Выйди из комнаты

      Кид до смехотворного безумен и до одержимого влюблён. Его ведёт, как под кайфом — безумно сильно, нещадно настолько, что дурно становится и даже немного стрёмно от самого себя, втюрился что подросток со спермотоксикозом. Пиздец, иначе, сука, не скажешь. Не скажешь, по сути, ну вообще ничерта, потому что, шутка ли — он вам не герой мелодрамы для девочек, чтобы пиздеть о своих чувствах и сопливо воздыхать сквозь слёзы. Мерзость, ей богу. Фу. И отвратительно неуютно сразу же от одной лишь мысли об этом. Делать больше нечего, щас. Объебитесь.       У него эмоций ограниченный набор и все где-то от лёгкого раздражения до гнева. А чтобы выблевать какую-то нежную хуету, так это даже близко не в его сторону. И с этой ситуации Кид бесится ещё сильнее, рычит на всех как-то особенно вдохновенно, чтобы не лезли лишний раз. Да в работу ныряет с головой, по уши обмазываясь вместо любовных соплей какой-то хуйней и сидит потом весь пыльный в своём кабинете над кипой ебановажных бумажек. А сил разбирать это всё — нихуя. Потому что не создан он для такой идиотской работы, но дергать Киллера выше сил — не поднимается рука вызвать с отпуска, пиздец.       Кид размяк. Понятие «не поднимается рука» уже само по себе диагноз. И это даёт под дых, выбивает все чувства. Оставляет с непонятной внутренней пустотой. Диким, ужасающим поджилки осознанием неизвестного, неиспытанного. Непривычного. Да черт бы подрал всё и всех, включая его самого — было бы лучше. Потому что, ёб вашу мать, так нельзя. Это неправильно и неестественно. Он не любил за свою жизнь и не хочет, не собирается. Ему и за бесплатно не сдался этот ебливый ужас, эти ваши уебаные чувства. Без них хорошо. Насмотрелся и со стороны. Спасибо, хватило. Люби себя самого а остальные нахуй не упали — вот вам лучшая проповедь, которую слышал когда-либо Кид. И был с ней полностью солидарен, жил, существовал исходя из этого принципа. И жилось от этого не просто хорошо, счастливо до одури вообще-то. Не нужны ему никакие вторые половинки. Потому что ебаный Юстасс Кид самодостаточен без мерзкого любовного придатка, сосущего мозг, а не то что нужно. В его жизни место только для него одного.       Потому что он просто так не умеет. Не умеет быть ласковым долбоёбом, не умеет как во всех этих ваших сопливых фильмах. Чтобы с нежностью, чувствами и воздыханиями из зала, чтобы красиво, романтично. Мерзко-правильно. Как надо, с цветами, букетами, прочей шелухой. А потом признаться чувственно в любви и впустить в сердце, раскрывшись полностью. За этим на вскрытие. Вот тебе внутренний мир, сука. Исследуй. Он по-другому не способен.       И оттого, ебливое, мразотное чувство его стремает не по-детски. И может, думает Кид, стоило раньше. Может быть, двадцать четыре для первой влюблённости это до неприличия поздно, но вот оно — как есть. Как вышло. И сжимает, выёживает его от этого ужасно. Каждое это новое чувство, новый порыв пугает его соответствующе, будто он тут в хоррор затесался, а не воздыхает по ебаному мужику.       Он чувствует себя не в своей тарелке, кончает водить ручкой в документации, отбрасывая её в сторону. И валится на спинку кресла, ужасно уставший от этой всей поеботы. Потому что никто его не предупреждал, что чувствовать — это утомительно.       Кид впервые за день вынимает из ящика стола телефон, листает десяток мемов, сурово стебущих его от лица Киллера. И сообщение от Ло, куда ж без этого, ну действительно. Будто он не въелся в мозг, будто и без того не влезает в мысли постоянно.       Ебливый: Как дела?       Вы: Хули надо       Ебливый: Друг из морга рассказал такую забавную историю, Юстасс-я. Прошедшей ночью нашли парня за городом. Сильно пьяного и сильно мёртвого. Подумал, стоит узнать жив ли ты. Вдруг не совпадение?       