Раритет

      Привычная саднящая боль в пояснице. Ноющие и просящие к себе более бережного отношения плечи — исцарапанные, с круговыми выемками от клыкастых зубов, всё ещё немного подрагивающие и покрытые россыпью бледных веснушек. Под глазами была синева. Приоткрытый, осторожно втягивающий сквозь зубы воздух рот — порван. В уголках губ запеклась багровая кровь.       При виде собственного нагого тела у Кинро скручивало живот. Желчь просилась наружу, стоило воспоминанию, как его собственный ненасытный рот с голодом обслуживал чужой налитый кровью член прошлым вечером, атаковать мозг по новой.       Ни ночи без секса. Ни дня без чужого раскатистого голоса, что звал, приказывал и никогда не просил.       Странные отношения, в которых его — высокого парня-стипендиата атлетичного телосложения, когда-то заведовавшего книжной лавкой на окраине города, — бесконечно ловят в сильные объятия, затаскивают в спальню в бесконечной борьбе, постепенно перетекающей в танец, располагают лицом в подушку, чтобы мычал, плакал, чтобы признавался в необъяснимой любви как под гипнозом, смачивая наволочки слюной, чтобы в конце разрыдался, достигнув пика; проводят вдоль позвоночника горячими пальцами, пока загорелая кожа не покроется мурашками.       И просто втрахивают в скрипучий матрас как животное под его хриплые завывания. Сначала ритмично, никакой спешки. Так однообразно.       А потом разворачивают лицом к себе. У Кинро при этом — невероятной серьёзности глаза с поволокой. У Кинро — взгляд, который нельзя забыть. Никак не взгляд того, чей подбородок можно властно поддеть двумя пальцами и, хлестнув по щеке, задать монотонному раскачиванию тел новый темп.       Кинро задыхается. Пытается отчаянно вырваться из чужой хватки, выползти из-под рельефного тела, но его вновь притягивают к паху. Говорят слушаться.       «Ты же любишь правила».       И Кинро покорно опускает голову. Тогда мужская ладонь нежно проводит по волосам цвета каштана, а парень — с холодным сердцем, но падкий на нежность — раздвигает ноги шире.       Рюсуй с рыком вникает в разработанный анус. Кинро научился понимать, что, когда и каким образом сделать так, чтобы мальчишка, возомнивший себя господином, не смог сдержать громкого ругательства. Не от злости, нет. Господину хорошо. Ох, как хорошо.       Сейчас.       Парень, рвано дыша, начинает выталкивать из себя член Рюсуя сильными и крепкими потугами. Эта теснота внутри дурманила. Мышцы обхватили всё проникающий и проникающий внутрь член тесно, заставив самопровозглашённого «папочку» сквозь зубы выдохнуть от наслаждения. Рюсуй называл его грязной шлюхой, когда тот самовольно менял русло их с ним секса. А Кинро лишь подтверждал небрежно брошенное ругательство, активно подмахивая бёдрами.       Финальный шлепок двух разгорячённых тел друг о друга — он пошлый. До одурения. Кинро не столь смущало действие, как эти звуки вокруг.       Ему не нравился звук, когда из него выходят, а ниточка смазки тянется вслед за подрагивающей, едва отошедшей от сокращений головкой. Не нравилось, когда его похабно шлёпали по ягодицам, и красный след от горячей ладони потом горел и позорно давал о себе знать при сидении. Не нравился звук, когда он брал в рот, а потом старательно, как самый хороший мальчик, двигал головой. «Чвоки», звук резко разомкнувшихся от головки губ, кашель на грани блевания, потому что в горло трахали, не давая толком и отдышаться.       Слышать всё это — унизительно.       Кинро часто выходил из спальни первым, шмыгая носом. Сопли. Слёзы. Кровь. Порой рвота. Человеческие выделения.       Кинро, выгоняя из головы ночные воспоминания, неспеша накинул на себя рубашку. Сегодня — «Burberry». Стильная клетка. Понятно, сегодня он будет носит стиль «кэжуал».       Парень закрыл шкаф, поняв, что полуслепыми глазами толком ничего не увидит.       Кинро дрожащей рукой принялся нашаривать на тумбочке очки, но их там не оказалось.       И секундная злость пошла вверх по его хрипящему горлу.       Кинро вновь вернулся к с недавних пор своему огромному шкафу из тёмного дерева — ручная работа, Италия — и, выкидывая вешалки одну за другой, искал нужную.       Это мне на понедельник. Это я носил во вторник.       Кинро даже не помнил, какой сегодня день. Но помнил, что если не наденет то, что ему оставили на сегодня, Рюсуй этому явно не обрадуется.       — К-какой же сегодня день? — Кинро зачесал чёлку назад, глазами быстро бегая от одних бумажек с днями недели к другим. — Среда? Четверг?       Рюсуй любил не понятные никому вещи. Например, каждое утро он устраивал Кинро квест. И на этот раз, судя по всему, он добрался до очков партнёра.       — На святое позарился… — сквозь зубы процедил Кинро. Взгляд его при этом упал вниз — на несколько коробок.       Кстати говоря, куда делись все мои горы обуви?       Пальцы уже не относились к роскошным бантам на бархатных коробках бережно. Парень бессовестно тянул за них и рвал обёртку подарка, если материал позволял.       Кинро сейчас не мог поверить увиденному. На стенку самой большой коробки была приклеена длинная записка.

