love на ладони

Арсению женские роли даются невероятно. Гармонично вписывается, особенно в образ сучки, как под него писали. Роль мамочки для него нетипичная, но он должен уметь играть разных персонажей. Антон — муж Арса. Забудьте ту ситуацию, потому что она снова повторяется. Шастун мельтешит, заботливо подставляет стул, и ему вроде и притворяться не приходится. В жизни он бы точно так же растерянно пытался устроить беременной комфорт плюс. Если он с капельками так жестко тупил, что уж про роды говорить и прочие женские штучки. Арс хватает его за руку пиздец сильно. Настолько, что Антон вырывается и скачет за его спиной, размахивая зажатой конечностью. Мог ведь притвориться, что сжал со всей дури, а не ломать ему пальцы. Просто вжился в роль, просто потом за кулисами получит пиздюлей. Истории снимать интересно, главное, повернуть в нужное русло. Хотя и абсурд иногда оказывается смешным, например, «купи коня». Такая ахинея творилась, а результат годный. Сейчас опять все катится не туда из-за путаницы Эмира и Тамира. Ох уж эти турецкие имена и МФЦ. Арсений еще и режиссер. С восторженным взглядом рассказывает про конченный сценарий. Антон ему верит. Для него, конечно, больше сцена подходит, но и в режиссуре смотрелся бы гармонично. От его сюжетных поворотов зритель бы ахуел, потому что до конца никогда не понять, какая ерунда творится в голове безумного шляпника. Они заканчивают около десяти, приезжают домой уже где-то к половине двенадцатого. Истории проект достойный, поэтому и сил отбирает соответствующе. Попробуй придумать вращать не глобус, а вращаться вокруг этого глобуса. — А что, я очень сильно сжал? — спрашивает Арсений сквозь шум воды: уже в душ успел залезть. — Прям сильно, Арс, — ворчит Шастун, моет руки и плетется к холодильнику чего-нибудь перекусить. Дела обстоят скудно. Все продукты надо готовить, а это долго, муторно, заебисто, а из быстрого можно выпить кефир, чтобы ночью бегать срать, или умять нечищенную картошку вместе с землей. Антон несколько раз открывает и закрывает дверцу в надежде, что скатерть самобранка обеспечит ему поляну. Потом идет в освободившуюся ванную. Вода не бодрит ни капли. Каламбур. Он случайно, просто общение с Арсением дает свои плоды. Плоды, учитывая, что они разыгрывали историю про роды. Опять каламбур. Это уже Арсений головного мозга. Парень плюхается в кровать, обнимает подушку и готов вырубиться мгновенно. Но, когда сильно устаешь, бывает, что уснуть не получается. Лежишь заебанный, а сон не идет. Вот у Шаста такая проблемка, к сожалению, есть. Арсений берет его за руку. Антону лень сопротивляться. Даже если ему эту руку откусят, пускай. Но Попов кусаться не собирается, лишь мнет подушечки пальцев, очерчивает линию жизни и оглаживает костяшки. Грехи замаливает за проеб на сцене. — Не болит же? — Очень болит, продолжай, — вяло отзывается Шастун, но улыбается: кому массаж не понравится. Актер хмыкает и осторожно скользит выше, к запястью, к локтевому сгибу и щекочет плечо. Кожа у Антона после душа прохладная, загривок мокрый, хотя он волосы старался не мочить. Прическа-бардак, укладка для съемок растрепалась. — Это образ. — Это причинение вреда здоровью, — обиженно поджимает губы, чувствуя прикосновение где-то возле лопатки. — Ну ладно, классно вышло. Ты прекрасен, Арс, как всегда. — В курсе, — кивает Попов, возвращаясь к ладонями, разминая их. — Но скучаю по «Антося, ты девочка». Антон показывает ему язык, перехватывает инициативу целует где-то возле перстня. Попов не вырывается, смеется и расслабляется от мягких шероховатых губ на пальцах. Лучший отец, готовый впрячься за дочку, увлекается, целует в шею. Питерская манерная графиня откатывается назад, ложась на спину, и Шасту приходится двинуться следом, подстраиваясь. Арсений ловит его губы, сплетает пальцы слабо, чтобы не давить. Прикрывает глаза от попыток пробраться под футболку к ключицам и нехотя отстраняется, придерживая за плечи выпавшего из пространства и времени Антона. — Ты устал. — У меня встал. — Да, но спать ты хочешь больше. Глаза слипаются. Давай пельменей сварю, слышал, как ты в холодильнике рылся. В чем-то Попов прав, и кудрявый с него сползает, возвращаясь на свою половину кровати. Арс шлепает на кухню, шуршит пачкой, наливает воду в кастрюлю. — Забыл спросить, тебе скол… Шастуна спрашивать уже не надо. Он, запутавшись в одеяле в кучу слоев, спит шавермой. Пельмени его не волнуют. Арсений выключает плиту, убирает заморозку обратно в холодильник и аккуратно ложится рядом, чтобы слишком сильно не трясти кровать. Гасит ночник и засыпает. Лапка у Антона не болит.

