В темпе

Приспособиться к новому миру было трудно во всех аспектах. Они, выходцы из имирова племени и так сильно отставали в прогрессе, но теперь им предстояло не только нагонять, но и самолично выступать во главе новой политики. Глаза всего мира были направлены на них, пусть некоторые и продолжали считать Элдийцев людьми недостойными, находились и те, кто приспосабливался к современным реалиям. Остров Парадиз отныне не был байкой, которую травили недалекие родители своим детям, дабы припугнуть их и поскорее отправить спать. Говорить о нем в повседневной жизни вообще стало не принято, хотя и игнорировать активные действия тех, кого ещё совсем недавно клеймили демонами, было невозможно. Было странно считаться с кем-то, кого ненавидели все вокруг ещё в прошлом десятилетии. Ещё страннее было то, что спустя какое-то время Элдии всё же удалось установить шаткий мир с Марли и другими государствами. Но в этом определённо не было его заслуги. Ривай ещё в самом начале всех перемен после решающей битвы твёрдо заявил об отставке. Пусть он и был серьёзно ранен, Армин много раз заявлял Аккерману о том, что сражаться больше не нужно, что задачи у них теперь совсем другие, и опыт последнего ветерана разведкорпуса будет абсолютно не лишним. Ривай мог согласиться с ним. Он понимал, что прежние устои уходят в прошлое, а он был одним из тех, кто смог бы приспособиться к новым целям. Но он устал. Даже несмотря на потерю глаза, двух пальцев и плачевное состояние своей ноги, которое, впрочем заметно улучшилось под наблюдением лучших врачей Марли и позволяло Риваю передвигаться без помощи инвалидной коляски недолгое время, он бы точно не сумел бы идти дальше. То был финиш. Его собственный и необратимый конец. Что-то подобное ощущалось после смерти Эрвина, но обещание, данное ему, толкало вперед. Кроме того, в то время у него оставалась Ханджи, которой требовалась опора из-за непосильного давления в должности командора, у него оставалась четкая задача в лице убийства Зика, а также надобность закончить весь этот кошмар и не дать пропасть человеческим жертвам напрасно. Но сейчас всё иначе. Ханджи мертва, как, впрочем и все его давние товарищи, звероподобный был убит самим Аккерманом, как и требовалось, а мир постепенно принимает новую реальность. И он, бывший капитан разведкорпуса и сильнейший воин человечества, этому миру больше не нужен. Но, откровенно говоря, это было ожидаемо, а потому никаких потаенных и печальных чувств Ривай не испытывал. Жизнь двигалась дальше, но он оставался на месте, потому что шагать в одиночку было невыносимо. Прошло около шести лет с «Великой Битвы», как окрестили её выжившие после геноцида Йегера. Шесть лет безучастного скитания. Аккерман не мог жаловаться, что остался совсем уж один. Бывший 104-й корпус частенько навещал его, несмотря на то, что сам капитан избрал житье в Марли. Возвращаться на остров, на котором всё началось было чересчур трудно. Внешний мир же ощущался как нечто абсолютно иное, давал возможность забыть о прошлом и попытаться шагать вперед в собственном неторопливом темпе. Проведя первые пару лет в постоянных походах в больницу, они Риваю запомнились относительно смутно. Кажется, примерно в то же время Габи впервые назвала его отцом. В этом было что-то необычное, ибо поначалу он взял опеку над двумя беспризорными детьми, у которых никого нет, лишь из-за сходства их ситуации со своей. У него никого не осталось — у Фалько и Габи тоже. Он был солдатом, который не знал как жить в мире без войны — они тоже. Они не нуждались друг в друге, но возвели шаткое понятие семьи, и Ривай соврал бы, сказав, что не дорожит этим. Да и дорожить начинаешь многим, с малого до велика. Начиная с красивой чашки и заканчивая собственной жизнью, которую раньше готов был отдать во имя великой цели. Посвятите ваши сердца! Глупо, до чего же глупо. Столько людей отдали самих себя всем ужасам смерти ради мальчишки Йегера, который знал. Абсолютно всё знал. Каждую смерть, каждую боль и конец — для каждого свой. Желать своим друзьям долгой жизни и мира — нормально. Уничтожать ради этого восемьдесят процентов человечества — нет. И кто бы что ни говорил, Аккерман явно остался за бортом гениального плана Эрена. Для него не было места на этом ковчеге в счастливую жизнь, не было ни для Ханджи, которую он потерял последней, ни для всех остальных, кто мира без титанов так и не увидел. Риваю больно и неприятно, но сожалеть он не привык. Часто одолевали мысли о том, что было бы, если бы люди внутри стен не приняли Эрена, если бы Аккерман сам не поспособствовал этому и не увидел надежду