Соты

Бабочки яркого света порхали в комнате, создавая ощущение теплоты, уюта, комфорта. Они летали совсем рядом: на столе, скакали по лицам, ресницам, щекам. И всё же не могли добраться туда, куда не указал взглядом тот белый мраморный шар. Парень склонился над коляской, чтобы, вероятно, последний раз взглянуть в лицо самому дорогому человеку. — Брат, знаю, ты меня, скорее всего, не понимаешь. Я же не понимаю эмоций, которые ты выражаешь, а потому совершенно не представляю, чем занят твой ум. Но я всё равно попрощаюсь с тобой, что бы ты ни испытывал, — юноша крепко и нежно взял его за руку, — братик, — казалось, это слово стало худшим вариантом, использованным для прощания, потому что заставляло слёзы предательски вытекать из глаз. — Братик, — повторил парень, глядя в лицо тому, чьей улыбки не мог понять, ведь сам сдерживал слёзы, — я люблю тебя. Ты мне дороже всех, кого я встречал, правда. Мне будет очень не хватать тебя, знаешь? Всё же, я люблю тебя, милый, — отпустив пару слезинок, позволяя им упать на одежду брата, он припал к нему, недоумевающему и молчаливому, и поцеловал в лоб. Что ему было ответить? Если бы кто-нибудь мог помочь. Ах, если бы у кого-нибудь нашлись силы (да что там!), если бы кто-то мог… — Всё будет хорошо. Правда, хорошо. Ну, прощай, Ехерс. Будь здоров. Желая напоследок дражайшему другу сердца добра, юноша направился прочь, оставляя того на месте. Прощай, прощай, Ехерс! Да, если бы мог ты проститься со всеми этими людьми так же, как это сделал твой брат. Если бы мог ты… *** По бортовому трапу спускался юноша. Закатное солнце, казалось, светило людям прямо в глаза. Но что в них было? Можно ли понять, что движит каждым, если все они покидают один самолёт? Но, уверяю, в тех тёмных глазах виднелась решимость, смелость. И куда делась былая грусть? Кто знает. Может, он спрятал её в себе так искусно, так ловко, чтобы никто другой не мог её увидеть или чтобы сам он уверился в этом. Однако сейчас он наверняка старался положиться на такие свои качества, которые, по всей видимости, помогали ему справляться с непростым моментом в его жизни. Важно было не подавать виду, не расклеиваться. В первую очередь для того, чтобы самому себе стать надёжной опорой. — Извините, не подскажете, что это за страна? — спросил спокойный голос. — Вы прибыли в Цатол, гражданин. — Благодарю, — ответил он всё тем же, как это называют, благородным, снисходительным тоном и направился дальше, поскольку спустился и теперь ему было необходимо покинуть это место. — Извините, гражданин, Вы не забыли свой багаж? — поторопился бортпроводник, но, увидев, что у меня в руке ручка чемодана, умерил свой пыл. — А, я понял. Надеюсь, полёт не доставил Вам неудобств. Хорошего вечера. Ответив стюарду кивком, парень отправился далее. Стоит ли упоминать то, что он понятия не имел, куда идти? Куда можно пойти в стране, в которой ты впервые наедине с самим собой, к тому же будучи в бегах? Юноша со смешанными чувствами обдумывал своё решение бездумно и не глядя выбирать рейс. С одной стороны, это может быть для него опасно. С другой стороны, это очень далеко от Веларена. Что ж, задуманное осуществить он смог, как бы то ни было. Значительная часть плана выполнена, её можно оставить позади, как часть действий, выполненных в прошлом. Остаётся только размышлять о дальнейших дествиях. Осмотревшись, он увидел стоявшую неподалёку машину. Кажется, за кем-то приехало такси, но парень уверенным шагом приблизился к автомобилю и, бросив «довезите по указанному адресу» и загрузив чемодан в багажник, приземлился на переднее сиденье. Он понимал, что, вероятно, окажется у какого-нибудь жилого дома или где-нибудь… Да везите куда посчитаете нужным! Сейчас неважно куда, разберёмся. Юноша не знал, что будет делать у подъезда или у входа в какое-нибудь здание вроде клуба или ресторанчика в такой час. С каждой минутой солнце опускалось ниже, подзывая сумерки. Розовая нить заката должна была с минуты на минуту раствориться в синей гуаши, залившей небесное полотно. Ей следовало утонуть в густой, плотной краске, подавив свой собственный цвет. И подобно этой нити не хотелось угасать. Угасать, как маленькое окошко многоэтажного дома, светящегося глубокой ночью, но неспособного более бороться с антрацитовой темнотой. Неспособного бороться с целым миром, если тот будет молчать, как эта