Одуванчик

*** Вечерние солнечные лучи разрезали вялую, немного пожухлую листву деревьев, накладывая мозаику теней на траву. Ковер растительности нежно шуршал под порывами ветерка, летнего, уже прохладного, близкого к морозной осени. Головки клевера кашки тихонько качались, запевая вместе с остальными травинками приятную шуршащую песню. Кроны деревьев баритонно подвывали траве, пошатывались, шелестели. Птицы мирно заводили свои короткие трели и быстро замолкали в этом потоке вечернего спокойствия. Лес тонул в крепком запахе камеди и смолы, душистые ели распахивали свои пушистые лапы, жадно охватывая пространство. Острые ветки дуба стремились в стороны и к солнцу, а нежные пряди берëзы переплетались и завивались над побережьем реки. На лесных тропинках лежали сухие листья, тонкие тростинки, посохшие и сморщенные от солнца и душной теплоты земли. Вдоль тропок лоснилась еще живая зелень, шушукающаяся в тени. Все дремало и засыпало в греющей слух тишине. Бамблби сидел на холме, усеянном желтыми, охровыми одуванчиками, рассматривая Краун-сити в вечернем наряде: стëкла небоскрёбов, как чешуя ящера, блистали огнями, задавая нежно-лазуревый блеск, а мост сверкал янтарными лучами заходящего светила со всех сторон. Сайдсвайп усаживается рядом, поглядывая на Шмеля голубой оптикой. Красный металл красиво отражает вечернее небо, окаймляясь лучиками солнца, тонкой лентой бликов. Светодиоды аккуратно мерцали бирюзовым в тени широких крон деревьев. Сайдсвайп срывает один одуванчик, растущий среди своего родного множества, и подносит его к лицевой, пристально рассматривая. — Одуванчик... — произносит он задумчиво. — Что, прости? — Одуванчик... Цветок, имеющий мощную корневую систему, относящийся к семейству Астровых или Сложноцветных... Рассел мне рассказывал о цветах, растущих на этой планете. Больше всего мне понравился одуванчик. Он желтый, яркий, привлекает внимание. — Не думал, что такие крохотные создания, как цветы, могли бы тебя заинтересовать! — Бамблби развернул корпус к своему красному другу и напарнику. — А вообще Земля красива, правда? И вода, и зеленые поляны, луга, могучие леса... И все на одной планете! — Да... Действительно, ты прав! Земля удивительна... — Сайдсвайп улыбнулся натянутой улыбкой и посмотрел вдаль. Внутри что-то съежилось, сжалось в Искре, словно начало замораживать ее, заплетая в ледяной паутине горечи и некой обиды на Бамблби. Он не видел чувств Сайдсвайпа, не мог их заметить, хотя Красный так жаждал этого. Ночами Сайдсвайп лежал на спине, устремляя острый взгляд на звездное небо, усыпанное белыми крошками тьмы. Луна холодным блеском нежно касалось его металла, граней и контуров, вырисовывая таиственно-огромный теневой силуэт на поляне одуванчиков. Да-да, именно одуванчиков, ведь они напоминали о Шмеле каждый миг пребывания на цветочных полянах леса. Нежные головки цветов качались в такт ветерку, а лунный свет окаймлял их хрупкие лепестки в черной непроглядной темени. Как же это завораживало, заставляло замереть и прислушаться к тишине. Случалось, соловей, ночной певец, заведет свою печальную, как казалось Сайдсвайпу, песнь, полную отчаяния и горести. Даже в Искре что-то потягивалось и скреблось... Часами Сайдсвайп думал о Би, замечал изменения в его мимике и жестах, перемены в настроении. Бамблби был как одуванчик: такой же желтый, милый, лëгкий... хрупкий. «Одуванчик», — с ухмылкой шепчет Красный, смотря на Шмеля, который что-то активно рассказывает Стронгарм