Я приду за тобой

Снова всё было не так. Гарри замер у окна, слушая и не слушая одновременно — всё это повторялось уже не раз. Он глупый, он не может отличить бокал для красного вина от бокала для белого, он не знает, какая вилка для рыбы, с ним стыдно бывать в приличном обществе, на его вещи без слёз не взглянешь, а прическа… Драко уже не говорил — кричал. Но Гарри упрямо смотрел в пол. На самом деле он мог бы ответить, что, когда они только начали встречаться, Драко было плевать на одежду — Гарри больше нравился ему раздетым. А в приличное общество его, бывшего Пожирателя, не звали — шипели за спиной гадости, косились и старались обойти стороной. А вот Гарри было всё равно, лишь бы Драко был рядом с ним. Что со временем Гарри привык к маникюру, и к педикюру, и ему это даже стало нравиться. И парикмахер у него тот же, что и у Драко, а прическа на его голове — это тщательно продуманный беспорядок, а не бардак… Что в бокалах он, может, еще и путается, но ножи уже вполне способен различить… И много чего еще мог бы сказать, да вот только зачем? Ведь понятно же, что главное — не это. Это всё мелкие придирки, разогрев перед главным — он, Гарри, просто надоел. И Драко никак не может от него избавиться, никак не наберется храбрости сказать ему в лицо всю правду. Вот и повторяет эту ерунду про ножи да бокалы. А Гарри больно. Так больно, как никогда не было. Потому что он — любит. И ему плевать на всё — лишь бы вместе. Только Мерлин и Гермиона знают, чего ему стоило освоить все эти тонкости этикета и прочее… Но, видно, снова его легкомысленная фортуна решила, что с него хватит счастья, и упорхнула в неизвестном направлении. Гарри видел, как мучается Малфой, как уже не ждет, не хочет его прикосновений, а терпит, еле сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть. Видел, как его Драко постепенно снова становится самим собой, таким же, каким был в школе — заносчивым снобом, эгоистичным ублюдком. Видел, но ничего не мог с этим поделать, потому что любил его и такого. Ведь именно в такого он и влюбился когда-то. Это потом, после войны Драко, казалось, стал другим. Но, видно, только казалось… Гарри даже не смог бы сказать, с чего всё это началось сегодня. Что такого он сделал, что его снова обозвали «маггловским выкормышем» и «неисправимым идиотом», а дальше по накатанной… Поняв, что Драко замолчал, Гарри повернулся и поднял на любимого усталый взгляд. И, не дав ему начать снова, тихо сказал: — Я понял, Драко. Конечно, ты прав, и я не достоин тебя. Наверное, мне сейчас лучше уйти… Драко задохнулся от неожиданности и, кажется, разозлился еще больше. Он яростно пнул кресло и рявкнул: — Ну и убирайся к драккловой бабушке, Поттер! — затем развернулся и трансгрессировал. Он и так слишком задержался. А вернувшись вечером, Малфой обнаружил дома пустоту — Гарри не было. Он разделся и прошел в гостиную. На стене висела гитара Гарри — Драко подарил ее ему на день рождения. За креслом валялся старый свитер с рыжей буквой "Г", который Малфой всё грозился выбросить, а Гарри не давал, таскал дома, практически не снимая. На кухне тоже было пусто. Они с Гарри снимали маленькую квартирку, и прятаться в ней было негде. Драко прошел в спальню, машинально по пути подобрал свитер, оглянулся, не зная, куда его положить, поднес к лицу, вдохнул такой знакомый запах… И вдруг сполз по стене, ткнулся в свитер лицом и тихо заскулил. Гарри ушел от него — понимание накатило и сжало внутренности, сдавило рёбра, клыками вцепилось в сердце — не оторвать, не унять. Мысли стучали в висок, причиняя почти физическую боль. А разве ты не этого хотел? Разве не этого добивался? И рад бы проорать на всю вселенную, что нет, да кто услышит? Кто поверит, если сам себе не веришь? Мало было тебе любви, доброты и честности? Захотелось утонченности, аристократичности? Получай теперь! Свободен! Иди, ищи — кого ты там в пример приводил, когда орал на него? Забини? Нотта? Что ж ты сидишь, идиот, и ревешь, как девчонка, в старый растянутый свитер, насквозь пропахший тем, кто стал тебе не нужен? Гарри шел вдоль Темзы, и в голове его было как-то особенно пусто. Не легко, не свободно, даже не больно — именно пусто. Куда идти? Что делать? Где теперь жить? В сумке — уменьшенные шмотки, в ушах — наушники. Старый добрый рок заглушает мысли, вымывает соль из-под ресниц. Ветер в лицо — это хорошо. Никто не заметит, что слёзы. И Гарри позволил себе вспомнить... Это случилось совершенно неожиданно. Суды, суды… Казалось, это никогда не кончится, но однажды Драко все-таки отпустили. Растерянный, он подошел к Гарри в коридоре Министерства и не знал, что сказать. Мямлил. Гарри даже улыбнулся — совсем как он сам когда-то, в школе. Драко заметил, понял, тоже усмехнулся, а потом вдруг решительно протянул руку. — Спасибо. Я не заслужил. Если бы не ты и не Грейнджер… Гарри кивнул. Ему даже не пришлось тогда уговаривать Гермиону. Она только внимательно посмотрела на него и кивнула в ответ на просьбу помочь. Она тоже считала, что Драко не место в Азкабане. Поэтому Гарри легко пожал руку Драко и пригласил перекусить — заседание вымотало его, а уж Драко и подавно. Так они оказались в пабе, где пинта пива подействовала