Шторм

Шторм Порождение пестрящих глубокой синевой небес, скованных снежным занавесом из тонкой, неизвестного состава ткани, но настолько плотной, что клинки лучей не способны разить ее. И ударяясь, рассеиваются они по поверхности облаков, мазками света создавая ощущение тяжёлой объёмности. — Да, юный художник пишет пасмурный пейзаж и в живом его воображении ветер гонит эти облака, а они, словно стая гордых птиц — расправляют белые крылья, накрывая бескрайние просторы тенью. И перья их, летя вниз пушистыми хлопьями снега, обращаются снежным ковром незапятнанным дневной пылью, чьи блики усердно пытается отвоевать у мглы эфемерная луна. И еле касаясь пышного покрывала тонкими пальцами, свет ее холодный, оставляет отпечаток, что ледяной коркой распространяется сетью нитей — создавая орнамент узоров. На ковре этом, пока нет ни следов кошачьих лапок, ни вмятин от грубых зимних ботинок, а оттого он кажется таким ненастоящим, завораживающим своей красотой. Несмотря на попытки луны пронзить бледным снег — у ржавого пламени запотевших окон домов выходит это гораздо успешнее, что вызывает у луны недоумение, быстро сменившиеся безразличием. В шипящей снежной белене легко потеряться — так тихо, бесшумно и лишь окошки напоминают о твоём существовании. И в мороке этом времени нет, потому порой видится, что взор остановился где-то там, далеко в прошлом, где человечество застыло в своих каморках и молчаливо наблюдает, смотря стеклянными глазами сквозь снежные мушки куда-то в пустоту. В такие моменты растворяешься в ворохе снега. Рядом трепещет ветер, небрежно зарываясь невесомыми пальцами в волосы, укладывая их на свой манер, оставляя в них ледяные бусинки. А ты стоишь и вглядываешься в затянутое тучами небо, там не видно звезд и луна укуталась темную шаль тумана — беспросветно темно, но так легко и спокойно Один среди сотни теплых окон в зияющей пустоте, о чьи отсутствующие грани ухитрился биться ветер. И треск гудит в ушах мелодией звонкой, вписываясь в сознание странным воспоминанием, которое вскоре будет чудиться сном, но нет. Это не грёзы — это самая что ни есть явь, разумная, древняя, почти забытая. Убаюкивающая. Снег осыпается, осколками впиваясь в кожу, иглой проникая в вены и заставляя холод нестись по крови. Ветер гулко стонет, плавя пламя окон, заставляя затеряться в снежном омуте, растворяя пространство в белизне — «О, он безумен В гневе своем неумолим и безжалостен, воплощение сиплого крика отчаяния в гудящей, разрывающей, пожирающей все без остатка древней тьме ночи и ничто ему не указ, никому непокорен       Он — есмь порождение свободы       Он — есмь оплот ярости       Он — есмь злость       Он — есмь освобождение Порывами своими рушит пространство, цепляет ветхую кровлю домов, он льется мраком по рваным электропроводам и гаснущим лампам, а воет словно разъяренный зверь.» Ему неведом страх и не знакомо смирение У него нет хозяина и никто не властен над его стихией О, дитя бушующих в смятении ветров Сатурна       И имя ему данное людьми — шторм. Являясь кипящей кровью в стылых жилах, он гибель для сотен тушек не успевших спрятаться в эту холодную ночь, затесаться между ящиками с хламом в сыром подвале или укрыться на пыльном брошенном чердаке, да хоть тихо проникнуть в подъезд обветшалый, залезть под лестницей, прильнуть к обшарпанной стене Рядом с чьими-то мокрыми санками *** Вместо этого, на утро маленькие трупики валяются во дворах, растянувшиеся, припорошенные снегом, окоченевшие, как крошечные куколки. А глаза их залитые стужей отображают немое спокойствие. Как думаешь, что они чувствуют перед своей медленной кончиной, когда холод обвивает их лапки раскалёнными прутьями, когда рвет зубами их ушки и мокренькие носики, растягивая свою трапезу на долгие часы, горя в злорадстве своем, пока грохочет сталью ветер? Страх, боль, унижение за прожитую мигом жизнь, жизнь в мучении, смерть в агонии и пребывании в пестрящим ужасом небытие? Но нет, моя милая, то вовсе не ужас и даже не страх — то солнца восход и озарение лучами уставшего лика, взгляни Разве их бытие было лучше забвения? Голод, опустошение, слезы — противопоставленные спокойствию. Ведь когда те самые прутья поглощают собой рваную плоть, на смену холоду приходит постепенное тепло и сон. Снег превращается в одеяло, истошный вопль ветра, полный сожаления, обращается в колыбельную. Тоскливую, но такую знакомую.                   *** Кожу со льдом сдирает немыслимой силой, заставляя ошмётки лентами свисать на белых костях, обрамленных причудливым кружевом вен и сосудов Здравствуй я, здравствуй мы, здравствуй мир. Прими меня в моем истинном обличии, уродливом, нелепом, отсутствующим. Сквозь ребра шныряет ветер, теперь я в полной мере могу вдохнуть, а получится ли выдохнуть? Он нагибает деревья, гнет их стволы, они кажется вот-вот рухнут, но нет. На самом деле — они крепче, чем ты думаешь. Ветер отступит ближе к рассвету и они стабилизируются, раскинут ветви в приветливом жесте Ветру не пристало тешиться жестокостью — его задача нести слезы вдаль, освобождая место чему-то свежему. И шторм завершает тягостный акт, снег затопив слезами и пляс его гаснет в очах, полных печалью. На самом деле, кожа моя на месте и волосы снова во власти трепета хаотично извиваются, сплетаясь в танце с прохладой, одевающей их в иней. Окна померкли, а луна тает в сумерках, поглощённая светом Лучи восходящего, нового солнца, рассекают тучи, красят их в легкие пастельные полутона, заставляя атласом стелиться по голубым небесам Над полями и замерзшими реками звенит тишина, снег бросает блики, словно звёздная пыль на земле. Он вскоре растворится, обратившись в воду Изменит свою форму, а будет тем же самым.              *** Да, штиль Слово громом раздается в пустоте, бьясь стеклом в ушах Нет, безвучно. Небо разливается голубыми реками, растворяя в себе полосы лёгких, розовых облачков. Тени рассыпаются, скользя по сырым углам комнат Рыжие солнечные зайчики скачут по стенам кухни, прыгают на стол, а затем на пол, позже ловко пробегают по лицу. Больно. От осознания всего произошедшего становится больно. Ветер до сих пор гуляет в ушах и шепчет напутствия После сизого крыла мрака ночи, столь неописуемо долгого — яркий цветок утра кажется чем-то иллюзорным, но таким ожидаемым. Самый долгий шторм рано или поздно рассеивается гладью тишины

На этот раз он был настолько вечным, что рассветная тишь тонет в пасти мглы…

Но все есть мгла и рассвет в ней все еще им и остаётся