Вы: Нахуй блять сходи       Ебливый: Хочешь расскажу особенности строения скелета после соприкосновения с твердой поверхностью на высокой скорости с последующим летальным исходом?       Вы: Кто тебя в детстве так здорово приложил пусть снова двинет Может хоть на человека похож станешь       Ебливый: Сходим в бар?       Кид жмурит от усталости глаза. Ему дурно и как-то до странного счастливо, потому что Трафальгар конченная мразь и неадекватно специфичная личность, но Кида от него ведёт с нереальной скоростью, с последствиями для мозга как для того бухого и мертвого встреча с «твердой поверхностью». Ей богу это ненормально и неестественно, ни на кого не должен так влиять недосыпающий докторишка с сучьим характером. Но вот. Приехали. Конечная. Потому что блять. Просто блять.       Тяжёлый вздох вырывается шумно, Кид съезжает вниз, мечтает отключить себе разом все чувства, мечтает не знать этого ублюдка, мечтает завалиться поспать на недельку, а потом будь что будет. Он слишком устал, чтобы ебать себе мозг ещё и этим. У него в мастерской завал, потому что Киллер в отпуске, какой-то еблан сломал себе руку, а новенький долбоёб именно что долбоёб. И Кид материл его сегодня весь блядский день, орал, как последняя мразь, злющий из-за всей этой свалившейся запарой. Злющий из-за чужих, откровенно лажовых ошибок, от того, что нет за спиной Киллера, который подстрахует. От того, что и сил тоже нет, а гордость помощи просить не позволяет, ебаное «я сам, я всё смогу, я всё сумею, никто мне не нужен» уже душит его, блять, вот как заколебало. И от самого себя мерзко — пиздец. Трафальгар и чувства к нему лучше не делают и отвлекают страшно. Кид не резиновый и не святой. У него нервы не из железа. На нынешние вторые сутки исправления чужих ошибок, чужого долбоебизма и недостаточной компетенции, он заебался, задрался, устал настолько, что хочется просто упасть. Сил нет даже думать по-человечески, словно мозг рубильник дёрнул и ушёл в спящий режим.       Вы: В другой раз       Ебливый: Заехать к тебе?       — Твою мать, — едва слышно шепчет себе под нос. Что этому ответить, Кид один хуй не знает.       Разумеется, Трафальгару нужно влезть всюду. Вклиниться в каждую сторону жизни Кида, приклеиться, словно он вот тут и должен быть, словно так и надо, вот его, трафальгарово место. Под боком у Кида. Со всеми его ебаными насмешками, колкостями острым взглядом. Как будто так вот и надо — рядом. Со своими отмороженными больничными рассказами, татуировками и завуалированной долей то ли заботы, то ли беспокойства, вечного желания напомнить о себе. Оказаться везде, где не надо, куда не просили, не звали, не хотели, но вот он — проник и вцепился. Встроился так лаконично и Кид в этом ощущении тонет. Тонет в Трафальгаре, в желании им обладать, в желании присвоить, сгрести в охапку, чтобы просто был рядом, молчал, не говорил ни слова, без своих острот и ненужных вопросов. Не вгоняя Кида в ненужные потуги вытянуть из себя то, чего нет, в пугающую откровенно необходимость за свои чувства объясняться.       От этих мыслей как-то неописуемо… мягко. И то ли усталость это, то ли Кид так сильно по Трафальгару скучал, но оно разливается по телу, обхватывает, пленит совершенно неадекватно. Не замечается даже дрёма, соизволившая снизойти на него следом. Он и не сопротивляется этому совсем, слишком вымотанный, чтобы сделать хоть что-то, слишком отчаянно заколебавшийся для малейших телодвижений. Ебись оно всё хоть с конём, хоть с дрелью, Киду сейчас так откровенно похуй на любые последствия. Впервые за несколько дней действительно получается расслабиться.       