«Ха-ха! Сегодня у меня настроение-Итальяно! Не знаю почему, но мне кажется, ты будешь в этом горяч. У меня у одного Италия ассоциируется с жёлтым или оранжевым цветом?

Специально для тебя — «Пятница», повседневная черно-красная тонкая клетка; персиковая рубашка. Итальянские туфли «Salvatore Ferragamo». 6 штук баксов за эту красоту отвалил. Ты у меня мальчик бережный: всегда всё сам складываешь, утюжишь, хранишь как положено. Потому, надеюсь, ты и в этот раз будешь аккуратен с подарком. Туфли можешь найти в этой же коробке. Остальную твою обувь я выбросил. Присмотрел для тебя новые комплекты. Ты будешь хорош в них, клянусь. Ни к чему носить старьё такому утончённому мальчику как ты. В другой коробке найдёшь расклешённые чёрные брюки с разрезом спереди, LVIR. Это женская модель, но я попросил в ателье сшить по твоим параметрам. Я каждый твой сантиметр помню. На твоих длинных ногах должно сидеть отлично. Если же нет, не переживай. Я всё равно с тебя их сорву».

      На этих словах Кинро, усевшись задницей на пол, вслух хохотнул.

«Головные уборы тебе очень идут. Образ твой, так что, завершит сегодня тёмная шляпа с широкими полями от знаменитого «Maison Michel». Как и обычно, жду тебя в полном образе в 17:00 в прибрежном ресторане «Ocean Boat». Ты никогда не опаздываешь, знаю. Но всё равно напомню: не люблю, когда опаздывают. И новые очки-авиаторы не забудь. Еле вспомнил, какое у тебя зрение. Время перейти на контактные линзы, не думаешь?

Ах, да, часы! Мой тебе подарок. Носи в любое время, но не спи с ними. Они громко тикают. Меня такое подбешивает. Кинро, всегда снимай свои цацки, понимаю, не привык к ним ещё, но…»

      — Рюсуй, записка не бесконечная, — уже закатил глаза Кинро, проматывая ненужный трёп «папика».

«P.S. Я тебя люблю. В тебе — мои миллиарды. А я очень люблю деньги, ты же знаешь».

