— блять, сигареты промочил.
рэб выругивается, гневно бросает пачку на асфальт, давя оставшиеся пять табачных изделий. дилан только смотрит чуть отмороженно. ему, признаться, поебать на эти ваши сигареты и этот ваш дождь. с эриком на морозе тепло. и когда он вот так злится — тепло, потому что он живой, он чувствует. он разрывается тысячей атомных бомб в небе, такой замечательный. быстро тухнет, бросает недавнюю пачку сигарет (ныне — мусор) в урну и поднимает глаза на клиболда.— тебе совсем поебать, да?
эрику обидно. эрику больно и грустно, неужели дилану плевать? а дилан смотрит на двери церкви, руками дрожаими цепляясь за мокрую футболку. но нет привычной нерешительности — уединение, сквозь дождевые капли шумит тишина.— бога нет, но я бы поверил, если бы он позволил мне быть с тобой.
его голос похож на раскаты грома, глаза на тучи, а он сам как лучик света после надельного ливня. и не хочется докучать с вопросами о смысле — эрик хочет понять это для себя сам.— бог внутри каждого, чувак.
— что ты хочешь этим сказать?
дилан вздергивает бровь, опуская взгляд полупустой полугорящий на харриса. от его взгляда по телу тепло, как от костра, как от июльского солнца.— никто не останавливает тебя.
аминь.
если бы дилан знал, что это значит. о нет, он знает, что это значит. только на одно «да», появляется триста тысяч «нет» и ещё столько же «но». капли по скулам его перламутровым сиянием, огибая известные дилану родинки. он выучил каждую. рассматривает лицо, заглядывает в глаза, хочет ответить самому себе, разве это правда?разве эти правильно?
— я хочу.
— что ты хочешь?
— я не хочу произносить это.
— я хочу, чтобы ты произнес это, дил.
его пальцев касаются горячие и влажные, почти раскаленные — вот вот вода дождевая закипит и ошпарит. в животе не бабочки, а целые ураганы и нашествия насекомых.— я хочу быть с тобой, эрик.
— если бы бог был, он был бы на твоей стороне, водка.
на нашей стороне.— я тоже, дил.
дилан знает, что он — тоже.