тьма, испытывающая терпение. — Спасибо, — поблагодарил парень, и, забрав свой багаж, стал осматриваться. Такси уехало, и теперь улицу освещал свет нечастых фонарей и тот, что проникал сквозь стёкла окон близлежащего кафе. Парень остановился, обдумывая ситуацию и свои дальнейшие действия. Внезапно его колено подкосилось, и он, не удержав равновесия от внезапности и неожиданности, упал на асфальт. Послышался смех. — Чего в одиночестве гуляем, а? — в нахальном тоне спросил тот, чьего лица не было видно из-за упавшего света. Оно попало под тень. — А в чём проблема, собственно? — ответил парень, не вставая с земли. Своими действиями он старался не провоцировать нападающего, посему не использовал грубых слов, интонации и сохранял спокойствие, не делая резких движений. — В чём? — лицо приблизилось, усмехнувшись. — Знаешь, мне не хватает вот чего. Его речь помог продолжить блеск, отразившийся светом от часов на руке юноши. — Например, твоих часов! — ликующе заметил тот. На него тут же набросились эти дикари. Пихали руками, ногами, забирая, наверное, даже последнюю нитку. Несколько парней, работавших в темноте, отбирали все, казалось бы, ценные вещи, не пожалев стоявшего рядом чемодана и, что было неожиданным, даже одежды. Пока они, как куры, от радости и суеты торопились обобрать парня, тот всё так же молча и смиренно ждал, когда это закончится, словно имел в этом опыт и знал: сейчас лучше сидеть и бездействовать. Разумеется, не обошлось и без ударов, ведь эти звери совсем дикие! Обобрали, ещё и избили! Вот они, уличные тараканы! Бегают, суетятся. Им лишь бы выжить, накормить своё вечноголодное брюхо. Наконец успокоившись, забрав всё, кроме нижнего белья, они отсалютовали. — Ну, пока, голодранец, — послышалось чуть дальше, а свет фонаря, опять упав на одно из лиц, показал вроде бы искажённый профиль: вздёрнутый нос, пышные губы, растянутые в усмешке, ресницы, чрезмерно большие щёки, а попавший в один из глаз неверный луч отразился сначала зелёным, а потом голубым отливом. — И тебе не хворать, — покряхтывая, поднимался с земли «голодранец», которого и вправду оставили почти полностью голым. Немного погодя он снова опустился нагой спиной на асфальт. Разглядывая ночное небо с выступившими на нём звёздами, он не заметил, как к нему снова кто-то стал приближаться, едва три тёмные фигуры скрылись где-то вдалеке. Снова слышалась тишина, прерываемая лишь звуками ночи и приглушёнными разговорами нечастых посетителей кафе. Вдруг парень рассмеялся. Насмешливо, словно улышал глупую, глупую шутку! — Извини, наблюдал, не решался вмешиваться, — ответил несколько обеспокоенный голос. — Как ты? Не ожидавший того, что к нему снова подошёл незнакомец, юноша замолчал. Он уставился на ещё одного, как казалось, нарушителя его спокойствия. Как бы то ни было, самостоятельно приподнявшись и сев, парень, глядя на того, изогнул бровь, но в темноте этого было не видно. — В порядке, — ответил он, ухватившись за предложенную ему руку после осознания того, что невозможно вглядываться в лица в темноте. — Сильно они тебя, — они прошли вместе пару шагов, и вот уже свет лучше освещал их фигуры. В ответ его собеседник пожал плечами, продолжая смотреть на того, ожидая его дальнейших действий. Объявивший же о своей помощи потупленно глядел в ответ. Спохватившись, он было открыл рот, чтобы сказать что-то, но, словно спасая себя от въевшейся привычки, закрыл рот и почему-то стал снимать с себя кофту. — Надень это худи, — попросил незнакомец. — Не хотелось бы, чтобы ты входил совсем без одежды. Взяв протянутую одежду, тот в ответ усмехнулся и, натягивая её на себя, сказал: — Знаешь, если у вас тут принято просто так в любое время грабить проходящих мимо людей, как может быть проблемой то, что я войду в заведение в нижнем белье? Незакомец поджал губы, но затем ответил: — Это не норма. И я думаю, что, если эта штука определяет возраст посетителя, то, возможно, определит и нарушенный дресс-код. Ничего не ответив, юноша, зайдя внутрь, приложил палец к панели,       после чего услышал слова опешившего гражданина: — Хотел спросить о твоём возрасте, но ты прошёл, значит, волноваться не о чем, — тот повторил действия первого. Юноша не мог не заметить меланхоличного тона собеседника, но не выражал по отношению к этому какой-либо заинтересованности. Войдя внутрь, незнакомец сразу