И на сколько он скрюченно отрубился прямо за столом, в рабочем кресле, Кид не знает. Слышит только чужой спокойный, мягкий голос да ощущает, как тормошат несильно. В сознание приходит неохотно и быстро. И сразу с места в карьер, словно водой ледяной окатило. В нём всё кипит злобно, первобытно. Он рычит неразборчиво, без стараний, вымещая свою злобу словами. Матерится всласть, взглядом упираясь в спокойное лицо Трафальгара. Заехать в эту рожу хочется невыносимо сильно, аж кулаки чешутся и тело порывается вдарить по носу посильнее. Он рычит громче, уточняет какого хуя, шлёт на все возможные поверхности особенно вдохновлённо, но двигаться сил нет никаких и спина у него болит ну совершенно издевательски. Просто жопа какая-то. А Трафальгар спокойно ждёт, хуй пойми с чего слабо, но мягко Киду улыбаясь. Не перебивает его и выглядит донельзя каким-то расслабленным, разве что не довольным. Непозволительно странно для человека с кругами под глазами, будто тенями ему туда мазнул кто для прикола. И Кид сдувается как-то. Резко и совершенно бестолково. Просто смотрит Трафальгару в глаза и тонет в нём, ну в самом деле, как какой-то подросток.       — Закончил, Юстасс-я?       — Какая мразь тебя сюда впустила? — осведомляется Кид. Потому что ему надо знать, кого завтра утром он попрёт без права на объяснительную.       Ло не отвечает. Он смотрит на Кида, как на ребёнка. Журит его молча глазами и будто в душу заглядывает, словно знает все кидовы мысли, секреты, каждую грязную тайну. Что-то скручивает внутри от этого взгляда, хочется не то просто остаться вот так, не то послать, чтобы не приходил больше, чтобы не насиловал мозг, не преследовал постоянно, невыносимо. Чтобы не вызывал больше никаких чувств, и отпустило наконец-то, потому что вот кому он такой нужен, ёбнутый. Точно не Киду, нет, не-а, увольте. У него это временное, это пройдёт и нахуй ему это уёбище, вот зачем? Он не понимает, совсем не втыкает в этот нюанс, но чёрт возьми. Он неимоверно, неудержимо, самого для себя непонятно почему, хочет вцепиться в Трафальгара и не отпускать. И ведь, ну ёпта. Кид и сам никому нахуй не нужен, хули выкобенивается только, совсем непонятно. Ему давно уже стоило сделать хоть что-то, а не вести себя как последний трус, молча варясь в котле необъяснимых неуёмных эмоций.       — Нахуя припёрся?       — Звонил твоему здравому смыслу и узнал, что ты отсюда уже не вылезаешь. Подумал, стоит заглянуть, — как-то слишком просто выдает Ло, пожимая плечами.       Будто бы ничего такого не говорит. Будто бы приебаться к Киду в мастерскую через половину города поздно вечером, после смены — это так, нихуя. И Кид бесится ну совершенно бестолково, оттого, как тепло ему становится и как приятно. Не задаётся лишними вопросами, перенаправляет всё своё смущение, всю непрошенную, заколебавшую откровенно, любовь в тупую агрессию. На Киллера, который вообще ничего никому не должен был говорить, на того долбоёба, что Трафальгара сюда впустил, хотя обязан был слать матом долго и упорно. На самого Ло, в конце концов он давно уже не ребёнок, чтобы ему вот так вот одеялко подтыкать. Нахуй не сдалась эта ваша ебаная забота, валите лесом.       — Тебя-то это вообще почему ебёт? — выходит даже грубее, чем хотелось. Резко, совсем злобно и откровенно враждебно. Ло выглядит уязвлённым. Всего на мгновение, но Киду тут же становится не по себе. И вся его агрессия разом на нет спадает, заменяется тянущим противным чувством вины. Он вздыхает, закрывая глаза, массирует себе лоб двумя пальцами, спешит перевести тему — я заебался, поехали отсюда.       — Тебе стоит больше отдыхать, — тихо говорит Ло. И Кид бы рад согласиться, плюнуть на всё, отказаться нахуй, да не может. Не может и Трафальгар об этом, чтоб его, знает. Прекрасно всё он, блять, знает, соображает своим ебучим котелком. И потому Юстасс даже не отвечает, фыркает только, поднимается с места, нащупывая в кармане ключи.       — Знаешь, я хочу спать, а не слушать нотации от мамочки Ло, — выдыхает устало он, прислоняясь лбом к двери кабинета. Ло улыбается ну совершенно по-хамски и эта улыбка не светит ничерта хорошего, Кид внутренне стонет, хочет повернуть время вспять и ничего не говорить. Или не встречаться никогда с этим упырём. Заебал уже откровенно, ну в самом деле.       — Если тебя возбуждает эта тема, — Трафальгар развязно тянет слова, выглядит чертовски похабно и Кид хочет пригвоздить его к этой стене, присвоить, оставить себе навсегда, обозначить своё обладание над всем этим, — то, я скорее папочка. Если ты не заметил.       И Кид выпадает в осадок. Вот прямо конкретно. Тормозит, рассматривая Трафальгара ошарашенным взглядом.       — Чё бля? Твою мать, ты что двинулся? — он, блять, чувствует, как пульсирует мозг в черепной коробке, как сердце быстро заходится где-то, где ему совершенно не положено быть, а Кид просто не может, не вывозит, не понимает. Что это, твою мать, было?       — Что, по-твоему, я для этого не подхожу? — Ло улыбается ещё развязнее, оглядывается по сторонам, дабы удостовериться, что никого кроме них тут нет, пихает руки в карманы ебаных обтягивающих джинсов, которые совершенно шикарно облепливают его ноги. Выглядит до чёртиков горячо, у Кида в животе от его вида возбуждённо тянет несмотря на адскую усталость. Твоюжсрануюмать.       — Подходишь, чтобы нахуй пойти. Устроит? — угрюмо отвечает, выдёргивает ключ из замка и направляется к выходу. Чувствует себя, как загнанная в угол букашка. — Не говори об этой мерзости в моём присутствии.       Трафальгар фыркает только где-то за спиной, не спеша нагоняя, голову поворачивает и смотрит таким потрясающим взглядом. У Кида перехватывает дыхание и дай Ками сил ему этого ублюдка не засосать, потому что тогда будет уже финиш. Он не готов к последствиям этой ядерной бомбы, увольте. Не готов к разъяснениям. Ему банально страшно, что это будет конечной чертой их с Трафальгаром дружбы. Но Ло, понятное дело, не останавливается. Он нащупал слабое место в кидовой обороне и бьёт в неё, не даром же вырос такой сволочью. И дайте Киду нечеловеческих сил, чтобы не сделать того, чего делать не стоит. Он готов за это даже помолиться.       — Что же тогда тебя заводит, Юстасс-я? — в тоне Трафальгара много веселья и ехидства, откуда только всё это взялось после смены в больничке — совсем не ясно. Кид смотрит на это безобразно довольное лицо, сверкающие отчего-то ну просто непозволительно ярко глаза. И тонет, тонет, чтоб его, безумно так, будто бы действительно пьян. Не может отвести взгляда и ощущает, как копится вокруг них напряжение.       — Пиздец встаёт на немых, сделай одолжение, завали ебало, — Ло фыркает, поднимает брови в фальшивом удивлении.       — Правильно понимаю, что ты хочешь, чтобы у тебя на меня встал?       Твою мать. Что. У Кида коротит мозг, он смотрит на Трафальгара, долго и совершенно тупо, без единой мысли в голове, чувствует внутри только опустошение. Теряет контроль над собственными действиями. Вдруг резко приходит понимание, что они стоят как вкопанные, непозволительно близко. Посреди его мастерской и пялятся друг другу в глаза, как два гейских гея. Когда остановились — непонятно, они едва прошли метра полтора, на самом деле. Юстасс, словно зачарованный, продолжает смотреть на Трафальгара, когда тот делает шаг, сокращая между ними расстояние.       