Ненавижу тебя

— Ты худший, Сунарин, — Атсуму с силой стискивает чужой подбородок в пальцах, впечатывая Ринтаро спиной в стену. — Да что ты, — на чужих губах, которые все еще саднят кровью из открытой раны, расцветает усмешка, которую Мия тут же стирает большим пальцем, вместе с алой жидкостью, размазывая ее по щеке. Взгляд у Ринтаро — равнодушный и холодный. Даже не смотря на ссадины после драки. У Атсуму же напротив — жадный и с ярко пылающей яростью прямо на краях хрусталика, как минимум из-за болезненного зуда в ребрах. И хоть Суна никогда не был фанатом вступать в прямой конфликт и доводить до драки — порой Мия способен выбесить даже самого безразличного человека потоком дерьма, который он не может сдержать в себе не открывая пасть. Возможно, отчасти, Суна заслужил разбитую губу словами про Осаму и про превосходство близнеца в любых планах над самим Атсуму. Но это только возможно. — Клянусь, я бы убил тебя нахуй, — Мия бегает взглядом по чужим ресницам, когда Суна прищуривается, даже не пытаясь вырваться из захвата, выстроенного чужой рукой, опирающейся кулаком о стену. — Попробуй, Мия, — Ринтаро специально делает акцент на фамилии, показывая отсутствие уникальности со стороны Атсуму. А потом сдвигается вперед, почти касаясь губами чужих и выдыхает теплым потоком воздуха. — Или ты действительно такой резвый, как и всегда, только на словах? Атсуму должен признаться, что с Суной всегда на грани от дикой злости до адского пожара. И может быть, все его ярое желание переломать каждую косточку в теле Ринтаро, услышать мольбы о прощении или раскаяние — вызваны не безумной ненавистью, а страстной пошлостью увидеть как тот просит дать больше от безысходности. Кстати, Мия понял это только сейчас. Только в момент абсолютного раздражения и жестокого презрения, когда Суна касается кончиков его губ, а потом тянет за шею к себе, давая впиться бешеным поцелуем, который еще больше раздирает открытую рану на коже. Это больше похоже на безысходность. Что-то безжалостное с попытками утопиться. Но такое непритворно приятное, что на кончиках пальцев, касающихся чужих ребер сквозь ткань рубашки тут же возникает беспричинный заряд тока, отдающийся электричеством по венам. Целовать Суну как обжигаться любимым острым соусом. Хочется сразу запить, чтобы унять зуд и покалывание, а потом, чтобы вновь насладиться вкусом — накрыть его рот губами еще раз. — Я ненавижу тебя, — Атсуму тянется к пуговицам на рубашке Ринтаро, скорее срывая их, чем пытаясь аккуратно расстегнуть. — Хочешь, видимо, намного больше. Суну всегда считали стервой у которой язык полностью вымочен в яде. Вечно провоцирующий, на чьих руках, от температуры тела, кажется, моментально высыхает даже вода. И точно также сейчас в его пальцах, медленно царапающих чужие предплечья крошится и Атсуму. У Ринтаро глаза цвета самых кислых яблочных мармеладок. Таких, что даже скулы сводит, а небо потом жжет, но ты все равно достаешь из пачки очередную. Лисьи, будто бы он заранее знает, как заманить добычу в угол, заставляя позже дрожать и отступать в попытках вырваться из колкого плена. Атсуму наваливается на него всем телом, сильнее вжимая в холодную плитку, надавливая ладонью на голые ребра, а после, скидывает ненужную рубашку на пол, тут же впиваясь паническими укусами в кожу на чужой шее. Он оставит много отметин. Десятки. Лишь бы Ринтаро потом смотрел на себя в зеркало и помнил, какой именно человек сделал это. Тот самый — ненавистный, раздражающий, кому хочется выцарапать глаза как только он открывает рот ради очередной неуместной шутки. У Суны щеки раскраснелись до яркого закатного солнца, а губы от частых поцелуев распухли до того, что от этого вида, Атсуму, кажется, сходит с ума. Уже даже ноги подкашиваются, когда Ринтаро тянется пальцами к застежке на чужих брюках, быстро скидывая их до колен. — Ты такая блядская шлюха, Сунарин, — Атсуму шипит, когда рука касается его члена, сильнее сжимая сквозь белье. Он вновь впивается поцелуем в приоткрытые губы, сразу же добавляя язык, чтобы вылизать рот, не оставив ни одного места, которое можно пропустить. — А ты хуево целуешься, — Ринтаро тянет светлые волосы