Надкол сознания

В его жизни было много журналистов. Но не больше, нежели Михаила Подоляка. Случайные взгляды, со смущающей улыбкой на его губах. Случайные касания, отражающиеся россыпью мурашек по телу и будто бы электрическим зарядом. Комфортное молчание, когда они оба затихали, каждый погружаясь в собственный мир и восприятие. Но ничего большего позволить себе он не мог. По многим причинам. Но самыми главными были: боязнь, что он оттолкнет. А также непринятие своих желаний. Каждая подобная мысль отвергалась, а он мысленно морщился, и внутри зарождалось липкое чувство отвращения. Хотя подсознание давно все знало. И он знал, потому что непрофессионально учить других слушать себя, прислушиваться к внутреннему голосу, а на деле не уметь это делать самому. Поэтому он знал. Знал, что это его истинное желание, но принять не мог. И оставалось лишь смотреть и отводить взгляд, чтобы случайно не выдать самый страшный секрет, который мог разрушить их дружбу. И сейчас, когда Миша сидел напротив, усердно выполняя свои рабочие обязанности, мужчина судорожно поглядывал на него. Что он хотел в нем увидеть? Что-то новое? Или может что-то знакомое с детства? Он хотел, чтобы тот посмотрел в ответ? Или хотел, чтобы тот обратил свое внимание? А внимание Алексей любил. Ему нравилось нравиться. Получать похвалу, восхваление и восхищение его личностью. Он убеждал всех вокруг, что ни один человек, что общался с ним лично, не отзывался о нем плохо. Потому что в юношестве он выучил, что никто жалеть тебя не будет, если ты будешь сентиментальным и особо чувствительным мальчиком, от тебя ожидали другого. И учили так, чтоб ты относился к себе, как к заведомо победителю, и неважно, каким ты себя считаешь на самом деле. И он научился. Он вжился в эту роль, за столько лет она буквально приросла к нему, и теперь выставлять свою «красоту» напоказ было совершенно обыденной вещью. А когда люди его привлекали, по-разному, он хотел вызывать ответную реакцию и в свою сторону. И сегодня не было исключением. Но весь этот день его не покидали тревожные мысли и неприятные ощущения в теле. И он не понимал, чем они были вызваны. Что его тревожило? Но приходилось работать в том состоянии, в котором он был. Приходилось так давать интервью, вести стримы, общаться с коллегами и непосредственно с Мишей. И под конец дня он порядком вымотался. Хотелось поскорее со всем закончить и пойти спать, чтобы завтра встать без тревожных сигналов. Но сейчас он сидел, после последнего стрима, краем глаза наблюдал за Мишей. Подоляк что-то долго искал по тумбочкам, перебирая и переворачивая все свои вещи, но когда нашел, то сразу же сунул в карман, поэтому Алексей не видел, что же так внезапно понадобилось его другу. Тот медленно поднялся со своего места и, подойдя размеренными шагами к рабочему месту Алексея, встал позади его кресла, опираясь руками об изголовье и скрещивая ноги, перенося вес на одну из них. Арестович пребывал в замешательстве. Он хотел поговорить? Может Мише просто было скучно? Или хотел что-то спросить? — Я долго над этим думал. — стал тянуть Подоляк, что было для него несвойственным. — Не хочешь поучаствовать в одном моем эксперименте? — И что за эксперимент? — он не видел Михаила, но прекрасно ощущал его присутствие за спиной. Сам же продолжал завороженно смотреть на экран ноутбука. — Та, ничего сложного. Так, просто. — заговорщически отвечал Подоляк, увиливая от ответа. — Ну, — думая над странным предложением, бегал глазами по потолку, обдумывая. — В принципе, можно. — сказал он, пожимая плечами, все еще неуверенно. — Хорошо. Пойдем. — отходя от его кресла, продолжил Миша. Он прошел к мягкому дивану, что по-прежнему стоял у стены. Наблюдая за действиями Алексея, что покинул свое место, и рукой подозвал пройти немного ближе. А сам сел на диван. — Хорошо, только еще немного ближе. — с хорошо читаемым непониманием, немного поколебавшись, Алексей все же сделал шаг навстречу. — Не хочу понять ситуацию неправильно, но мне это немного не то напоминает. Миша улыбнулся одним уголком губ на сказанное. — Что же? — все же нутро требовало узнать то, что было спрятано в