меня. Но так, чтобы мне понравилось. – Как пожелаешь, – шепчет Изуку, а потом его лицо оказывается неожиданно близко и его губы накрывают её собственные.       Кацуки немедленно закрывает глаза, погружаясь в ощущения. На самом деле приказ не такой уж сложный, потому что она не так уж много целовалась, а её опыт в основном ограничивается несколькими подругами, с которыми она считала безопасным экспериментировать, и одним придурком одноклассником, которого она сама поцеловала на спор, но Деку знать этого не нужно.       Поцелуй с Изуку не похож ни на что из этого. Он нежный и бережный по началу, почти целомудренный, но постепенно разжигающий кровь. Когда их губы разъединяются и языки встречают друг друга, Кацуки с готовностью подается вперед, обивая руками шею Изуку и соскальзывая вниз.       Деку с готовностью подхватывает её под бедра и поднимается на ноги, тесно прижимая к себе, пока Кацуки обнимает его талию своими длинными ногами. Её обоняние заполняется дымчатым, древесным, немного землистым запахом петрикора, словно она на секунду оказалась на улице после свежего летнего дождя, и она решает, что теперь это должен быть её любимый запах. Она не обращает внимание, когда он перемещает их так, чтобы усадить на краешек стола, но когда широкие горячие руки забираются под её юбку, касаясь внешней стороны бедер, то неожиданно вздрагивает, и Изуку мгновенно отстраняется.       Кацуки видит вспышку паники в мшисто-зеленых глазах, а с губ Деку уже срываются извинения, но она не собирается это слышать. – Я всё еще не сказала тебе останавливаться! – громко перебивает она его, а затем вновь дергает на себя, вовлекая в новый головокружительный поцелуй, в котором с легкостью начинает доминировать.       Опять же: Кацуки обожает учиться и быть лучшей во всем. Изуку, как и подобает услужливому хорошему парню, возвращает руки туда, где они были, поглаживая её бедра кругами, слегка сжимая и пощипывая кожу только затем, чтобы успокаивать её ласковыми и мягкими движениями, и Кацуки уверена, что она отлично со всем справляется, но пока одна из ладоней Деку не перемещается на внутреннюю часть бедра, заставляя её замереть и затаить дыхание.       Её пальцы царапают заднюю часть шеи Изуку, а сама Кацуки отстраняется, чтобы спрятать лицо в его шее. Деку едва слышно усмехается, но не прекращает касаться её, заставляя электрические разряды пробегать по её телу. Никто, кроме самой Кацуки, прежде не дотрагивался до неё настолько откровенно, и одно только это делает странные вещи с её телом.       Это было бы почти хорошо, если бы Изуку еще самую малость сдвинул ладонь выше и прижался к быстро намокающему белью. Кацуки чувствует ноющую потребность, чтобы он это сделал – ей хочется сжать бедра или сдвинуться и самой поближе к широкой ладони, но другая рука Деку твердо удерживает Бакуго на месте, и ей хочется ударить его за это.       Вместо этого Кацуки разочарованно и совсем несдержанно кусает его за шею, тайком торжествуя из-за того, что след на его коже наверняка будет заметен потом еще в течении несколько дней. Её метка, указание на то, что он принадлежит ей, хочет он того или нет! – Что такое, Каччан? – спрашивает Изуку так, будто не понимает её разочарования, хотя его самого сдает собственный голос – тяжелый, запыхавшийся, хриплый.       По-прежнему сладкий. – Я убью тебя, если не перестанешь дразнить меня, – рычит Кацуки.       Определенно рычит, а не стонет – и никто не заставит её признать обратное.       Деку, этот подонок, смеется и наконец сдвигает руку, прижимаясь ладонь к её нижнему белью. Они оба слегка вздрагивают от контакта, и по телу Кацуки пробегает сладкая волна. Даже через ткань ощущение его руки на себе воспринимается просто восхитительно, и судя по тому, как Изуку неожиданно прижимается носом к её шее и глубоко дышит, словно пытается прийти в себя, он тоже не настолько собран и уверен в себе, насколько пытается это показать. Тихое, звучащее почти в истоме "Каччан" едва достигает её ушей.       Кацуки в ответ слегка двигает бедрами, ища большего контакта, и Изуку послушно начинает поглаживать её пальцами. Бакуго к тому моменту чувствует себя слишком возбужденной для того, чтобы испытывать стыд, поэтому она и сама двигает бедрами и тазом, пытаясь усилить прикосновение, и громко дышит и стонет прямо в ухо прижимающегося к ней парня, чтобы дать понять, когда ей становится особенно приятно.       Ощущения внутри нарастают, движения становятся более безумными, неистовыми, собственный голос отдается в ушах, пока её руки крепче обвиваются вокруг шеи Изуку, рискуя задушить его в объятиях до тех пор, пока всё не достигает пика, во время которого она впивается зубами в стык между его шеей и плечом. Её ноги сжимаются вокруг его руки, будто пытаясь удержать наслаждение, прежде чем она наконец расслабляется, устало прислоняясь к нему всем телом.       Кацуки чувствует, как Изуку мягко целует её в макушку, а потом с какой-то тревогой думает, что ей, наверное, стоит как-то отплатить ему "за услугу", но она понятия не имеет как.       Когда Кацуки поднимает голову, то слова застревают у неё в горле, потому что Изуку выглядит возбужденным и голодным – темный румянец на его круглых щеках, тяжелое дыхание и взмокший лоб, но вместе с тем – довольным и удовлетворенным. – Было хорошо, Каччан?       Кацуки кивает, потому что не доверяет своему голосу.       Изуку улыбается ей, потом почти почтительно поправляет её юбку, что выглядит комично, учитывая то, что случилось между ними только что, и даже застегивает блузку на несколько пуговиц, а потом отходит, чтобы поднять свою одежду с пола.       Кацуки на секунду думает о том, что может быть он просто не был так же затронут случившимся, как и она, но потом видит отчетливую выпуклость на его боксерах и отказывается от этой мысли. – А как же ты? – заставляет наконец спросить себя она, глядя в сторону.       Изуку поворачивается к ней. – Разве ты хочешь большего сегодня? – спрашивает он спокойно.       Кацуки задумывается, и понимает, что он прав. На сегодня ей, пожалуй, достаточно ощущений: она чувствует себя ошеломленной и перегруженной, и максимум чего хочет – это насладиться послевкусием, поэтому качает головой.       Изуку посылает ей понимающую улыбку, быстро натягивает на себя платье под напряженным взглядом пары красных глаз. Кажется странным отпускать его вот так после того, что между ними только что случилось. Кацуки немного успокаивается, когда Изуку подходит и мягко клюет её в губы, прежде чем направиться к двери и тихой выйти из кабинета. "Нужно было приказать отнести меня в мою комнату, чтобы уложить спать, а потом заставить остаться там же," – решает она, потому что – возможно – Кацуки не прочь немного пообниматься после того, как ей только что доставили удовольствие.       Ничего, она подумает об это в следующий раз.