на загривке, заставляя оторваться и заглядывает в глаза, в которых зрачки почти выместили медовую радужку. Он проводит широкую влажную линию языком по собственной ладони и опускает руку под край белья, заставляя Атсуму сжиматься, как запуганный зверек. Мия рассыпается в очередном стоне, когда пальцы Ринтаро размазывают выступившую капельку предэякулята по головке и набирают темп. Суна смотрит на него сверху вниз. Даже при незначительной разнице в росте, кровь бьет по вискам от ощущения хоть пары сантиметров превосходства. Он не щадит, вымещая весь гнев в резких движениях ладонью, когда Атсуму резко дергает его за плечо, заставляя повернуться лицом к стене и перенести опору на выставленные руки. — Нет, Сунарин, ты ответишь за все, что сказал мне за последний час, — сейчас Ринтаро, как лекарство, хоть и не предназначен, чтобы помогать или ослаблять боль. Но почему-то, когда кусаешь его за хрящ на ухе и опускаешь пальцы ниже, чтобы стянуть штаны до колен — хочется вытрахивать из него душу до забвения и абсолютной пустоты в черепной коробке. Суна ноет и мечется в чужих руках, когда Атсуму проводит смоченными пальцами меж ягодиц, наслаждаясь тихим стоном, когда вводит один практически до сустава. — Тебе насрать с кем спать, да? — Ринтаро поворачивает голову с усмешкой, но она тут же смазывается, когда Мия начинает двигать пальцами быстрее, а потом добавляет еще один. Это удивительная сторона Суны Ринтаро, которую Атсуму никогда ранее не видел — стоит надавить на комочек нервов внутри, после разводя стенки кончиками, как тот уже плывет, как подтаявший пломбир на солнце, полностью забывая о привычной "равнодушной маске", которую всегда нужно носить на собственном лице. Сейчас Атсуму сжирает заживо лишь один вопрос, ответ на который он хочет услышать больше, чем даже самые сладкие и приторные стоны, которые он намерен с хрипом вырвать из чужой глотки: — Если даже мне насрать с кем спать, то только я могу заставить тебя быть таким, — его тон звучит скорее как приказ, когда Мия глубже вставляет пальцы, тут же чувствуя, как тонет, в надрывающемся голове Ринтаро. Атсуму убирает руку, приставляя член ко входу и вводя сразу же и на всю длину. Болезненно. Быстро. И безжалостно. Суна подрагивает, до скрипа цепляясь ногтями в настенную плитку и выгибается, когда Мия разворачивает его голову, чтобы поцеловать. Глубоко и практически до остановки дыхания и биения сердца. И в этот момент Ринтаро готов практически на любые условия: не важно приласкает его Атсуму или ударит — это будет одинаково приятно, пока член будет тащиться резкими толчками по теплым и влажным стенкам. — Я заполню тебя до краев, Сунарин, — Атсуму перемещает свободную руку на чужую шею, заставляя прижаться спиной к его груди и запрокинуть голову назад. Ринтаро лишь посмеивается. На губах в очередной раз — та самая блядская ухмылочка. — Пожалуйста, — Суна говорит это с такой долей иронии, что Мия и сам понимает, что никогда не сможет получить от кого-то вроде него искренней просьбы. Он заводит одну руку назад, цепляясь пальцами в светлые локоны и сжимает их, когда Атсуму в очередной раз кусает кожу на его плече, ускоряя темп. — Грязная сука, — Мия не замечает, как его собственные укусы превращаются в поцелуи, а рука опускается на чужой член, нежнее, чем требовалось бы, двигая запястьем в такт толчкам. Он на автомате находит губы Ринтаро, впиваясь долгим и тягучим поцелуем, когда чувствует приближающуюся разрядку. Перед глазами — только погоня за абсолютным удовольствием. За крайним и никому недоступным стоном Суны, который вырывается прямо в поцелуй, когда Ринтаро рывками изливается в его ладонь, сжимаясь практически до боли. Он дрожит в руках Атсуму, закрывает веки и трясется, когда ощущает, как теплая жидкость заполняет его изнутри, а Мия в очередной раз кусает открытую рану на губе, рассыпаясь в оргазме. Они падают на пол практически отрешенные от реальности и обессиленные каждой мышцей в теле. — Я ненавижу тебя, — шепчет Атсуму, но все равно тянется за поцелуем, который кажется совершенно неуместным в данной ситуации. — Но хочешь больше, — и Суна податливо отвечает, сминая чужие губы своими.