dancing all night long

сидя в гостиной на корабле и рассматривая побрякушки, недавно ловко вытащенные из кармана какого-то богача, матвей почему-то думает, что алексу бы они понравились. просто потому что красивые. и потому что алекс любит все красивое. петербург, ворованное добро, ночное небо. и… даже без и. просто любит все красивое. сказать, что вылазка была удачной–не сказать ничего. правда, в этот раз мальчишки сами разбежались по неве, утаскивая все, что плохо лежит, без вечного надзора алекса, но и это было приятно. они вдоволь повеселились, а когда вернулись на корабль, хвастались капитану своим украденным. матвей очень хочет подняться наверх, в капитанскую каюту, и показать алексу все, что раздобыл сегодня ( мы не говорим «своровали»–мы говорим «раздобыли» ), чтобы тот порадовался. но наверху стоит странная пугающая тишина, от которой матвею становится немного не по себе. чингиз и муха ушли ещё около часа назад, граф с марго тоже куда–то укатили, махнув матвею на прощанье, и он остался один. не совсем один, конечно. с алексом в капитанской каюте. спустя еще несколько минут размышлений матвей все же решает подняться в каюту тарасова, но исключительно для того, чтобы показать ему драгоценные украшения и убедиться, что тот жив здоров и не умер в этой гробовой тишине. по крайней мере, на этой матвей рассчитывает, когда оказывается почти у дверей комнаты алекса. как высняется, это только внизу в гостиной кажется, что в каюте тихо. матвей не успевает приблизиться к дверям, как уже слышит тихие, странные звуки, похожие больше на какую-то мелодию. матвей припадает спиной к приоткрытой двери, опираясь рукой на косяк, и осторожно, как можно более незаметно, заглядывает в щёлочку. и пропадает. и скорее всего, насовсем. алекс стоит посреди комнаты с бокалом ранее украденного с княжеского бала шампанского (как алекс его ещё сохранил, матвей до сих пор не знает) спиной к двери. его фирменного пальто на нем уже нет, как и чёрной шапочки, больше похожей на треуголку пирата или же головной убор какого-нибудь жандарма. из одежды на нем только брюки и рубашка, гладкая настолько, словно он специально бережёт ее для подобных случаев. она заправлена в штаны аккуратно, без единого недочета, и тарасову явно не нужен даже ремень, чтобы подчеркнуть аристократическую изящность. в комнате играет музыка, переливчатая и легкая, будто на зеркало сыпятся маленькие бриллианты, и матвей ищет глазами источник звука. и находит. на столе в каюте стоит миниатюрная, практически декоративная шкатулка, украшенная завитками и вырезанными узорами. матвей прислушивается и убеждается в том, что звук льётся именно из этой шкатулки, и вновь переводит взгляд на тарасова. алекс танцует, еле заметно, но если присмотреться, можно увидеть, что он все же не стоит на месте. он двигается, плавно покачивая бёдрами в такт льющейся мелодии, и медленно кружится, держа руку с бокалом над головой. его глаза прикрыты, он полностью погружён в музыку и, кажется, даже не чувствует на себе матвеевского взгляда. он немного двигает головой, добавляя себе ритма, и запрокидывает голову, делая глоток шампанского. левая рука тарасова в кармане чёрных брюк, и матвею кажется, что алекс не замечает реальности, а витает где-то там, в облаках или параллельной вселенной. алекс невероятно красив. он вообще всегда красив, но сейчас матвей отмечает, что в таком виде он просто великолепен. коротко отстриженные светлые волосы переливаются в отблесках пламени единственной горящей в комнате свечи, а бледная кожа полыхает, отдавая тёплым жёлтым светом. у алекса рубашка наполовину расстегнута, и матвей нервно сглатывает, видя обнаженный участок его груди. в горле пересыхает, так, что пить хочется, а в душе что-то разгорается, как свеча на столе алекса, заставляя матвея взволнованно теребить рукава свитера. тарасов ставит пустой бокал на стол рядом со шкатулкой и опирается на его поверхность рукой, склонив голову. он дослушивает мелодию до конца и тянется к заводному ключику, прокручивает несколько раз, и как по волшебству комната снова наполняется перезвоном хрустальных бриллиантов. алекс снова прячет руку в карман, отталкивается от стола и вновь пританцовывает, так, будто всю жизнь только и дела, что танцевал. вновь плавно двигает бёдрами, вновь прокручивается на месте, покачивается из стороны в сторону. он запрокидывает голову, прикрыв глаза, и поднимает руку наверх, при