Паутина

"Папа, а кто этот дядя?" Ребенок исподлобья смотрит на незнакомца в светлом плаще. Он никогда ранее не видел человека, который потревожил их с отцом завтрак, но больше в эту минуту его интересовал все же шоколад, размазанный по его лицу и ладоням. На завтрак у семьи Ли сегодня блинчики с любимой шоколадной пастой малыша, которую он предпочитает есть ложкой прямо из банки. Раньше ему запрещали есть сладкое, но многое изменилось за последние месяцы. — Здравствуй, Джисон. Я твой дядя Сынмин, — человек в плаще улыбается, разглядывая мальчика в забавной пижаме с принтом человека паука. — Я друг твоего папы. Сынмин переводит взгляд с ребёнка на хозяина дома, пытавшегося "держать лицо". Мужчина не мог поверить своим глазам, что на пороге его дома стоит человек, которого он готов задушить собственными руками после пережитых событий последних лет. Тот, кто всю жизнь был рядом, став самым близким и родным, а потом исчез, растворившись в толпе. Не было оставлено ни прощального письма, ни объяснений случившемуся. Лишь тишина длиной в шесть лет. — Минхо хён? Я могу пройти? Джисон смотрит на своего отца, затем на гостя. Он не понимает, что в воздухе повисла напряжённая тишина, которую так боятся взрослые. В детском мире всё просто — нужно лишь улыбнуться, чтобы стало легче. Мальчик протягивает руку, измазанную шоколадом, незнакомцу, улыбается, жмурясь солнечным лучам, проникающим в дом, а затем ведёт гостя в столовую. Минхо лишь крепче сжимает ручку двери, всем своим видом показывая, что не рад другу, внезапно возникшему на пороге его дома. Он сдерживает себя, чтобы не броситься на него с кулаками. Однако не может сделать это при своём сыне — это могло бы стать триггерной ситуацией для ребёнка, недавно потерявшего мать. — Сони, тебе нужно помыть ручки, — Минхо пытается улыбнуться сыну, но улыбка выходит жалкой и неправдоподобной. — Скоро придёт дядюшка Феликс, он обещал погулять с тобой, помнишь? Минхо просит Сынмина подождать его в столовой, вернее, приказывает, и его тон не предвещает ничего хорошего. Ким прекрасно понимает, что не заслуживает другого отношения после того, что сделал шесть лет назад, разрушив жизни трёх людей, включая свою собственную. Не было ни дня, когда бы Сынмин не проклинал себя и свои поступки. Если бы у него была возможность вернуться в прошлое, он бы постарался всё исправить. Но не существует машины времени, а история не знает сослагательного наклонения. Сынмин рассматривает фотографии в рамках, стоящие на камине в гостиной. На снимках изображена семья Ли. Их сын Джисон растёт активным любознательным ребенком и на снимках он всегда чем-то увлечён. Это не может не радовать Сынмина, как и широкая улыбка Минхо. Женщина на фото выглядит менее счастливой на самых ранних снимках, но после рождения ребёнка её лицо сияет, а она сама выглядит более живой. Ким грустно усмехается своим мыслям, ведь среди этих рамок есть одна со снимком, который Минхо спрятал подальше от глаз. Фотография сделана в день похорон миссис Ли. Сынмин замирает. Он замечает ещё одну рамку, которую мог бы узнать из тысячи, ведь именно он покупал ее на собственные карманные деньги двадцать лет назад. В этой рамке фотография, снятая у реки Хан. Сынмин помнит тот день, словно он был вчера. Именно тогда трое друзей поклялись, что всегда будут вместе и никогда не предадут друг друга. Дав клятву, они закопали небольшую коробку со своими сокровищами, чтобы вместе откопать её, когда им будет по тридцать лет. Первым нарушил клятву Сынмин, разрушив их дружбу. А затем Сохён, скончавшаяся на тридцатом году жизни — женщина боролась с лейкемией. Однако это был неравноправный бой, в котором она проиграла уже тогда, когда получила первый конверт с результатами анализов. Ким чувствует, как у него трясутся руки. Он почти роняет рамку, но ее вовремя выхватывают из его рук. — Тебе повезло, что Сони дома. Иначе бы ты уже лежал в луже своей крови, ублюдок, — Минхо наклоняется ближе к Сынмину, чтобы его слышал только он. Джисону не стоит знать, что его отец может быть не только милым и добрым папой, покупающим ему конфеты и игрушки. — Как