***

Звонит будильник. Его бы уебать об стену, так он же в телефоне. Телефон не виноват, что в нем такая пидорская функция. И мелодия. Ей до самоубийств доводить да при допросе пытать, чтобы из преступников всю информацию вытрясти. Антон хмурится, сонно смотрит на время: на час раньше. Забыл перевести что ли? Арсений на пороге хитро щурится. Точно он устроил, чертовка. Нарывается на пиздюли? Шастун намеревается высказать все, что он думает, но, сфокусировав взгляд, отмечает, что под халатом у него вряд ли есть дополнительная одежда. Какая он сука. — Я сырники пожарил. На кухне жду. Сырники поднимают настроение. Не только оно, впрочем, поднимается. Еще Антон, который чистит зубы, умывается и даже пару раз проводит расческой по волосам. Его загримируют и причешут по-своему, смысла тратить время на процедуры нет. На столе сырники, сметана, большая чашка с чаем. Арсений мешает ложкой свой вонючий, пардон, ароматный черный кофе и халат не запахивает. Пояс на соплях держится, чтобы не развязаться и не показать все тело. Вдруг, там татуировка, которую он скрывает? Шаст видел все тело, там максимум небольшой шрам от аппендицита. — Вкусно? — Сладко. Граф понимает, что речь не про его кулинарное творение. Притворяется, будто бы не уловил. Антону на самом деле вкусно, потому что Арс готовил довольно сносно. Во-вторых, он голодный безумно, не бахнул же вчера пельменей. — Чайку подлить? Он выхватывает кружку, не дождавшись ответа, подрывается к чайнику и доливает кипятка. Шаст подходит со спины, замирает и дышит в затылок. Арсений не отвлекается, оборачивается, подавая ему готовый чай. Невинно хлопает глазами с пиздец какими ресницами. — Ты зачем на час раньше меня разбудил? — Завтрак тебе приготовил. Если лег пораньше, встать тоже нужно пораньше. Антон ставит чашку подальше от края и притягивает его за талию. Актер драму не ломает, вовлекает в поцелуй. Губы у него горьковатые из-за кофе, а халат надежный как швейцарские часы. Потому что узел нихуя не развязывается, и парню ткань мешает. Попов выскальзывает из тесных объятий, уходит в спальню. Халат все-таки распахивается, а пояс с одной стороны висит до пола, волочась полоской следом. — Ты разбудил меня потрахаться? — Ну мы же не закончили вчера. Ты отдохнул, поспал, вкусно позавтракал. Нет, если ты не хочешь, я не заставляю ведь, поспи полчасика. Заставляет. Одним своим видом без одежды заставляет. Тут слиться нереально, эротические сны замучают. После этих полчасика у него голова только разболится. Выбор очевиден. Арсений губам не противится. Для него утренний секс что-то ленивое, спокойное, что на весь день дает заряд какого-то комфорта. Минус раздражение и хуевое настроение. Плюс эндорфины, разрядка и довольная лыба Шастуна. Он по утрам просыпаться ненавидит. Если утро не наступает ближе к обеду, это блять рань. Попов же жаворонок, для него подъемы не приравниваются к смертной казни. Шаст не торопится, растягивает время, растягивает Арсения, который не стонет, а мычит, растягивает удовольствие. Толкается медленно, останавливается для поцелуев и теряет счет времени. Ему кажется, что он опоздал, что прошло дохуя касаний, и лимит исчерпан. Сжимает его член сильно, но не так, как Попов его бедную руку во время мнимых схваток. Ускоряется, спустя пару минут кончает, выдыхая. Арсу додрачивает сбито, несобранно и, сняв презерватив, падает рядом на живот. Чувствует нежную ладонь поверх своей. — Не болит же? — Очень болит, продолжай. И он продолжает, пока Антон не встает и не начинает одеваться. Кладет телефон в карман, наклоняется, целует венку на тыльной стороне, в губы и убегает: такси ждет.