Они бы поговорили ещë, однако ни слов, ни времени уже не осталось. Это их последний вечер.
Кэйа и Дилюк сидели перед камином, каждый думал о своëм. Время от времени один неуверенным движением касался руки другого, но прикосновения были недолгими. На них не оставалось сил.
Время шло слишком быстро. Его слишком мало. Слишком. Они вдыхали лëгкий запах горящих дров, наслаждаясь им в последний раз. Почему-то обоим интуиция подсказывала, что видятся они последний раз, прежде чем оказаться в могилах.
Никто из них не знал, что сказать. Слова закончились. Воздух закончился. Закончились слëзы, все они были оставлены в подушке ещë прошлой ночью. Не заканчивалась только любовь. Хотелось заплакать, закричать, броситься в чужие тëплые и любящие объятия и никогда никуда не отпускать, но что-то не давало этого сделать, будто стоял барьер, через который никак не пробиться.
Дилюк сидел на стуле, сгорбившись, и наблюдал за языками пламени в камине. Они были такими родными ему, ведь это его стихия. Он не хотел никуда идти. Но он должен был. У Рагнвиндра были свои счëты с Фатуи и Бездной. И, по его плану, он выдвигался на следующий день. Он знал, что живым он вряд ли вернëтся. Но он попытается. Руки дрожали, иногда сжимаясь в кулаки. В душе было пусто, словно прошëлся ураган, ничего за собой не оставив. Это «ничего» нещадно на него давило, не давая и вздохнуть. В ушах звенела удушающая тишина, ничего не могло её прервать. Хотелось закрыть глаза и раствориться в воздухе, пропасть восвояси. Только не идти на верную смерть, что уже вытянула свои костлявые руки в его сторону, принимая в свои ледяные объятия. Дилюк взглянул на Кэйю, и перед глазами в вальсе закружились воспоминания, связанные с ним. Как они вместе встречали рассветы и закаты, как целовались в тени деревьев. Всë было уже позади. Дилюк знал, что всем тем планам, что они строили на будущее, сбыться не суждено. Он чувствовал себя лжецом. Лжецов он презирал всю жизнь. Теперь — себя в том числе.
Кэйа вжался в стул, потирая трясущиеся руки. При каждой не самой хорошей мысли по спине пробегал табун мурашек. Его словно охватывал холод, ему казалось, что он вот-вот покроется льдом и превратится в нетающую ледяную скульптуру, которая на веки вечные запечатлит все метания его души. Он действительно не находил себе места. Одной ногой уже в могиле — что думать? Вновь бушует орден Бездны, вновь в Ордо Фавониус не хватает людей, а потому в эпицентр событий отправляют именно его, с маленьким отрядом. Они не справятся, какими бы профессиональными воинами они ни были. А случилось всë слишком неожиданно. Прямо у стен города стали появляться маги Бездны, и, когда удалось пленить и допросить одного из них, стало ясно, что уже слишком поздно. Альберих уже видел свою смерть. Его возьмут в плен, будут долго пытать и допрашивать, а потом, когда станет ясно, что ни единого слова он не выдаст, его бросят умирать в глубокую яму, откуда он, такой обессиленный, не выберется и умрëт там от голода, пока всë это время на него каждый день будут глазеть монстры Бездны и плевать ему в лицо. Или ему публично отсекут голову, выставив это как развлекательное шоу. Об этом не хотелось думать. От этого Кэйю с ног до головы пробирала дрожь. Он не хотел идти туда. Но он должен был. Время вспять не повернуть.
Последний вечер должен быть проведëн достойно. Они разделили его в компании друг друга. Однако перед смертью не надышишься, и этот вечер был слишком маленьким отрезком времени.
— Дилюк, — прервал Кэйа гулкую тишину и тут же замолчал.
— Что? — едва слышно отозвался Рагнвиндр, переведя тяжëлый уставший взгляд на Альбериха.
У обоих под глазами красовались огромные синяки — результат бессонных ночей. Немного покраснели глаза — оба старались сдерживать слëзы.
— Может, обнимемся? — ещë тише сказал Кэйа, отведя взгляд в сторону. Он был готов смотреть куда угодно, но только не на своего возлюбленного, которого навсегда потеряет буквально спустя несколько часов.
Дилюк молча придвинул стул ближе, так, что он боком соприкоснулся со стулом Кэйи. Сел рядом. И Кэйа немедленно заключил Дилюка в крепкие объятия, положив голову тому на плечо. Рагнвиндр ответил тем же. Они прижимались друг к другу так, что казалось, что вот-вот треснут рëбра. В эти объятия, последние объятия, они хотели вложить все те чувства, всю ту любовь, что они больше никогда не смогут разделить вместе.
— Прощаться потом будет ещë больнее, — Дилюк констатировал факт. С этим нельзя было поспорить.
— Я знаю, — ответил Кэйа, уткнувшись лицом в чужое плечо. — Я бы отдал всë, лишь бы не идти туда.
— Нам придётся уйти, — Рагнвиндр нежно перебирал мягкие пряди синих волос, блестящих в свете пламени камина. Он вдыхал такой любимый ему запах, пытаясь запомнить его на всю оставшуюся жизнь, которая оказалась столь короткой.