тебе только совесть позволила заявиться в мой дом? — Я был на похоронах Сохён. Сынмин видит, как расширяются глаза Минхо. Он уже предвкушает крепкий удар в челюсть, но их отвлекает детский голос. Джисон уже собрал свои игрушки и готов идти гулять. В дверях появляется светлая макушка, а затем слышится хриплый голос. Сынмин даже соскучился по нему — это Феликс, двоюродный брат Минхо. В детстве он часто оставался гостить в доме Минхо, так как его родители часто уезжали заграницу. Увидев Сынмина, Феликс едва сдерживает крик, но быстро понимает, что ему стоит скорее забрать Джисона на прогулку, чтобы эти двое могли поговорить. Ким слышит, как захлопывается входная дверь. Невольно на ум приходит сравнение с капканом. Он добровольно остаётся в этой ловушке, созданной им самим. Выхода не было. Сынмин разворачивается, чтобы, наконец-то, поговорить с другом детства, ради которого совершил длительный перелет из самого Нью-Йорка, оставив все дела. Но как только он повернулся, то почувствовал сильный удар в область носа. Возможно, будет перелом. Сынмин падает на спину, запнувшись о край светлого ковра. Минхо не удовлетворён лишь одним ударом, он запрыгивает на него и осыпает ещё десятками ударов. Хотелось верить, что ему станет легче; и боль, накопленная годами где-то в области груди найдёт выход. Но с каждым ударом он лишь отчётливее ощущает, как злость закипает внутри него, а он не может выплеснуть ее. Минхо наносит удары хаотично, не понимая, куда бьёт. Он кричит от боли, хотя физическая боль сейчас преследует только Сынмина. – Я тебя ненавижу! Ненавижу! – Минхо хватает друга за воротник когда-то белой рубашки, приподнимает, чтобы заглянуть в глаза того, кто сбежал как трус, разрушив всё, что у них было. – Ты. Всё. Разрушил. Сынмин не чувствует физическую боль. Ему больно последние шесть лет. И сейчас он приехал сюда, чтобы встретиться со своими страхами лицом к лицу. Минхо трясёт. Он содрогается всем телом, а по его щекам текут обжигающие слёзы. Все эти годы ему приходилось быть сильным ради Сохён и их сына. И он не давал себе и секунды на жалость, так как знал, что не сможет собрать себя заново. Он очень скучал. — Ты был на ее похоронах, — Минхо сипло шепчет, навалившись на Сынмина всем телом. Между ними миллиметры, превращающиеся в вечность. — Ты. Был. Там. Ли едва касается губами губ Сынмина, но тут же отдёргивает себя. Прошло слишком много лет. Мужчина заходится в громких рыданиях, закусывая правую руку, чтобы заглушить внутреннюю боль. Он и представить себе не мог, что они с Сынмином встретятся спустя столько лет, и пластыри с его ран будут содраны, обнажив раны, которые он тщательно скрывает ради сына. Джисон — его смысл жизни. Минхо бросает взгляд на Сынмина, который все ещё лежит на спине. Его лицо в свежих подтёках и крови, но даже сквозь них Минхо видит, как изменился его друг. Они повзрослели. — Дерёшься как девчонка. Сынмин приподнимается на локтях. Он пытается улыбнуться, но разбитая губа даёт о себе знать. — Придурок, – Ли обессилен. Он так устал. – За все эти годы ты ни разу не написал. Ты ведь мог… Она ждала… И я тоже. Сынмину удаётся подняться. Перед глазами плывут цветные круги; такие же круги стоят перед глазами Минхо от слёз. Выплеснув эмоции, оба почувствовали облегчение, но при этом в душе каждого — оглушительная пустота. — Ей было больно? — Не больнее, чем от твоего бегства. Это сломало нас обоих. — Но это не помешало вам пожениться почти сразу же, как я приземлился в Нью-Йорке, – Сынмин находит в себе силы усмехнуться. Тогда, увидев в сети фотографии счастливых молодожёнов, он подумал о предательстве, но при этом испытал облегчение, как будто это логический финал их треугольника. – Кстати, фотографии были красивые. Я будто погулял на свадьбе друзей. Минхо громко смеётся. Он чувствует невидимые иглы ревности Сынмина, и это забавляет его, ведь именно Сынмин кинул горящую спичку — от неё начался пожар, который ни один из них не был способен потушить. — Джисон твой сын, — Сынмин не думал, что ему может быть больно так сильно дважды, но вот он слышит то, о чем никогда не мог