구미호

Чонгук смотрит на уходящего вдаль Чимина, и понимает, что хён – единственный, кого он может разглядеть в густом белом тумане, поднимающемся высоко вверх. Так, что даже солнца не видно, а вокруг только обволакивающая парня пелена и мягкая трава под ногами, неестественно зелёная для раннего апреля. И Чон почему-то абсолютно убежден в том, что сейчас ранний апрель. Чимин улыбается, оглядываясь, и еле заметно кивает головой, как бы приглашая младшего последовать за собой. Брюнет делает неуверенный шаг вперед, рукой пытается найти вокруг себя опору и кончиками пальцев чувствует жесткую кору старого дерева, когда старший растворяется в немыслимо близкой и пугающей пустоте тумана. «Подожди!» – хочет крикнуть вслед Чонгук, но голос парня будто тонет в окружающем пространстве, глушится глубиной серого океана. Пак появляется снова, теперь чуть дальше, выглядывает из-за дерева, словно ребенок, играющий в салки, и широко улыбается. Одной рукой обнимает толстый ствол дерева, другую протягивает младшему. Чон снова делает неуверенный шаг навстречу другу, и по какой-то причине чувствует неумолимую тревогу, щекочущую ребра. Тревогу за что (или за кого)? Всматривается в знакомый силуэт несколько секунд, ищет подвох в пространстве вокруг и ясно ощущает, как сердце пропускает несколько ударов. Пятится назад, борясь с желанием развернуться и бежать со всех ног. Отчего-то предельно уверен в том, что убежать не сможет, сколько бы сил не прикладывал. У Пак Чимина хитрые, неестественно яркие, голубые глаза, широкая улыбка на лице и торчащие из-за спины хвосты, чем-то напоминающие лисьи. Чимин заливается смехом, и его глаза снова становятся похожими на полумесяцы. Парень заметно опьянел, что в принципе не удивительно, учитывая сколько пива он выпил до этого. На щеках выступил легкий румянец, и Чонгуку не совсем понятно от чего конкретно: то ли от сильного приступа смеха, то ли от алкоголя, то ли от всего сразу. Одно ясно точно: если соседи решат быть чуть менее терпеливыми, чем обычно, то они вполне могут вызвать полицию из-за шума. – Тут становится прохладно… Пак наконец берет себя в руки, но несмотря на это по-прежнему не может сдержать улыбку. Выдыхает, натягивает рукава лонгслива на пальцы и вопросительно смотрит на младшего, ожидая, когда тот поймет очевидный даже дураку (по скромному мнению Пак Чимина 1995 года рождения) намек и предложит вернуться в комнату, такую теплую и зазывающую. – Может, тебе плед принести? Не думаю, что это хорошая идея – возвращаться в тепло. Тебя же развезет окончательно. Чимин обреченно выдыхает и кивает в знак согласия. – Ладно, давай. Только найди уж что-нибудь потеплее. – Ага, – Чон тихо смеется и пропадает в приглушенном свете, исходящем из спальни. Чонгук возвращается спустя несколько минут и протягивает старшему нежно-зеленый плед из искусственного меха, чем-то похожим на мех шиншиллы. Садится напротив, держа в руке последнюю бутылку пива прямиком из холодильника. – Спасибо. Он не согреет меня так же, как бутылочка хорошего пива мою душу, но тоже неплохо. Брюнет смеется и отводит от Пака взгляд, а Чимин тем временем украдкой подмечает, что у младшего очень даже красивый профиль. – Итак, продолжим… мне стало дико интересно, друг мой. – Почему ты теперь говоришь как какой-то аристократ? – Чонгук возвращает свой взгляд на хёна, смеясь и искренне не понимая, что нашло на сидящего напротив. И всё-таки пьяный Пак Чимин – отдельный вид искусства. – Потому что я и есть аристократ. Слушай мой вопрос, челядь. – О-о-о, ну да, ну да. – Не докапывайся до слов. Итак, Чон Чонгук, кто я из квисинов? – А я-то откуда знаю? Чаньин, возможно. Хотя, если так подумать… – Только посмей пошутить по этому поводу, и я тебя живьем закопаю. Чонгук в ответ смеется и по инерции уворачивается, когда Чимин замахивается на него, как бы угрожая оставить горе-шутника избитым до полусмерти. Правило номер один: не шутить про рост Пак Чимина (как минимум в его присутствии). – Ладно, ладно. Может, ты пульгасари? – По-твоему я выгляжу так же? Чонгук мотает головой в ответ и старается сдерживать смех, чтобы не выплюнуть пиво на парня, сидящего напротив. – Нет, конечно нет. – А это с чего вдруг? – После того, как я встретил тебя, мне перестали сниться кошмары, – уверенно произносит брюнет, отпивая напиток из бутылки и показывая старшему сердечко из пальцев. Хён в ответ вздыхает и закатывает глаза. Кажется, что в этот момент он мог бы ладонью пробить себе лоб от испанского стыда. – Это было слишком слащаво. – Согласен, было ужасно. Ну, ладно, погоди, дай подумать, – младший берет небольшую паузу, и как будто действительно напряженно думает, пытаясь вытащить из дальних уголков своей памяти что-то ценное, – как насчёт кумихо? – Что? – Точно, ты кумихо! У тебя ведь было девять хвостов во сне. – Что за бред? – Чимин смеется, закрывая лицо рукой, – если бы я был кумихо, я бы давно съел твоё сердце… и твою печень. – «Я хочу съесть твою поджелудочную»… – Тем более кумихо превращаются в девушек! Ты облажался. Чонгук недоверчиво смотрит на блондина, щуря глаза, и лезет в карман за телефоном. – Ты подозрительно много знаешь о них… я тебе не верю. – Значит загугли, – Пак в ответ пожимает плечами и ухмыляется. Уверен в своей правоте на все сто, или даже сто двадцать, процентов. – Вот, нашёл. Я цитирую: «Кумихо могут принимать любую форму, хотя и предпочитают образ молодой девушки». Понял? – Нет, дай сюда. Чон протягивает телефон старшему и снова отпивает пиво из бутылки, с которой каплями стекает конденсат. Ещё чуть меньше половины, отлично. – Ладно, допустим. Но даже если и так, твою печень я есть бы не стал. – Почему? Влюбился? Ты от меня без ума, так ведь? Взгляд блондина буквально говорит все за него. И говорит он: «Господи боже, ты такой придурок, Чон Чонгук». – Еще бы. Просто ты выпил слишком много пива, боюсь, будет невкусно. – Ты такой бессердечный, хён. И теперь смехом заливается Чонгук, откидываясь на прохладную стену небольшого балкона в уютной двухкомнатной квартире в одном из районов Сеула. На часах около четырех часов утра, а за окном горизонт постепенно окрашивается золотыми красками с вкраплениями гранатового – цветами июльского рассвета. И никакого раннего апреля, никакого густого тумана и никакой тревоги. Только ощущение комфорта и близости с примесью свежести утреннего, по-летнему нежного, ветра. Чон чувствует, как и ему в голову постепенно ударяет градус алкоголя, и по какой-то причине опьянение дарит облегчение. По крайней мере, у парня нет необходимости быть настороженным рядом с Чимином, который сидит напротив, совсем рядом, поджав ноги к себе и закутавшись в нежно-зеленый плед из мягкого искусственного меха.