Секунда. Кажется, будто дёрнуло током — хорошо так, добротно. Кажется, что вознёсся. И перед глазами темнота. Когда закрыть успел — вообще не важно.       Кид кусает трафальгарову губу и пальцами правой руки ведёт по его боку. Прижимает ближе к себе, не хочет отпускать больше никогда. Ло стонет в поцелуй чертовски тихо, но Киду как выстрел в голову. Ещё движение рук, губ. Ещё один похабный ебаный стон и всё. Пиздец. И ему страшно, что сейчас всё так закончится, что мимолётное наслаждение спадёт и будет сильно хуёвее.       Но Трафальгар закрывается пальцами в его волосы, тянет их назад, вжимается сильнее — ещё чуть-чуть и залезет на Кида, серьёзно. А он и не думает останавливать. Он ёбнулся, двинулся в этом поцелуе, совсем поехал головой — какое там останавливать. Внезапно оказывается, что это всё, что нужно было Киду последние два дня, несколько недель и может быть даже месяц. Внезапно — поцелуй с Ло лучший в его жизни. И кажется. Да, блять, не кажется. Кажется дебилам только, а он — уверен. Уверен, что больше Трафальгара не отпустит, не сможет, что если завтра они не проснутся в одной постели, он что-то сделает в своей жизни не так. Не он один, нет. Проебутся по каждому пункту они оба, два сраных дебила.       Кид медленно отстраняется, Трафальгар перед ним выглядит обдолбано и удивлённо, тянется даже за ним, абсолютно бездумно, а потом хмурится, очевидно, своим же порывом смущённый. Губы от этого самодовольно кривятся в ухмылке. И да, есть чем гордиться — выбить Трафальгара из его состояния вечно всё контролирующей суки дорогого стоит. Киду этим похвастаться каждому хочется. И счастливо, как никогда, потому что это он, он, блять, довёл ебаного Трафальгара до такого состояния. Потому что Ло на нём тоже помешан, теперь это уже пиздецки очевидно. Сложились, как пазл, ёбана. Тошнотно мерзко от всей этой счастливой хуйни и стрёмно с собственного сердцебиения, ну что ж такое-то.       Но так хорошо — слов нет.       Он гладит Трафальгара по щеке, чувствует в груди растущую нежность и топчет это чувство нахуй, других хватает по горло, хоть убейся. Мужчина льнёт к нему, словно кошка, жмется всем телом ближе, смотрит проницательно, надменно и властно. Совершенно непозволительно жадно, Киду в этом взгляде утонуть хочется. Хочется запомнить навсегда, чтобы самодовольство с гордостью и дальше обволакивали, потому что так и надо. Это правильно. Неебически необходимо. Трафальгар Ло — новая жизненная потребность.       И будь Кид проклят, если не видит в чужих глазах всё то же самое.       Они целуются снова, не сговариваясь, жмутся друг к другу, ночью в мастерской Кида. Уставшие, но слишком упрямые, пиздец. Им друг от друга не оторваться и похуй, что стоило бы. Похуй, что тут ещё есть люди, что не место, не время. В голове абсолютно пусто, непозволительно кайфово от общей страсти и этого слюнообмена. Кид стонет, качает бёдрами, руку на поясницу Трафальгара укладывая, готовый простоять так всю ночь, не в силах оторваться, отойти подальше.       В конечном итоге они расходятся, смотрят друг на друга и едва ли не хихикают, как девчонки. Идут на парковку, держа приличное расстояние друг от друга. А потом с десяток минут сосутся в машине Трафальгара, лапая друг друга за бёдра, словно подростки. Кид трахнет его завтра утром — факт, потому что сейчас у него нет сил ни на что. И Киллер, ебать его почти святую маму, был, сука, прав. Он двое суток не был у себя дома. Представить только, как ужасно, должно быть, от него после этого пасёт, но Ло продолжает вжиматься в него почти самозабвенно и лизаться. Когда они наконец-то умудряются расцепиться, справиться со всеми конечностями, сесть по-нормальному, времени почти час ночи. Кид смотрит на Трафальгара. И чувствует себя одержимым, привязанным к этому человеку. И он, уёбок, это знает, читает во взгляде. Улыбается самодовольно. Спрашивает:       — Эй, Юстасс-я, рад, что я не немой?       