на Малфоя как бутылка огневиски, его развезло, и Гарри пришлось почти на себе тащить его на Гриммо. А там еле сдерживаться, чтобы не дать волю рукам, губам, пока раздевал своё пьяное сокровище. Никогда и никому не признавался Гарри, что мечтает об этом эгоистичном аристократе. Что влюбился давно и ничего не смог с этим поделать ни до войны, ни во время неё. А теперь и подавно. А это несносное чудо еще и вешалось на него, цепляясь за рубашку, шепча, что на Гарри слишком много одежды, что он, Драко, хочет проверить, правду ли говорили в школе про татуировки на груди Гарри и на пояснице — особенно на пояснице. — Ты мой спаситель, всё время меня спасаешь — спаси и сейчас. Умру от любопытства — правда у тебя на спине дракон? А под левым соском снитч? А ты боишься геев, Гарри? Га-ар-р-р-и-и-и… Мне нравится, а тебе? — и он тыкался губами куда-то в шею, щекотал горячим дыханием, заставляя Поттера чуть ли не скулить от невозможности происходящего. Попытка уложить Драко в постель ни к чему не привела — тот укладываться не хотел. По крайней мере, один. Он вцепился в Гарри и не отпускал, пока тот не пообещал лечь рядом. Драко, путаясь в рукавах и штанинах, усердно помогал (хотя скорее мешал) ему раздеваться, а после того, как он осторожно лег рядом, стараясь не показать реакцию своего организма на близость Драко, обхватил его руками и ногами, прижался крепко-крепко и заявил: — Сейчас я тебя поцелую! — после чего потянулся к нему губами и заснул где-то на полпути, упав Гарри на плечо и сладко засопев. Полночи Гарри, пользуясь тем, что Драко крепко спал и не реагировал на слабенький люмос, смотрел на спящего, стараясь запомнить каждую черточку его лица, понимая, что утром всё закончится, Драко уйдет, исчезнет из его жизни навсегда. Он даже набрался храбрости и легонько коснулся губами губ Драко. Тот что-то простонал и завозился во сне, и Гарри, испугавшись, больше так не рисковал. А утром, не желая смущать еще спящего Малфоя, Гарри осторожно вылез из кровати и отправился на кухню варить кофе. И чуть не упустил турку от неожиданности, когда в дверях появился Драко — с мокрыми после душа волосами, в халате Гарри и с алыми пятнами смущения на щеках. — Я вчера вел себя неподобающе, — хриплым от волнения голосом начал Малфой, теребя пояс халата и глядя в пол. — Прошу меня извинить. И за это, — он указал на халат Гарри, — тоже. Можно и мне кофе? Он по-прежнему не смотрел на Гарри, а потому не видел, как жадно тот вглядывался в него. Таким домашним, теплым, смущенным его хотелось до дрожи в коленках. И Гарри не смог сдержаться. Шагнув к нему, он осторожно проследил пальцем мокрый след от капельки, стекшей с волос Драко по шее на грудь, и хрипло спросил: — Так тебя еще интересует, боюсь ли я геев и есть ли у меня тату? Драко гулко сглотнул, его кадык дернулся, и Гарри, не сдержавшись, прижался к нему губами, каждую секунду ожидая, что его оттолкнут, назовут извращенцем, проклянут… Но Драко только как-то рвано выдохнул или всхлипнул, обхватил Гарри руками за талию и крепко прижал к себе, тут же потершись о его бедро быстро твердеющим членом. У Поттера потемнело в глазах. Драко хотел его! Он поднял голову, решаясь, наконец, взглянуть в серые глаза Малфоя, и его губы тут же захватили в плен в жарком поцелуе… Вначале они жили на Гриммо. Драко особо некуда было идти — мэнор был почти до основания сожжен, на восстановление пока не было средств. А Гарри было всё равно, лишь бы с любимым. Мрачность старого дома скоро начала действовать угнетающе на обоих, и они решили снять себе квартиру. Вот так и вышло, что теперь Гарри только и мог, что вернуться на Гриммо. Ну, хоть Кричер обрадуется, а то, наверное, совсем спятил там в одиночестве. Гарри брел по набережной и всё пытался понять, когда же у них всё это началось? А вернее — закончилось. Ведь вначале жизнь просто казалась сбывшейся мечтой. Осенью Драко поступил в Академию, занялся зельями всерьез, а Снейп ему помогал. Гарри хотел учить детей, поэтому поступил в маггловский педагогический — у волшебников не было такого направления в Академии магических наук. Наверное, тогда они впервые сильно поссорились. Драко не понимал, как можно столько времени проводить с магглами. Он убеждал Гарри поступить на любой курс Академии, полагая, что его всё равно примут в Хог на должность преподавателя ЗОТИ, он ведь Герой. Но Гарри не хотелось пользоваться своей славой. Тем более, что он не считал ее чем-то особенно заслуженным. Он правда хотел научиться преподавать, хотел стать профессионалом в своей работе. Снейп, как ни странно, его тогда поддержал. И после этого у них наладились отношения. Гарри частенько забегал к нему посоветоваться, когда чего-то недопонимал — ведь не мог же он обсуждать тонкости обучения в магической школе с маггловскими преподавателями. Да, наверное, с тех пор и началось это вечное недовольство Драко. Поначалу его замечания были реже и мягче, но со временем… Гарри огляделся — ноги сами привели его на Гриммо. Тяжело вздохнув, он вошел в свой старый дом и запечатал от всех и дверь, и камины — ему нужно было побыть одному. Нужно было время, чтобы прийти в себя, взять себя в руки и как-то жить дальше.