Жмурки

Я готов терпеть, я готов бежать Я готов умереть, но с тобой лежать

Ей плохо. Грудную клетку рвет смесь чувств практически на разрыв, ломая кости. Ее выворачивает, спина выгибается дугой, тело сотрясается в рыданиях. Она слегка касается раковины, и ее обжигает холодом. Пол под ногами начинает противно шататься. Вода. Почти ледяная, как воды Антарктики, но такая нужная вода. Кажется, она льется сверху на ее голову; и мысли из клубка начинают строиться в нестойкий хрупкий ряд. – Хватит! – кричит она, срывая голос, но выходит как-то хрипло. – Тихо, тихо, – зачем-то успокаивают ее, – сейчас пройдет. И правда проходит. Туман в голове рассеивается, она жадно хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Впрочем, она и вправду полумертвая рыба – ее и вправду списали со счетов, выбросили на обочину, как ненужную вещью. Наградили четвертым местом и омерзительной улыбкой от МОК: спасибо, что не дисквалифицировали, девочка. Камила всхлипывает, и почти падает на колени, рискуя отбить их в кровь на холодном кафеле. Ее подхватывают под самые ребра и снова ставят на ноги. – Держись, – коротко говорят у самого уха, и Камила держится. Вся одежда насквозь мокрая, дыхание рвано сбивает, а горло саднит от истерики, но Валиева держится, снова держится; и совсем не хочет падать снова, да ей и не позволят. Ты не сломана, – говорит ей Женя после прокатов. Это не твой проигрыш, – говорят ей все, включая Сашу, которая сама в ужасе из-за разбитых мечт. Только в это пока невозможно поверить. Боль – это единственное, что ее держит в тонусе, поэтому она била стены маленькими кулачками, пока обеспокоенная Медведева не ворвалась в номер и не схватила ее, прижав к себе. Кажется, Валиева кричала что-то вроде "отстань, отойди", но это не точно. Она думает разорвать свою футболку на груди, чтобы было легче, однако Женя прекращает и эту затею. – Главное, это держаться, да, – хрипло повторяет Камила, пошатываясь, словно соломинка на ветру. – Да, – соглашается Женя. На самом деле ей страшно, ей очень страшно, что Женя сейчас может просто взять, отпустить ее и уйти, ведь ее ничего не держит и она ничем не обязана Валиевой. Она не может вытащить это чувство из груди, будто чертов Кай в чертогах Снежной Королевы. – Так держи меня, – и Камила обмякает в ее руках. *** – Я не хочу выходить из самолета, – чеканит Камила, не отводя взгляда от Жени, которая, казалось, не спала уже несколько дней. – Надо, – как можно мягче говорит Медведева. – Я не выйду. – А я так останусь сидеть рядом с тобой. – Пожалуйста. Камила держит чужой взгляд, не дает отвести глаза в сторону, изучает спокойный и теплый взгляд Жени. Старается понять, что же ее держит рядом с такой разрушенной и нелепой Валиевой. Держит так, что Женя даже не отпускает ее руку, такую холодную и тонкую. Ответа нет. Вообще нет. – Хочешь, к тебе поднимется сам Вячеслав Александрович и будет умолять, стоя на коленях? – спрашивает Женя, наклоняясь близко-близко к Камиле и обдавая ароматом лимона и орехового геля для душа. Камила вздрагивает. Непонятно, то ли от тепла рядом, то ли от неожиданного вопроса. – Хочу. Устроишь? – Не вопрос. – Ты серьезно? – Я всегда серьезна, – Женя набирает чей-то номер. Камила откидывается на спинку кресла. – Ну вот, теперь я могу загадывать любые желания. – Абсолютно любые, – смеется Женя, и в ее глазах – солнечные зайчики. Камила смеется в ответ, но ей ни капли не смешно. *** Боль вроде бы утихла, свернулась под ребрами и мирно сопит, не напоминая о себе, как медведь в берлоге. Но Камила знает, помнит, что эта боль существует, и что она сделала ее такой, какая она есть сейчас. От этого не отречься ни-ког-да. Она и не пытается. Не закапывает в себе, не забывается. Словом, пытается вести ту же самую жизнь, что и раньше, до Олимпиады. Наступает ее день рождения, и единственный человек, которого она так ждет в этот день, может и вообще не прийти. Вероятность 50/50. Зато приходят все остальные: подруги, Морис, даже Ваня Дмитриенко. Последний ей приносит огромного медведя, который шокирует своими размерами. – Спасибо, – смущенно благодарит она, так и не привыкнув к такому вниманию вокруг себя даже с юниоров. И уже в самом разгаре вечеринки, когда они уже на кураже, появляется она. Как всегда, неожиданно, но в самый нужный момент. Камилу накрывает какой-то тревожностью и паникой до тошноты, и дело точно не в громкой музыке и не в дне рождения. Просто вот этот запаха лимона вперемешку с грецким орехом слишком проникает в ее мозг, будто выбуривая там одно-единственное слово. Камила не хочет его произносить. Оно банально. И так не может быть с доброй и хорошей Женей. Они дружат, точка. – С днем рождения, – Медведева нежно целует ее в щеку, и та вспыхивает. Горит, как спичка. – Ты чего такая напряженная? – Переволновалась, – выдавливает улыбку