кожа сладкая сахар сахар

под каждым твоим касанием под каждым из поцелуев распустится по бутону красные кляксы маков красное красное поле нет ни меня ни простыни только твой волчий голод только мое молчание я говорю субтитрами ты на меня не смотришь Дзёси Икита

Инупи – послушный игрушечный мальчик, шарнирная куколка с неразвитой волей и несозревшим взглядом; взглядом бледно-голубым, кожей белой, ещё не налившейся кровью и силой. Инупи – цветочное поле, белоколоссное, белотравянное. Инупи – цветочное поле, и глаза Коко – его звёздное небо, под которым распускаются ночные бутоны. Бутоны цвета бордо, сангины, люминесцентно красного. Крика под собой Коко не слышит – Инупи не кричит, он терпит боль сквозь сжатые зубы и зыбучий мрак перед глазами. Но он чувствует то, как Инупи вздрагивает, крупно и поражённо, чувствует его гулкое сердцебиение в груди – такое близкое, будто кожа вот-вот разойдётся, обнажая Коко вид на заячьи напуганный кроворитменный орган. Они оба знают – Коко съел бы сердце Инупи прямо под его потускневшим взглядом. Крика под собой Коко не слышит; рук на себе Коко не чувствует. Когда он в следующий раз увидит запястья Инупи, они будут цвета пурпурного сердца, аспидно-синими, византийскими. Он любит эти цвета, почему-то до странного любит их на Инупи. Любит, что Инупи потом морщится, когда его запястья облегают чернодраконьи перчатки; что у него краснеют щёки, когда Коко смотрит на эти отметины. Ему нравится вгонять его в краску. Ему нравятся цвета. Тело Инупи мудрее Матери Природы, оно выходит за радужный спектр, оно выходит за пределы возможного. Коко, сидя в библиотеке, время от времени пролистывает учебник по колористике. Это цвет ногтей Инупи; вот цвет его глаз; цвет его языка; цвет головки его члена. Коко учит названия цветов по Сейшу. Бутоны – цвета бордо, сангины, люминесцентно красного – любимые цветы Инупи, и Коко выращивает их по его стыдливому заказу. Инупи нравится, когда медсёстры забирают из его тела цветочный сок, Инупи исступлённо смаргивает наслаждение под насмешливым взглядом Коко. Бутоны тоже истекают цветочным соком. Цвет – болгарский розовый. На вкус – тоже розовый, грубовато-нежный и вязкий, как переспевший фрукт. Коко помогает бутону распуститься, выдирает его из тела-почвы Инупи острыми зубами. Он чувствует на дёснах, языке и губах кровь. И смотрит на кожу Инупи. Кожа – болезненно белоснежная, чуть мертвенная от боли – цвета шампанского. Но щёки – розово-лавандовые. Коко решает, что можно продолжать, хотя не получает вербального разрешения. Цвета говорят громче. Губы, распухшие – дыня крайола – молчат. Глаза, влажные – ниагара – бездумно смотрят вверх. Ещё несколько бутонов на ключицах Инупи – самозабвенно и беззастенчиво. Коко задыхается и захлёбывается пряным запахом, идущим от безвольного тела. Воля Инупи в его, Коко, руках: воля Инупи прошла мимо Инупи, прямо ему, Коко, в руки. Потом ниже – ниже он любит сильнее, потому что звуки над ним становятся интереснее. Инупи чуть шипит, когда почки бутонов отпечатками зубов распускаются вокруг его соска – сначала одного, потом другого. Его тело странно дёргается, когда Коко пытается приласкать соски пальцами, как будто тело хочет попросить остановиться. Коко замирает, слушает; но Инупи лишь выдыхает, хрипло, протяжно. Молчит; дыня крайола – молчит. Ниагара – бездумно смотрит вверх, наполняясь тяжёлым лазурным блеском. У Коко в груди сжимается его кроворитменный орган – ошибочно-фатально неверно. Он прикусывает сосок – не до крови, не сильно даже; но Инупи реагирует ярко – миндальным криком. Его скулёж цвета ванили. И крик, и скулёж – вкусные. Коко подтягивается, чтобы попробовать их на вкус. Коко в него вцеловывает железное и вязкое, Инупи отвечает солёным и влажным. Коко бьёт его раскрытой ладонью по бедру, и Инупи, размыкая дыню крайолу, обещает не плакать. Меньше всего Коко хочет видеть слёзы; меньше всего – Коко знает – Инупи хочет его расстраивать. Поцелуи от лица к животу почти нежные, и Инупи, чувствует