или читает наставительную рацею Гримлоку. Все-таки он красив, — проносится в процессоре Сайдсвайпа. Да, бывали моменты, когда желчная обида грызла Искру. Та самая фраза, тронувшая за живое: «А Сайдсвайп слишком безответственный, и ему нельзя доверить абсолютно ничего», но ведь это не так! Как же хотелось убедить Би, что Свайп такой же ответственный, как и Стронгарм, такой же ответственный, как Фиксит... Иногда к горлу подходит ревность, ведь Шмель относится ко всем как к равным. «Мы все равны, запомните», — цитата. Сейчас же Сайдсвайп наблюдал теплую, ласковую улыбку Бамблби, сидя на мягком ковре растительности, на зеленом холме одуванчиков. Он был так близок к объекту его тайных обожаний и одновременно так далеко за прозрачной завесой тонкого льда отторжения, ведь "роботы не умеют чувствовать". Сорванный одуванчик Сайдсвайп подносит в подбородку Бамблби: — Можно я кое-что сделаю? Совсем пустяк. — Да... Конечно. Одуванчик бережно касается лицевой Би, оставляя аккуратный желтый след пыльцы на подбородке. — Если провести цветущим одуванчиком по подбородку и останется след, значит, ты влюблен...* — Не-ет, — протягивает Желтый, — в кого же тогда? — усмешка коснулась фейсплейта Бамблби, его ясные глаза смотрели напрямую в зеркальные окуляры Свайпа, а тот лишь призадумался. — Можно я кое-что сделаю вновь? — звучит похожий вопрос. — Только закройте глаза, лейтенант Бамблби. Доверьтесь мне... Шмель кивает, прикрывает окуляры, и в один мах Сайдсвайп уже обхватывает голову Би по бокам и нежно прикасается к его губам сливаясь в чувственном поцелуе со старшим по званию. Все отошло на второй план. Это было мимолетное мгновение, полное искренности, заботы и любви. Рецепторы визжали, внутри все горело, а процессор плыл по течению забвения; легкость в двигателе и интеркулере тянулась сладкой патокой, оттягивая минуты наслаждения поцелуем. Сайдсвайп резко отторгается и отворачивается от Бамблби. — Это было... неожиданно, С-сайдсвайп, — тараторит Шмель, потирая уголки рта манипулятором. Строгий, непонимающий взгляд уставился на Красного с неким упрëком, укором. — Что ты сделал? — Вопрос, скорее, был риторическим. — Я... просто поцеловал вас, лейтенант, ведь так делают люди, когда проявляют к кому-то глубокие чувства?.. Наступило нелегкое молчание. Би нахмурился. Неужели Сайдсвайп любит? А могут ли они — роботы — вообще любить? Этот вопрос оставался без ответа. — Вы влюблены, лейтенант? Вопрос был исковерканным, неправильным, ошибочным. Колким, противным, тревожным. Бамблби не знал правильного и даже неправильного ответа. Что надо сказать? Да, Би нравилась скорость Свайпа, его бодрость и резвость, эта была любовь другая, не поддающаяся объяснению. Что-то вечно тянуло Шмеля к Красному, манило и также холодно отталкивало тонкой пленкой отторжения и боязни принятия ясного факта: роботы могут любить, любить по-своему, по-особенному. И как бы Би не разочаровывался в Сайдсвайпе, тот всегда загладит вину, извинится, попросит прощения. Тот всегда найдет над чем пошутить, всегда одарит солнечной улыбкой, греющей искру. Всегда, теперь для него — всегда. — Да, теперь однозначно да, — Бамблби кладет манипулятор на плечо верного подчинённого, разворачивая того к себе. — Теперь — только да. Они сливаются вновь в изысканном поцелуе, и последний солнечный луч пробегает между телами двух ботов, унося их тайну с собой в голубое, ясное небо. «Одуванчик», — шепчет Сайдсвайп, смотря на его любимое желтое чудо.