Непримиримые

Удивительно тёплый лунный свет в тишине комнаты отливал сиреневым и розовым, и какое-то странное предчувствие нарождалось в пылком Митином сердце. Подобно острому запаху отцветающей черёмухи, тревога эта мутила голову: бардак становился обыденностью… Мите Арсентьеву совсем недавно исполнилось шестнадцать — а он никогда не ездил в летний лагерь. Предстоящее завтра путешествие, хлопоты сборов, напряжение всех домашних — всё это было внове, было пугающим предвестникам перемен. Митя, истинный романтик, не спал долго: всё размышлял о том, отчего же человек всегда боится нового? А если это новое принесёт больше радости, чем беды?.. Не верилось. Перемены в Митиной жизни всегда приводили к ещё большей боли. Под утро Мите приснились родители. Отец пожал ему руку с тёплой, будто прощальной улыбкой, а мама… Мама, утирая платком раскрасневшиеся глаза, всё обнимала, целовала его, смущённого и счастливого. Напоследок она сказала пока непонятное Мите: — Наш Путь иной… Живи сердцем, мой родной!.. *** Ребята в дороге весело переговаривались, бросались подчас колкими шутками. Они все перезнакомились уже, кажется, прошлым летом. Митя тихонько сидел у окна, сдержанно улыбаясь общему смеху. Он был один из старших, высокий, с выразительной осанкой — и его не трогали. Арсентьев, довольный своим положением наблюдателя, погрузился было в воспоминания. Но это оказалось слишком больно и несколько гротескно среди общей сутолоки — и Митя принялся рассматривать ребят, анализируя по привычке их духовный склад. «Этот сильный и смелый. Он подначивает Костю, но не доводит до края — разумный… А Косте удержу нет: хорошо, что они сидят рядом… Компания позади — умные ребята, но забитые до невозможности…» Митя долго думал о том, с кем бы ему сойтись — и пока не мог отыскать среди попутчиков подходящую натуру. — Вот бы у нас вожатым опять Серёжа был… Мечтательно-томный голос девушки справа вдруг прервал бессвязный поток размышлений. — Да, Серёга парень неплохой, — тут же отозвался Миша, тот самый сильный духом юноша, что сдерживал шалопая Костю, — идейный, ответственный… И ребята принялись вспоминать забавные случаи прошлого лета. Мите стало тяжело на душе от этого «идейный». Он не любил Советскую власть, не принимал сердцем тотальность режима. В его голове каждый человек представлялся прекрасной уникальной Вселенной — как же всех под одну гребёнку?.. *** Всё прошло очень просто и слаженно, чего Митя совсем не ожидал. Разбирая вещи, укладывая их в прикроватный шкафчик, Митя машинально прислушивался к разговорам в комнате. Все были взволнованы, все болтали на повышенных тонах. Чувствовалось, что им хорошо здесь будет, привольно — несмотря на строгость порядков, ранние подъёмы и обязательные мероприятия. Это удивило Митю, и вместе с тем даровало какую-то едва теплящуюся надежду… Пришла какая-то комсомолка, объявила: завтра общий сбор после завтрака и встреча с вожатым. Все обрадовались и радостно загалдели — вожатым их отряда был назначен Сергей. Когда все улеглись, нашептались, прониклись тишиной и уснули наконец, Митя очень тихо, не желая разбудить ребят и быть пойманным, вылез через окно — как был: в трусах и белой майке. Его бросило в дрожь от свежести ночного воздуха, но ближняя роща так манила его воображение, что Митя решил осторожно добраться туда и просто посидеть под берёзами. — Эй, кто там?.. Резкий негромкий голос прозвучал как нервный выстрел. Митя, глубоко вдохнув, обернулся. Шагах в восьми от него остановился высокий молодой человек. Его лица было почти не разглядеть, зато сигарета в руке ярко дотлевала, подобно павшей звезде. — Ты новенький, должно быть… Митя, осмелевший от полурастерянности интонации, стремительно приблизился к этому человеку, всмотрелся внимательно и откровенно в темнеющее лицо. Лет двадцать, может, чуть больше — а уже морщина поперёк лба. Короткие волосы, усы. И глаза — с большими чёрными зрачками, ищущими свет в ночном воздухе. — Митя. Дмитрий Арсентьев, — тут же поправил себя юноша. — Сергей Котов, ваш вожатый, — тем же точно тоном ответил комсомолец и протянул руку. Пожатие оказалось неслабым: Сергей словно проверил его на прочность. Усмехнулся в усы и отчеканил негромко, но внушительно: — Чтоб больше ночью из корпуса ни шагу. Здесь тебе не дом. Нужно следовать уставу. Митя долго, пытливо смотрел в спину удаляющегося Сергея. Обычно новые знакомые вызывали в нём два полярных ощущения: родственность, что случалось крайне редко, — и отторжение. Максимализм, но Арсентьев принял и его в себе. С этим вожатым отчего-то оказалось по-другому. Однозначно Митя не чувствовал с ним общего, но и непринятия в его душе не отозвалось… Странное, переходное состояние, готовое отклониться в любую из этих сторон — оно волновало сильно. Митя побежал к корпусу — и холодная трава успокаивала его разгорячённое встречей сердце.