***

– Ложись, я приберусь и разбужу тебя, когда буду уходить. – Зачем? – То есть ты не будешь меня провожать? Я запомню. Чон смеется и зевает, широко раскрыв рот. Брюнет совсем не привык не спать всю ночь и сидеть на прохладном полу на балконе, краем уха улавливая пение птиц. Благодарит старшего за помощь и уходит в спальню, прикрыв за собой дверь. Получает истинное удовольствие и улыбается уголками губ, когда оголенная кожа касается прохладного постельного белья. И всё-таки есть в таких ночных встречах с друзьями нечто особенное, что-то до боли атмосферное. Что-то, из-за чего совершенно не хочется, чтобы этот момент заканчивался. Чонгук проваливается в сон почти моментально под приглушенный шум проточной воды и звон пустых бутылок. На этот раз младшему не снится ничего, и, возможно, оно и к лучшему. Чимин осторожно открывает дверь в спальню, тихо, буквально на цыпочках, подходит к изголовью большой двуспальной кровати, и неуверенно оглядывается вокруг. Выдыхает и осторожно садится на корточки, опираясь на чуть прохладную стену, выкрашенную в молочный цвет. Рассматривает мягкие черты чужого лица, и вновь ловит себя на мысли, что внешность Чона для него более, чем приятная. Длинные ресницы, аккуратный нос, милая родинка под нижней губой и небольшой шрам на щеке. Пак невольно улыбается, кладет ладонь на плечо спящего и слабо трясет, пытаясь разбудить. Получается не то чтобы успешно: брюнет всего-навсего промычал во сне, и больше не дал никакой реакции. – Я не могу съесть твое сердце, Чонгук, – еле слышно произносит старший. «Потому что каким-то неведомым мне образом ты заставил меня чувствовать что-то кроме злости и голода», – остается только в мыслях, и, пожалуй, этим словам там и место. Пак поправляет выбившуюся на лоб младшего прядь, предельно аккуратно гладит парня по спине, накрывает его ноги пледом (высшее проявление заботы) и выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. И если бы в этот момент в квартире был кто-то ещё, возможно, этот кто-то заметил бы в отражении зеркала в коридоре девять пушистых лисьих хвостов, выглядывающих из-за спины Пак Чимина.