подумать. — Сохён узнала, что беременна почти сразу после твоего отъезда. Я не мог бросить ее, Мин-а, ведь это был твой ребенок… Родители быстро все переиграли и нас поженили. А мы всё ждали, что ты когда-нибудь вернешься. — Голос Минхо становится все тише. – А потом Сохён начала болеть, и мы узнали диагноз. Сынмин обхватывает колени руками. Ему хочется стать крошечным; песчинкой, которую никто никогда не увидит. — Она до последнего дня спрашивала про тебя. А я чувствовал себя ублюдком, потому что люблю человека, в которого она влюблена всю жизнь. Минхо не может найти в себе силы, чтобы продолжить этот разговор. Он сказал всё то, что так бережно хранил в сердце на протяжение этих лет. И теперь, когда Сынмин знает правду про Джисона, Минхо чувствует некое облегчение. Хоть и не знает как теперь жить и будет ли Сынмин претендовать на своего сына, ведь он биологический отец. От одной мысли, что Ким может попытаться отобрать у него ребёнка — становится страшно. Но больше хранить этот секрет невозможно — Мин-а, попей воды, – Ли протягивает стакан другу, смотрит на своё творчество на его лице и на секунду думает, что перестарался. Но снова вспоминает через какую боль его провел Сынмин. — Пока ты был в Америке ты хоть раз… думал о нас? Сынмин давится водой. Он хочет соврать, чтобы окончательно стать козлом в глазах Минхо, но не может. Ведь он как сумасшедший думал каждую секунду о том, чего лишил себя, и как его поступки отразились на жизнях других людей. Единственное в чём Сынмин уверен — он не жалеет о том, что произошло за сутки до его отъезда. И всегда будет хранить в памяти ту ночь, когда узнал, что такое любовь. — Каждый день я думал о Сохён и о том, как подло поступил с ней. Она не заслуживала всего этого. Ты же сам знаешь, что мир был не достоин ее... – Сынмин выдерживает паузу, всматриваясь в бездну в глазах Минхо. — Но ещё чаще я думал о той ночи. Я заслужил все это. — Ким шипит, прикоснувшись к отёкшей скуле. – И мне так жаль, что я мудак и заставил тебя пройти через все это, хён. Минхо по-детски шмыгает носом. Как же он хочет вернуться в детство, когда все было таким простым, и их троица была вместе. Они искренне верили, что будут вместе всю жизнь, и ничто не разлучит их. Сынмин и Сохён были обручены с рождения. Поэтому их любимой игрой была свадьба. Минхо был шафером, гордым своей ролью, но глубоко внутри он чувствовал уколы ревности. Маленький он не понимал, что ревновал не красивую девочку в белом платье и с длинной фатой, которую они соорудили из белой скатерти. Это всегда был Сынмин. Как просто было спутать чувства с дружбой. Минхо с особым садизмом вспоминал их детские игры, которые были пророческими, но с небольшими изменениями. Именно он примерил свадебное платье на Сохён, давал клятву быть с ней, несмотря ни на что. Но всё то время в его сердце был совершенно другой человек. — Я не знаю смогу ли когда-нибудь простить тебя. Сынмин не может винить Минхо в этом. Он сам никогда не простит себя, потому что, зная о чувствах друга, посмел играть с его сердцем. Той ночью они напились, просто потому что им хотелось. И даже после фразы Минхо "Пожалуйста, остановись, если ты хоть на один процент не уверен в этом", Сынмин не смог перестать целовать губы, которые так послушно тянулись к нему. Утром он убежал, даже не выпив кофе, не способный посмотреть в глаза другу детства, а на экране телефона было больше тридцати пропущенных от его невесты. Паутина. Сынмин ощущал себя загнанным насекомым, запутавшимся в хитроумных сплетениях. И единственным выходом он видел бегство. Он улетел из страны без сожалений, оставив своё сердце в комнате Минхо; с осознанием, что оно всегда будет принадлежать ему. — Ты разрешишь мне общаться с твоим… нашим сыном? Минхо разрывает изнутри. Двадцатилетний он отдал бы все на свете, чтобы услышать эту фразу. Но утекло слишком много воды, а раны не затянулись. Ли полагал, что пошлёт Сынмина обратно в его Америку, но всё, что он может сделать сейчас — это обнять Сынмина, крепко прижавшись к нему всем телом, вдыхая такой незнакомый, но родной запах. Они смогут разорвать паутину.