Перед бурей

— Как продвигается подготовка к прибытию балаатской делегации? — императрица Хильдегарде неторопливо шла по тщательно выметенным дорожкам сада. Подстриженные газоны, разбитые цветники и отсутствие хоть каких-нибудь деревьев гарантировали, что ее разговор с предупредительно отстающим на полшага главой службы безопасности не будет подслушан. — В соответствии с графиком, Ваше Величество. От пресс-службы Фредерики Гринхилл-Ян прислали на согласование список аккредитованных журналистов. Как раз заканчиваем проверку. — И во сколько же раз количество журналистов в делегации превышает количество членов парламентского большинства? Демократическая пресса вызывала отдельную головную боль. Ни Фернер, ни Хильда не верили в абсолютно независимые СМИ, а газеты и передачи автономии в последнее время все сильнее подыгрывали реваншистам. — Побольше тех, кто будет на трех разворотах костерить моего стилиста, туфли и макияж и хвалить наряды принцессы Грюнвальд. И поменьше тех, кто поминает в каждом абзаце адмирала Яна и его наследие. — То есть запретить их всех, Ваше Величество? — тяжеловесная ирония Фернера, давнего соратника, на секунду разгладила морщинку между бровей Хильды. — И получить ушаты обвинений в ущемлении свободы слова в качестве подарка реваншистам? Нет уж, пусть лучше превозносят вождя демократии и его… как там — «достойных наследников, подхвативших из мертвой руки упавшее знамя свободы». А еще говорят, что пафос — это наша национальная черта. — Мы можем указать им на тенденциозность подборки. И потребовать включить туда больше оппозиционных источников. — Тех, которые вообще предлагают отложиться и напасть на нас прямо сейчас? И обвиняют парламентское большинство в трусости и «предательстве национальных интересов»? Эти шавки просто вне себя от визита Фредерики. «Демократия в лице Первой Вдовы едет на поклон к узурпаторам». Нам нужны садоводческие журналы, кухня, мода, научно-популярные каналы — пообещайте им экскурсию по бывшим виллам Рубинского с непременной дегустацией из его погребов. Исторические обозрения — хотя, пожалуй, эти тоже будут лишними. — Ваше Величество, насчет наследника… — Я сама его проинструктирую. Впрочем, в нем я уверена даже больше, чем в себе. Когда по программе запланировано посещение мавзолея Его Императорского Величества? — В первый же день визита, немедленно по приземлении шаттлов делегации. Чтобы сразу расставить все точки над «и». Хильда кивнула и надолго замолчала, остановившись возле фонтана и делая вид, что любуется игрой сверкающих на солнце струй. Глава парламентского большинства, политический тяжеловес, одна из самых влиятельных людей Балаатской автономии, Фредерика Гринхилл-Ян, — «Первая Вдова», как льстиво называли ее эти демократические писаки, — ненавидит кайзера Райнхарда Первого. Пусть тот уже 20 лет как мертв. Когда-то для Хильды оказалось своего рода потрясением узнать это, обнаружить столь глубокое личное чувство за безупречным фасадом этой женщины. Выросшая из скромной тени подле титанической фигуры своего мужа, Фредерика все говорила и делала идеально. Она прекрасно выглядела, не совершала ошибок, не попадала в скандалы, активно занималась благотворительностью. Пресса ела у нее из рук. Долгое время она не считалась самостоятельной фигурой — женщина, больше известная благодаря фамилии, не какими-то выдающимися заслугами. За ней стояла клика влиятельных военных Балаата — бывших соратников адмирала Яна. Со временем она заручилась мощной поддержкой промышленных групп — компьютерные автоматизированные системы, военный комплекс, тяжелое машиностроение. Балаат сделал ставку на высокие технологии, и Фредерика умело выбивала преференции и налоговые льготы для «своих друзей», в советах директоров нет-нет, да мелькали знакомые по Изерлону фамилии. Пока Хильда давила мятежи на окраинных планетах, отчаянно искала кадры и решала проблемы наследника и его не в меру резвого бывшего лучшего друга — этой занозы Ройенталя-Миттермаейра, Фредерика копила власть и влияние. Одни за другим замолкали ранее громкие голоса тех, кто считал, что Вдова сколачивает себе капиталец, грамотно разыгрывая карту своего знаменитого супруга — мученика демократии. Фредерика во многом и была создательницей этого образа, уж кому, как не Хильде это знать. Она даже переняла у демократки некоторые приемы для построения культа личности Райнхарда, хотя в силу традиций обожествление великого кайзера и так прекрасно ложилось на имперскую почву, укрепляя власть его наследника. Фредерике приходилось тяжелее, но справлялась она прекрасно. Мавзолей и музей Яна Вэньли на Хайнессене считался главной достопримечательностью и архитектурным шедевром монументализма. Хильда нежно улыбнулась. Ничего, гробница императора Райнхарда, возможно, претенциозна и старомодна, но главе демократов придется ехать из космопорта прямо туда, улыбаться на камеры, класть цветы к подножию огромной статуи… О, Фредерика, конечно, все поймет правильно, и вряд ли станет любить династию Лоэнграммов больше. Но Сунь-Цзы еще тысячи лет назад писал: «Если ты слаб, покажи противнику, что ты силен». «Я знаю, что это ты тайно вскормила реваншистов. Ты вырастила на имени своего мертвого мужа, как на удобрении, семена новой войны. Ты — смертельный враг династии, а значит, моего сына. Но я тебя не боюсь. Ты столь же жалка в своей сумасшедшей ревности и фанатизме, сколь и опасна. И ты летишь сюда, за полгода до коронации Александра и подтверждения Балаатской автономией своей верности Империи и короне. А это значит — вы еще не готовы. И не будете. Я не дам вам такого шанса».