человечества в том подростке. Элдийцы продолжили бы жить как скот в загоне, тщетно истребляя титанов и умирая в поисках правды. Возможно, Зику удалось бы исполнить план милосердной смерти, и все они продолжили бы жить в загоне, но уже без способности к деторождению. Сейчас же, смотря на улицы Марли, где свободно бегали дети самых разных рас и весело смеялись, появлялось ощущение, что всё было не зря. — Возишься со мной, как с ребёнком, — недовольно ворчит Аккерман, — Не надоело? — Но вы заслужили такого отношения к себе. Нет ничего плохого в том, что мы с Габи отплатим за вашу доброту и будем помогать осваиваться здесь, — Фалько говорит громко, ясно донося свои мысли. Такая уж манера речи у него. И манера эта часто напоминает Риваю 13-го командора разведкорпуса, который своим голосом был способен как разжечь огонь надежды в чужих сердцах, так и затушить. — Заслужил ли? — Аккерман ставит под вопрос чужое заявление, пока его везут по улицам Марли, показывая всё вокруг. Где-то в небе летит самолёт, который каждый раз неизменно заставляет голоса в голове ожить. «Позволь мне уйти красиво, Ривай.» «Посвяти своё сердце.» «Что? Ты никогда мне раньше такого не говорил!» «Увидимся… Ханджи.» — Вы смело сражались, не щадили себя. Без вас человечество не выжило бы. Вы внесли свой вклад в эту победу, — встревает в разговор Габи, — Вас до сих пор называют сильнейшим, несмотря…на всё. — Несмотря на то, что я теперь совсем уж развалюха? — Несмотря на то, что вы ушли в отставку, — поправляет его Фалько. Сил спорить больше нет. Эти двое часто напоминали ему погибших товарищей, но сам Ривай никогда не выражал подобных мыслей вслух — то было слишком тяжело. Да и вообще, гораздо проще было разграничать свою жизнь на «до» и «после». Где-то там, в прошлом, Ривай Аккерман — капитан разведкорпуса и сильнейший воин человечества. Сейчас же Ривай Аккерман обычный больной человек, владелец чайного магазинчика и опекун двоих детей. То, что было раньше теперь уже неважно. И пусть кровь на руках останется там до самой смерти, а образы мертвых товарищей никуда не исчезнут, движение вперёд в собственном темпе — единственный доступный ему вариант. Шагать по знакомым местам всегда было тяжело. В душе поселялось апатичное чувство ностальгии, когда приходилось проходить мимо старого здания разведкорпуса. Сейчас им уже никто не пользуется, но несмотря на это, Ривай приходит сюда каждый свой визит. Как минимум четыре раза в год, в каждый из сезонов. Часто эти визиты совпадают с днями рождения Эрвина или Ханджи. Иногда с Фарланом и Изабель, образы которых он всё ещё несет в своей голове. Часто эти визиты приходятся на их же даты смерти, и тогда Ривай шагает особенно тяжело. Так и не отделавшись от солдатской походки, он будто бы ломает почву под собой. Габи и Фалько всегда едут с ним на Парадиз, когда он навещает товарищеские могилы. Могилами их назвать трудно, лишь в немногих и правда похоронены останки бывших разведчиков. В большинстве своём это всего лишь бездушные надгробия. Впрочем, Риваю слишком сильно требуется место, куда он может вернуться и почтить память друзей, чтобы задумываться о чём-либо. Он говорит с ними. С пустыми, молчаливыми каменными глыбами и именными табличками — единственным, что различает до одури одинаковые куски земли. Говорит о том, как живётся к новом мире, о Марли, об успехах Армина и остальных на политической арене, о том, как снова научился ходить, пусть и не без боли, о том, как открыл чайную лавку в Марли и назвал в честь матери, о своих детях в лице Габи и Фалько, конечно, тоже говорит. О том, что все сердца были отданы не зря. Порой Риваю кажется, что ветер приносит ему ответы мертвых товарищей. Будто Эрвин наконец успокоился, услышав, что же всё-таки было в подвале Йегеров. Будто Ханджи смеётся над ним и называет папашей, параллельно удивляясь каждому изобретению нового мира, о котором бывший капитан рассказывает ей. Будто ощущает пристальный взгляд Саши Браус, после которого он встаёт и кладет на её могилку пару кусков вяленого мяса. Будто…будто этого достаточно, чтобы не горевать о чужих смертях и не застревать в прошлом. Но Ривай знает — этого никогда не будет достаточно. Габи окликает его, когда наступает время уходить. Но он делает вид, что ничего не услышал, и ни для кого не остаётся секретом то, что даже спустя годы подниматься с сырой могильной земли своих товарищей всё ещё чертовски сложно. Он не единственный, кто потерял многих, но это не отменяет того факта, что от этого ни капли не легче. Легче и не будет, но каждый старается двигаться вперёд в собственном темпе.