подошёл к стоявшему поблизости автомату и стал рыться в карманах. После нескольких, по-видимому, бесполезных попыток отыскать там желаемое, он как-то странно стукнул рукой автомат. Его рука легла так, словно он пытался ударить, но ему не хватало сил для этого. Будто он не хотел бить, а лишь этим жестом показывал свою беспомощность, безнадёжность, грусть. Парень лишь слабо коснулся ладонью металла, опёршись слегка на неё, продолжая рыскать в карманах. Во время этой загадочной эпопеи с пятью монетками юноша глядел на незнакомца, рассматривая его теперь при нормальном освещении. Он не смел его прерывать, изучая того, кто вызвался помочь ему. Светлые нахмуренные брови на сосредоточенном лице и взгляд, которым он смотрел на него у входа в кафе, говорили юноше о многом. Тот вёл себя спокойно, сдержанно, но держался плохо. Его действия были словно лишены энтузиазма, какой-либо мотивации, а в глазах плавала жалость, невыразимая грусть. Юноша не показывал своей заинтересованности в его состоянии, поступке, но не мог не заметить этой удручённости, выраженной на его лице. Наконец парень всё-таки отыскал ещё две монеты, что означало, что теперь от него снова можно ждать ответа, если заговорить. — Почему ты подумал, что мне нет восемнадцати лет? — Ну, я сомневался, — ответил тот, загружая в автомат последнюю монету. — Когда к тебе подошли эти… — он, видимо, не подобрал слова, чтобы описать тех «голодранцев», — я заметил, что с тобой рядом был чемодан, значит ты откуда-то ехал… — теперь парень наконец забрал из автомата долгожданную пачку сигарет. Было видно, что он едва сдерживался, чтобы не начать курить в кафе. — Неважно. Ты совершеннолетний, эта программа тебя пропустила… — подняв глаза с пачки, он вновь задал вопрос. — Ты собираешься что-то делать с пропажей? Его собеседник покачал головой. — В чемодане бесполезные вещи, они мне были не нужны, — ответил он. — Только вот синяки я не продумал, — проговорил юноша, потирая одно из ушибленных мест на лице с ухмылкой. — Да как же такое продумаешь! — удивился он. — Хотя в этих районах… Ты не местный ведь? — Приехал сегодня, раньше здесь не был. Только сейчас юноша обратил внимание на уши собеседника. Как он не заметил раньше? — Эльф? — спросил наконец юноша. — Не понял сначала. Парень ответил кивком. — Совсем забыл представиться. Мельнур, — сказал тот, всё косясь на манящую его пачку. — Знаешь, ты можешь переночевать у меня. Народу было не так много, но внезапно послышался негромкий вскрик со столика неподалёку. Как оказалось, девушка, до того пившая что-то из стакана, принесённого ей официантом, случайно пролила на себя эту жидкость. От неожиданности, видимо, она вскрикнула, удержав стакан в руке, а после поставив его на стол. В тот же момент у сидевшего рядом парня из рук выскользнула вилка, и, намереваясь ему помочь, она попыталась поймать и её, но попытка не увенчалась успехом. Вилка безнаказанно сбежала со стола, а девушка, не удержав равновесия, упала, ударившись головой о стол. Тут, видимо, лязг вилки о кафель отвлёк Мельнура от наблюдений, вывев его из небольшого транса. Парень усмехнулся этому, негромко проговорив, что вместо того чтобы помогать другим, сначала нужно помочь себе. — О чём ты? — Забудь, — отмахнулся он. — Я предлагаю помощь. Юноша поднял бровь, но в этот раз изменение в его мимике было замечено. — Я ведь не буду фигурировать в утренних новостях? — в полушутливом тоне намекнул парень. Эльф усмехнулся. — Не волнуйся, тебя не найдут, — поднимаясь со стула, так же вполушутку ответил он. — Не в этом дело. Не могу смотреть на бездомных. Особенно если они несправедливо осуждённые. — Праведник? — Типа того. Я рядом живу, идёшь? Юноша последовал за ним. И хоть он видел спину, в его голове было лицо. Вместо того чтобы не обращать внимания на такое поведение Мельнура, юноша наоборот лучше присматривается к эльфу и понимает, что в месте, освещаемом лампой, лучше заметна эта гамма негативных эмоций, выраженная на лице парня. Напряжённый и грустный, обессиленный и лишённый надежды. Знаете, я прошу вас, молю, скажите! Пожалуйста, скажите, как в таком состоянии возможно быть спасителем жизни другого? Как можно помочь кому-то, если не видишь самого себя за плёнкой ненависти к себе и любви ко всему окружающему миру? Как же можно понять, как можно понять почву действий такого создания?!