Коко, задыхается от контраста. Поцелуи – лепестки бутонов. Бутоны жёстче и беспощаднее; лепестки – их блудные дети, оторвавшиеся от этой жестокости и беспощадности. Коко скользит губами по тазобедренной косточке, она почти помещается у него между зубами, но он не хочет её кусать. Следующий бутон пробивается на внутренней стороне бедра – там, где его ждут, – и крик Инупи становится ярче и темнее – неожиданная марсала. Марсала, как думается Коко, хороший цвет. Он ждёт, что бутоны, напившись криком Сейшу, отцветут марсалой. Когда бутоны отцветут, Коко заставит Инупи раздеться, лечь на спину и развести ноги. Марсала – хороший цвет. Ещё лучше – хороший вкус. У Инупи сладкая, сахарная кожа, как у сказочного принца. Сказочные принцы – всегда хрупкие, но сильные. Инупи хрупкий, но сильный – тоже. А у Коко на языке яд, как у змеи; у него змеиный взгляд. Он съест Инупи целиком. Он будет вгрызаться в его сердце, пока оно, обескровленное, не станет призрачно-белого цвета, на вкус как карамель. Белёсая полупрозрачная сперма пачкает Инупи живот, и Коко размазывает её по коже, потому что ему нравится дразнить его обманчивой лаской. Ему нравится чувствовать, как тело Сейшу расслабляется под его руками и поцелуями – всё, чтобы потом впиться зубами в тонкую сахарную кожу. Инупи – здесь – ведёт себя громко, кричит. Крик бесплодный – просто протяжный звук, просто длинная гласная, в крике ни мольбы продолжить, ни просьбы остановиться. Коко знает – Инупи терпит. Инупи – послушный игрушечный мальчик, шарнирная куколка с неразвитой волей, кровоточащей цветом махагоны. Ему больно, но он не позволяет себе управлять Коко – только не Коко. Раздражение зудит под рёбрами, и Коко испытывает Инупи, глядя на то, как его дрожащие бёдра цветокровоточат. Инупи, глупый-глупый Инупи, наверное, думает, что сам попросил Коко об этом. Коко смотрит на ошалелый цвет ниагара. Лазурь в уголках глаз ловит взгляд Коко, и дыня крайола сбивчиво извиняется, шепчет, что всё в порядке, что можно продолжать, хотя всё в явном непорядке и продолжать нельзя. Коко слушает цвета: представляет сангину, византийский и марсалу. Представляет, чувствуя, что глаза слезятся от обилия цветов. Глаза слезятся от обилия цветов, раздражение зудит под рёбрами. Коко с силой раздвигает Инупи ноги и грубо разрабатывает его, надеясь, что его остановят. Как и обычно, его не останавливают. Как и всегда, он чувствует, что лазурь смотрит в его собственный чёрный янтарь. Как и всегда, Инупи молча подаётся навстречу. Потому что Коко так хочет, думается Инупи. Потому что Инупи хочется, чтобы Коко так хотелось, думается Коко. Цвета смешиваются в одну мешанину, в серовато-коричневый, в бистр и сепию. Коко не любит эти цвета. Коко не любит насмешливо смотреть на то, как Инупи наслаждается кровопусканием. Коко не любит насмешливо смотреть на синяки на руках, не любит насмешливо смотреть на яркие следы, которые он сам оставляет на Инупи. Если бы сердце Инупи оказалось в руках Коко, он расплакался бы как дитя. Но Инупи нужно не это. Инупи считает, что он заслуживает истязания, а Коко не может вверить его в руки безразличных и жестоких незнакомцев. Он входит в него резко, цвета смешиваются в серовато-коричневый, в бистр и сепию. Коко прикрывает глаза, и под веками его встречает сплошной чёрный. Он двигается в Инупи, пока тот стонет от того, как член попадает по простате, и представляет, что всё у них хорошо. Когда он кончает, его янтарь водянится. Он не даёт Инупи прийти в себя – переворачивает и развязывает ему руки. Инупи заламывает их перед собой, разминая, а потом поворачивается. Рассеянный цвет ниагара смотрит внимательно, удовлетворённый своей болью. Сахарные руки обнимают Коко, прижимают чужое лицо к розово-лавандовому плечу, будто тронутому стыдом. – Не плачь, – тихо, безэмоционально почти успокаивает его Сейшу. Коко проглатывает крик – тускло-амарантово-розовый – и сглатывает слёзы – гридеперлевые. Меньше всего, знает Коко, Инупи хочет видеть его ненависть ко всему цветному.