      Кинро устало сложил бумажку пополам и положил в карман своих спальных штанов. Напоследок взглянул на свои прошлые образы. Их Рюсуй тоже выкинет, как только Кинро в них ему наскучит.       Расстраивало. Некоторые из них правда западали ему в душу. Ему очень нравился свитер с длинным воротом — из натуральной овечьей шерсти. Но, к сожалению, Рюсую Кинро в нём не понравился. «Слишком несуразный. Не респектабельно. Как максимум, мило», — он до сих пор помнит его слова.       Уже спустя неделю любимого предмета одежды в гардеробе не наблюдалось. Это было глупо, но Кинро после полдня прорыдал как девочка-подросток в ванной, потому что это была единственная одежда, которую ему самому хотелось бы носить каждый день.       Кинро катастрофически нужны были деньги, чтобы оплатить младшему брату учёбу, чтобы еле нажитое жильё не конфисковали, или хотя бы им обоим хватило на пропитание. Но Кинро никак не ожидал того, что в ходе этих отношений его будут одевать как куклу. (Гинро при этом преспокойно живёт в новой съёмной квартире. Рюсуй даже сделал так, чтобы мальчишка поступил в более престижное место).       Кинро не ожидал, что в обмен на деньги у него будут клянчить секса весьма и весьма специфическими способами.       Порой фантазии Рюсуя достигали своего апогея. И Кинро учился с ними мириться. А понял он, что тоже сходит с ума, когда осознал, что в последнее время ломается «лишь для вида». Но с ролью парень всегда справлялся блестяще. Если Рюсуй хотел в нём видеть обычного гражданского, который испуганно спрашивал: «Что я сделал?», когда сильные руки за спиной скрутили, а тело небрежно запихнули в машину с мигалками, он это получал. Кинро всегда придерживался поставленного регламента. Возможно, именно это нарцисса Рюсуя и подкупало.       Кинро, шипя и прихрамывая, потёр одной ладонью ноющую поясницу.       Кинро искренне не понимал, что богатый мужчина, никогда прежде не жаловавшийся на недостаток внимания, мог в нём найти. Нравилось смотреть, как медленно, но верно невзрачный очкарик в глаженой рубашке превращается в шлюху, что в радости просила ещё, когда ей в лицо кидали грязные банкноты? Или как Кинро скромно сводил колени вместе, хмурясь, отчаянно мотая головой, если видел две ладони, грозящие резко раздвинуть его ноги в стороны?       Хлопок по внутренней стороне бедра. И Кинро приподнимался в коленно-локтевой беспрекословно. Оттопыривал виляющую задницу. Стоял стойко, когда трахали, и лежал расслабленно, если доставляли удовольствие минетом.       Не было больше того Кинро, который неохотно соглашался на секс после плотного ужина в ресторане.       Потерял стыд. Окончательно. А Рюсуй? Потеряет в нём интерес?       В доме Рюсуя вообще ничего никогда долго не задерживалось. А зачем? Старьё. Мусор.       «И меня так же потом выкинут», — усмехнулся мыслям Кинро.       Он выглянул в окно перед тем, как выйти наружу.       Припаркованный спорткар. Такого Кинро ещё не видел. Рюсуй, однако, выходит из него спустя несколько секунд и, открыв заднюю дверь авто, лезет на задние сидения. Затем вываливается, важно отряхивая ворот, с каскадным букетом красных роз в руках.       Знакомый сценарий, не считая машины. Как обычно, подарит букет в свой обеденный перерыв, подождёт, когда чмокнут в щеку, и свалит обратно.       Кинро тихо посмеивается, кривя тонкие губы, подрагивая плечами.       Разглядел на машине большую табличку с надписью: «Это тебе».       Рюсуй кидает Кинро ключи, аккуратно обвязанные красным бантом, когда входит в дом. Кинро не нужны слова.       Он опускается на колени. И щекой трётся о чужую ширинку, ластится, медленно оглаживая длинные ноги господина. Открывает рот, одними глазами в новых, с роскошной позолотой, очках улыбаясь.       — Высунь язык.       И его самый послушный мальчик из всех высовывает — в ожидании, когда большой палец Нанами надавит на самый его корень, и тот закашляется. Но с удовольствием примет уже вставший член внутрь. Даже если глотку порвут. Даже если позже будет способен только на хрипы.       — Чему ты так доволен? Роскошной тачке? — насмешливо спрашивает Рюсуй, накручивая чужую — выбивающуюся среди идеально зализанных волос — прямую прядь на палец. — Такой послушный... Сделаешь мне приятно и сегодня?       Я тут не навсегда.