этом двигаясь спиной вперёд по каюте. он чувствует музыку, она словно у него под кожей, в крови, в сердце – везде, где она может быть. и алексу это нравится. матвей смущенно кусает губы, глядя, как тарасов мельком смотрит на расстёгнутый пуговицы на рубашке и застегивает их ровно до ключиц. алекс невероятно красив, и матвею очень хочется сказать ему об этом прямо сейчас. но вот музыка останавливается. останавливается и алекс, замирает на месте, все также держа руку в кармане брюк. он поворачивается, оглядывает каюту, будто ища что-то, затем смотрит прямиком на приоткрытую дверь, за которой стоит матвей. улыбается. — долго будешь там стоять или все же зайдёшь? матвей стукается затылком о стену и понимает, что сделать вид, что тут никого нет, уже нельзя. он понятия не имеет, как тарасов понял, что матвей стоит тут уже несколько минут и наблюдает за его танцами, но почему-то ему кажется, что ничего хорошего из этого не выйдет. — не прячься от меня, моть. я знаю, что ты тут уже давно стоишь. матвей заходит в комнату так, словно он в чем-то провинился и его вызвали взрослые на серьёзный разговор. вот сейчас на него посмотрят тем самым взрослым осуждающим взглядом, дадут подзатыльник и скажут, что подсматривать нехорошо. да и для полного комплекта в угол поставят. но алекс – это не взрослые. и того самого «осуждающего взгляда» у него нет. только когда муха в очередной раз неудачно шутит над матвеем. но мухи тут также нет, а значит, ничего страшного не будет. алекс жестом манит матвея к себе, а сам проходит к столу, облокачивается на него поясницей и складывает руки на груди. матвей смотрит в пол, молчит, но подходит ближе к тарасову. тот странно улыбается, даже не своей обычной усмешкой, а какой-то тёплой, обычной улыбкой, от которой матвей просто тает. — раньше не мог зайти? – абсолютно спокойно спрашивает алекс, рассматривая ещё более смущенного матвея с ног до головы. — не хотел помешать, – растерянно бубнит матвей, на секунду поднимая глаза на тарасова. — ты бы и не помешал. — но ты бы остановился. — и что? – вскидывает брови алекс. матвей секунду мнётся, не зная, как бы это помягче сказать. а алекс все также улыбается, успокаивающе, и матвей расслабляется, смотрит в голубые глаза тарасова и несмело приподнимает уголки губ. — я не хотел, чтобы ты останавливался. алекс вдруг начинает смеяться, но не зло, а по доброму, так легко и приятно, что матвей просто тает и растворяется в этом смехе. он взглядом ловит улыбку алекса, такую искреннюю и спокойную, какой он никогда не улыбался при других. кажется, что алекс улыбается так потому, что матвей здесь. тарасов встает и подходит к матвею – его лицо сияет, а в глазах пляшут смешинки. он вдруг берет матвея за руку, проводит большим пальцем по ладони, вызывая ворох беспричинных мурашек, и улыбается, видя, что матвей заливается краской. алекс наклоняется к чужому уху, обжигая шею дыханием, шепчет почти интимно. — хочешь, я всю ночь буду танцевать? матвей теряется – в пространстве, во времени, в чужом запахе и голосе, во всем. сердце заходится в бешеном ритме, будто вот-вот проломит грудную клетку, а душа начинает петь и заливаться соловьем. — зачем?. – тупо спрашивает матвей, пытаясь увильнуть от проницательного алекса,но не удаётся. он натыкается на эти голубые замёрзшие льды в его глазах и вновь пропадает, как в первый раз. — потому что ты этого хочешь. алекс все ближе, и матвей вдруг чувствует чужие губы на своих–отчего то прохладные, шершавые, но такие желанные. он не успевает и ухнуть, как тарасов обнимает его за талию, прижимает к себе и снова целует, целует не останавливаясь. непослушными пальцами матвей хватается за чужую рубашку, стараясь быть ещё ближе, чем это возможно, и тоже целует, так, как всегда хотел. и отрывается только когда дыхания уже не хватает. алекс хитро, но незлобно улыбается, а матвей моментально краснеет и прячет лицо в груди тарасова, обнимая того поперёк талии. тот гладит по волосам, целует куда-то в макушку, и матвею так хорошо, словно он снова беззаботный ребёнок, нашедший прекрасную игрушку. вот только алекс – совсем не игрушка. это целая вселенная. матвей наконец отстраняется, поднимает голову, чтобы видеть глаза алекса, смущенно улыбается. шепчет. — хочу. тарасов улыбается и снова целует, прямо в губы, легко и ненастойчиво, а матвей стоит и улыбается, как дурак. потому что знает – этой ночью алекс будет танцевать только для него.