Кид чертыхается, советует заткнуться, пойти нахуй со своими подколами, отворачивается смущённо, потому что да. Рад. Очень сильно. Трафальгар фыркает и выруливает в сторону своего дома. Кид ворчит по этому поводу чисто для вида, даже не пытается сделать вид, что недоволен. Улыбающийся уёбок сбоку выглядит безобразно гармонично. Кида впервые посещает мысль, что, может быть, не стоит называть его уёбком. Он её не озвучивает, просто приберегает для дальнейших размышлений. Они тихо переговариваются во время поездки, обсуждают работу и какие-то сплетни. От этого разговора как-то спокойно и странно уютно, что Кида снова начинает клонить в сон ну просто адски.       А на следующее утро они действительно просыпаются вместе. В одной кровати и на секунду всё это их приключение кажется каким-то наваждением, дурной фантазией, но Трафальгар забирается сверху, целует грубо и стаскивает с него футболку. И стебёт откровенно слабо по его меркам, пока Кид облизывает его член, потому что Ло — всё-таки уёбок, решает Кид. Уёбок, который даже во время минета не способен унять ебаный сучий характер. Кид в ответ кусает его за сосок и пальцами орудует чуть грубее, чем раньше. Трафальгар от этого всхлипывает ну совершенно по-блядски, матерится, рукой направляет его вниз, требует внимания к стоящему члену. И да, возможно, будь он немым, это было бы и в половину не так сексуально. Потому что Ло прежде всего сука. Кид ненавидит в нём это и любит до безумия. Вылизывает Трафальгара чуть ли не всего, доводит его без малого до ручки, даёт понять, кто здесь главный и кого стебать ну уж точно не надо. Ло дышит тяжело и выглядит прямо как в порно, Юстасс окидывает его заворожённым взглядом, облизывается, поглаживая чужую коленку, слышит, как у него довольно уточняют:       — На собственное дело отсосами заработал, Юстасс-я?       Кид рычит злобно, что есть мочи, хватает его без всяких сожалений. Ло смеётся в ответ на это хрипло, по-домашнему, его такого — голого, довольного, но всё равно скотинистого, сложно не любить. И Кид любит, чёрт возьми, очень старательно. Их идиллия длится до первого звонка на чей-то мобильник, за которым следует ещё несколько и походу, кто-то точно жаждет кулака в еблище. Юстасс сердито рявкает в трубку, не сдерживая никакие ругательства в сторону звонящего. Ло возмущенно, в чём-то испуганно даже, шипит и требует вернуть ему телефон.       — Да не ссы, всё равно этот выблядок не тебе названивал, — отвечает Кид, сбрасывая вызов. Целует Трафальгара в его прекрасное лицо, без особого желания поднимается с кровати.       Внезапно оказывается, вчера он так и оставил свой телефон на столе кабинета. Оказывается, что в мастерской, на которую за ночь не свалился никакой метеорит, его, сука, ждут очень трепетно, словно он там им зачем-то уебался.       Удивительно, но мир за пределами трафальгаровской спальни никуда вообще-то не делся, не остановился и идёт там своим ходом. Что за скотство.       — Мне на работу надо. Бритву дашь?       Ло, ебаная мразота, смеётся над ним, легонько пиная пяткой. Машет рукой в сторону ванны, говоря что-то про шкафчики и вставать, кажется, не собирается совершенно. Кид хватает его за ляжку, тянет мстительно с кровати, требует завтрак, привычно начиная переругивания. Пиздит у Ло чистые трусы и, стоя в душе, чувствует себя ну абсолютно счастливым, словно ебливая сука. Что всё равно, на самом деле, стрёмно. Но до невыносимой одури приятно, чёрт его.