Хотелось сказать что-то ещё, но горло сводило от подступающей истерики и слëз. Ничего уже не изменить, уже слишком поздно. Их разлучит смерть, в точности как они и обещали друг другу.
Они пытались смириться с тем, что друг друга потеряют. Но не могли. Уже потеряли когда-то. Этого хватило с лихвой.
Дилюк оторвался от объятий, аккуратно обхватил руками лицо Кэйи. Щëлкнула застёжка повязки, которая уже в следующую секунду лежала на полу. Рагнвиндр смотрел в глаза напротив. Его брала дрожь от осознания того, что он смотрит в них последний раз. Что больше никогда не увидит за ними далëкие ледники, глубокий океан и лазурные небеса. Альберих смотрел в ответ. Смотрел на языки пламени, бушующие в чужих очах, в этих глазах он наяву видел кровь, что проливалась в жестоких битвах.
— Я не хочу умирать, — прошептал Кэйа, потянувшись дрожащими руками к лицу напротив. Дилюк в ответ молчал. Он тоже не хотел. Но сказать ничего не мог. В горле стоял противный ком, мешающий и речи, и дыханию. Даже сглотнуть было невозможно.
Альберих притянул Рагнвиндра чуть ближе к себе. Он, едва касаясь, обхватил его шею холодными дрожащими пальцами. Они и правда были холодными, скорее напоминали лëд. В следующее мгновение Кэйа нежно коснулся своими пересохшими губами чужих, а когда он получил ответ на поцелуй, из глаз с новой силой ринулись слëзы. Сдерживать их стало невозможно. Кэйа приоткрыл глаза — он мало что мог видеть, ведь всë было размыто из-за пелены слëз — но он смог увидеть одно. Дилюк тоже плакал. Не похоже на него. Правда, его маска безразличия уже потеряла смысл. Ему осталось недолго. Им осталось недолго.
На долгий поцелуй не было сил. Вскоре они оторвались друг от друга, вновь сливаясь в объятиях. Кэйа вцепился в сюртук Дилюка, сминая его в кулаках. Он сжимал его так крепко, как только мог, не хотел отпускать. Дилюк сжал жилет Кэйи — тоже не хотел отпускать. Они были готовы расплатиться всем, что имели, только не уходить.
По щекам уже не текли слëзы. В глаза словно забился песок, они стали сухими. Но оба всë ещё плакали, без слëз, но это был плач. Последний плач. Они уже достаточно окропили землю солëным дождём.
В открытое окно задувал ветер. Прохладный, нëсший с собой аромат травы с полей. Там, далеко, откуда родом эти ветра, было тихо и спокойно. Они мечтали оказаться там, вдали ото всех. Где им не нужно жертвовать собой.
Они были сильно истощены. Крайне. Но сон не шëл. На обречённых душах бушевали шторма, чередуясь с пустотой. До утра они просидели, не отпуская друг друга. Однако этого было мало.
Тяжело жить, зная, что смерть уже дышит в спину.
Проведи они этот вечер без тонны беспокойства и скорби, он был бы лучшим — вакуум этого вечера.
***
— Обещай, что вернёшься живым, — говорил Дилюк Кэйе. Они стояли у городских ворот, Альбериха уже ждал его отряд. С неба падали мелкие капли дождя, давая знать о том, что вскоре он сменится скорбящим ливнем.
— Если я выживу, а ты нет, я не переживу твоей кончины. Если мы умрём — то вместе. Если мы обречены — то вместе.
Они обнялись. Снова. Объятий было слишком мало. И ничего уже с этим не сделать. Уже слишком поздно.
— Я люблю тебя, — в один голос сказали они.
Дилюк взглядом провожал Кэйю, который уходил далеко-далеко, теряясь в тумане. Вскоре его фигура превратилась в едва заметную точку.
Рагнвиндр взял меч, оставленный им у стены. Взглянул на своё отражение в лезвии. Дилюк измотан. Его конец уже близок.
***
На винокурне стало холодно. Там уже долго никто не появлялся.
В штабе Ордо Фавониус тоже стало холодно и пусто. Было потеряно множество людей. Кто-то погиб в бою, кого-то пленили, кто-то вернулся со смертельными ранами, а кто-то без вести пропал, и судьба их неизвестна.
Улицы города опустели. Оставшиеся в Мондштадте люди были в трауре. Они провожали тех, кто погиб за их счастье. И рыцари, и простой народ, даже женщины и дети — они покинули эту землю во имя мира на ней.
Однако больше всего внимания получили две могилы, что теперь стояли рядом. На одной лежало несколько скромных букетов лилий калла, на второй — бутоны светяшек, в ночи излучающих тусклый свет.
Нервно касаюсь кудрей из золота
Мне, к сожалению, нельзя теперь так сказать
Но сердце мое тобою измотано.
Я смотрю в твои голубые глаза
Они и вправду глубокие, как океан
Мне правда нельзя теперь так сказать
Но я говорю, говорю это сам»