***

Шаттл коснулся искусственного покрытия и весело покатился по взлетной полосе принимающего терминала. Далее балаатской делегации предстояло путешествие орбитальным лифтом вниз, на поверхность столичной планеты Галактического Рейха. Фредерика изящным движением расправила юбку и закрыла глаза, восстанавливая в памяти все подробности программы и церемониала, согласованные до мельчайшей запятой. Пунктом первым у нас акт поклонения останкам узурпатора, а как же. «Боже, Хильда, как же ты мелочна. Впрочем, в этом вся ты». Через полгода коронация нового кайзера и подтверждение Автономией вассальных клятв. Целая вечность, если уметь ею правильно распорядится. И сейчас стоит использовать уникальную возможность посмотреть на наследника Лоэнграмма вблизи. «Если жизнь выдает тебе лимоны, сделай из них лимонад» — так, кажется, звучала древняя поговорка со старой Терры. Фредерика, помимо приготовления лимонада, знала еще тридцать три способа использования имперских лимонов в военно-политической кулинарии. Она училась у лучших. Как и Юлиан. Фредерика помрачнела. Минц недавно занял кресло Главы комитета по обороне и вооружениям — ключевой пост для ее планов. И его позиция… Фредерика назвала бы ее слишком умеренной. Юлиан совершенно точно не в восторге от риторики реваншистов об восстановлении Альянса в старых границах и отложении от Империи. На последнем ужине на вилле Багдаша он четко дал ей это понять. Впрочем, все еще может поменяться. Ее мысли вернулись к Александру-Зигфриду. Милый мальчик. Внешне в нем не было ничего от блестящего отца. Ни золотой сияющей гривы, ни сшибающей с ног харизмы, ни ледяного огня в глазах, создающего вокруг полосу отчуждения, через которую смог пробиться только тот, кто пробивался везде и всегда. Фредерика мило улыбнулась сидящей в шаттле напротив главной редакторше толстого журнала о уютных домах и семейных ценностях. Редакторша расплылась в ответной улыбке и быстро затараторила. Оказывается, они даже были представлены друг другу на каком-то рауте, и сейчас дива пера намекала на интервью. — Конечно, согласуйте это с моей пресс-службой. Ваша последняя колонка по проблеме интеграции военных сирот подняла действительно важные вопросы. Я отметила для себя одну мысль… Слова текли гладко. Память будто сама, без участия сознания, извлекала из бездонных кладовых нужные кусочки паззлов и складывала их в нехитрый узор из лести, иронии, открытости и одновременно — пикантного привкуса эксклюзивности, прикосновения к чему-то невероятному, великому, масштабному. Они все хотят быть ближе к тебе хоть так. «Ты не замечал, но вокруг тебя всегда была толпа, не протолкнуться. Друзья, соратники, приятели, сослуживцы, подчиненные. Людей затягивало в тебя, как в водоворот, и они счастливы были быть крутящимися щепками. И я была счастлива. Как же я была счастлива своим крохам. Все они отбирали от тебя по кусочку, а потом пришел он и забрал тебя целиком. В тот самый момент, когда я наконец-то пробилась к тебе, когда ты наконец меня увидел. В тот самый момент, который стал самым счастливым моментом в моей жизни. В тот самый момент я тебя потеряла. После проклятого Вермиллиона и до самого конца ты думал, анализировал, занимался и жил только одним человеком. И умер, что-то в очередной раз ему доказав — вот таким вот радикальным образом. Потому что этой золотой твари только так и можно было что-то доказать. Он понимал только кровь и смерть, только их и ценил. Жизнь, семья, будущее — он не знал даже значения этих слов. Просто забирал все, что ему нравилось, как дракон в пещеру с сокровищами. Впору бы пожалеть императрицу, Хильда, кажется, действительно любила его. Но быстро сдалась, занялась своим ему не нужным сыном. А теперь крепит его расшатывающуюся империю, построенную на наших костях. На твоих костях». Видимо, на секунду Фредерика все же не уследила за лицом, потому что редакторша запнулась на полуслове. — У вас тоже морская болезнь? — участливо спросила Фредерика. И доверительно добавила: — Ненавижу взлеты и посадки, всегда чувствуешь себя кубиком льда в стакане после третьей. Та угодливо хихикнула. Неудачно пошутить — целое искусство, люди не любят идеальных политиков. Кстати, по прилете на Хайнессен следует организовать в прессе небольшой слив, что-то пикантное, но безобидное. Это отвлечет внимание от радикалов и их криков о предательстве дела великого Адмирала и лизании имперских сапог. Впрочем, эти ребята часто весьма полезны. Шаттл плавно выруливал к нужному терминалу. Фредерика откинулась на спинку кресла. «Эх, Хильда, Хильда… Мой муж мог бы рассказать тебе много о том, что сохранять намного сложнее, чем приобретать. А стрелять с высокого правого берега намного удобнее, и я потратила много времени на то, чтобы на него забраться. Второго Вермиллиона не будет. На этот раз мы успеем».