Камила. – Спасибо, что приехала. Просто сегодня вечером она собирается поцеловать того человека, который был ей опорой и поддержкой весь мрачный февраль. И не в щеку, как они обычно это делают, а в горячие и снящиеся ей ночами губы. И Камила просто не представляет, как это можно сделать, потому что Женя одновременно такая близкая и такая далекая, как Сатурн. Случай, на самом деле, подворачивается довольно быстро. На веранде, пока все остальные ушли разучивать новый танец, который предложил им Морис. Камила ловит прохладный воздух ртом, и на ее плечи падает мягкий плед. И так же ложатся на ее талию чужие руки, притягивая к себе. – Спасибо, мне не холодно, – улыбается про себя Валиева, но мечтает об одном: чтобы Женя не передумала и не ушла. – Не придумывай, – фыркает Медведева. – Простудишься, а мне за тебя переживать ещё и лечить. – Ты всегда такая? – спрашивает Камила, разворачиваясь к девушке лицом. – Какая? – кажется, что у Жени будто срывается голос. Ками прекрасно понимает, что у этого вечера, на самом деле, шансов было крайне мало, но вот они тут, вдвоем на пустой веранде. И тянется к губам, и никто ее не отталкивает. Ей сейчас так хорошо, что ещё минута – и она не сможет дышать ни капельки. Слово, которое она никак не хотела произносить, начинает плавить кости изнутри ярким пламенем. Слово, которое она никак не хотела произносить, начинает кружить ей голову и жечь сердце. Слово, которое она никак не хотела произносить, начинается на букву Л. Ками понимает какими-то задворками сознания, что нужно сохранить трезвость рассудка и хотя бы объясниться, немного поменять свой вектор; но поцелуй углубляется, становится более страстным и невыносимым благодаря огню, горящему изнутри. Без тебя я – не я, – вспоминает она слова песни. *** Камила понятия не имеет, почему приглашает в один день Женьку подняться на чай. Словно стоп-кран ее сомнений срывает. Камила концентрируется на чаинках в заварочном чайнике, пока Женя так уютно трещит о новых событиях. Чаинки словно издеваются, складываются в такое знакомое слово, вихрем проносятся перед ней. Камила держится изо всех сил пальцами за столешницу, и костяшки белеют. Она сглатывает, понимает, что нужно себя держать в руках, пока Женя здесь, рядом, такая теплая и родная. Ее хочется сжать в объятиях и делать то, о чем она даже стыдится признаться. Отсчитывай, Камила, отсчитывай. – Ты в порядке? Держись. – В полном. Женя садится чуть ближе, и этого хватает для того, чтобы тормоза окончательно отказали. И затем время застывает в воздухе, конечно, не прекращая идти для остального мира, но для них оно точно услужливо остановилось на той отметке в девять часов вечера. Чужая рубашка летит на пол. Ее футболка тоже. Сердце бьется так, что сейчас вылетит из груди, и помахав, вылетит в форточку. Джинсы спешно расстегиваются, даже слишком, и Камила мычит сквозь страстный поцелуй: – Спальня... Женя согласно кивает, и они в этом странном сплетении оказываются в спальне. Она задыхается от нее. Задыхается так, словно горло стягивает веревкой, но не так опасно, как в феврале, а более приятно – глубокий вдох, резкий выдох. Чередуем. Все хорошо. Они настолько родные и похожие изнутри, что Камила не сдерживается и почти кричит, и не от страсти, и не от тянущего ощущения в низу живота, а от этого дурацкого осознания. И это так жжет изнутри, до боли, криков, мата, слез, что становится страшно. Весь сегодняшний день – это какой-то фильм, точнее, его начало. Камила запрокидывает голову, глотает некстати подступившие слезы, и позволяет мыслям улететь прочь из головы. Она разберется с этим завтра. *** Не разобралась. – Я люблю тебя. Камила чувствует, что ее сейчас стошнит. Женя продолжает: – Но не так, как ты хочешь. Как сестру, как родного человека, но не как девушку. Понимаешь? – Я думала, что произошло между нами – это следствие нашей влюбленности друг в друга, – Камила говорит, а внутри все пусто. Женя кивает быстро, отводя взгляд в сторону. – Это так, я правда была влюблена и люблю тебя до сих пор, но... – Не надо, не говори так. Женю будто током ударяет, она молчит. Камиле так легче. Куда легче. – И эти все фотографии – не для меня, – горько заключает Камила, сцепив пальцы в замок. – Это не конец света, поверь, – говорит Женя, а Ками даже не морщится от такой сладкой лжи. Она даже не спрашивает, что же такое тогда конец света, но она его пережила в феврале. Доверяет только собственным чувствам. Однажды болеть перестанет. Как тогда. Она точно знает. Ты же обещала, думает Камила. Ты обещала быть рядом. Проходит почти минута. – Я пойду? – скорее для себя говорит Валиева, и встает с холодной скамейки. – Пока, – так просто говорит Женя. Камила не прощается. Если долго-долго жмурить глаза, то перед ними появятся звездочки, и исчезнет все, что было вокруг. Она так и делает сейчас.