мыслях Арестовича. И если быть откровенным, то не только в мыслях. Сегодняшней, и не только, целью было достать то, что было закрыто за десятками печатей внутри самого Алексея. Он догадывался, что его поведение, не более, чем маска, выращенная его окружением. И после недавнего стрима с психологии и философии — он в этом убедился. Хотелось сломать человека, чтоб открыть новую его личность, точнее истинную. Хотелось сломать фальшивого человека. Потому что кому, как не Михаилу, журналисту со стажем, знать, когда человек врет и притворяется. Он прекрасно знает, что такое ложь, лицемерие и правда. Ведь никто не безгрешен. — Ты знаешь. Если твой «эксперимент» — Алексей показал кавычки в такт словам. — Это отсосать тебе, то найди для этого кого получше. — он фыркнул, закатывая глаза. — Нет, отсасывать мне не нужно, но тебе придется встать на колени. — сказал Подоляк, невольно поглаживая свое колено. Какой конечной реакции он хотел? Миша хотел видеть, как Алексей ломается. Как он пытается убедить себя подчиниться, угомонить гордыню. Хотел ли тот подстроить его под себя? Нет. Но, возможно, это было его эгоистичным желанием таким образом и способом показать, что он лучше знает, как Алексею лучше. Он хотел, чтобы тот заплакал, от того, что ему больно. Не физически, нет, ни в коем случае. Чтоб он прошел через моральную боль, что была накоплена за многие годы жизни. Почему конкретно таким образом? Возможно, чтобы удовлетворить какие-то и свои потребности. Скорее всего, именно доминантные. Была потребность в контроле над подчиненным, да и Миша когда-то читал, что подобные практики на некоторых людях действительно срабатывают. Суть была именно в перенимании контроля на себя, полностью освобождая от него другого человека. Но он должен доверять тебе, или в процессе начать, иначе мало из этого выйдет. — Ты сейчас шутишь? — нахмурился Арестович, скрещивая руки на груди, смотря на Подоляка с недоверием. — Я сказал что-то смешное? — серьезно спросил Михаил, не сводя взгляда с мужчины напротив. — Ты сказал что-то, что, я надеюсь, мне послышалось. — кажется, у них началась самая настоящая игра в гляделки. Кто отведет глаза первым. — Нет, ты все верно услышал. — кивнул Миша, рассчитывая на понимание. Арестович прыснул со смеху, не веря услышанному, но Подоляк даже ухом не повел. Он все так же сидел на месте, смотря на Алексея, и ждал, пока он успокоится. — Ты же понимаешь, что я не стану? — все еще улыбаясь, Алексей смотрел на друга с насмешкой, не веря в происходящее. — Я попрошу тебя опуститься. — будто не слыша, продолжал Подоляк. — Я не понимаю, ты смеешься, или что? — хотя Алексея никто сейчас не держал, он мог спокойно развернуться и сесть за стол, или уйти отдыхать. Но он стоял на месте, пытаясь что-то доказать. Миша мог поспорить, что Арестович сам не знал, чего сейчас он добивается. Но он стоял, с непреклонностью во взгляде, и даже презрением. Он хотел сломать его первым. Показать его место, чтобы Подоляк смутился, и он не смог даже подумать о похожей ситуации в будущем. Но что-то внутри просило подыграть мужчине, он ведь хотел большего, не так ли? Ему хотелось большего именно с Михаилом. Так чего не сейчас? Но падать перед ним было унизительно. Опускаться не хотелось. Подчиняться не хотелось. — Ну, времени у нас еще много, можем так до утра играть. — мужчина посмотрел на наручные часы, на которых стрелка только недавно перевалила за одиннадцать вечера. И Миша выбрал технику молчания. В итоге, Арестовичу или надоест стоять, и он уйдет, или он подчинится. И в этот момент на лице Алексея показалась первая трещина. Процесс был запущен. Его лицо дрогнуло в секундном импульсе, после чего он резко заморгал. Но Миша видел, что тот думал, взвешивал все «за» и «против». Ему хотелось подчиниться, но что-то внутри все еще цеплялось за гордость. И нужно было лишь подтолкнуть к правильному решению. — Да. Давай, опускайся. — Миша наконец-то поднялся, обходя того стороной и становясь по левую руку, сзади. — Все будет хорошо. — начал шептать мужчина на ухо, понимая, что сейчас он лжет. Но он не дотрагивался, хотя знал, как Алексею важны прикосновения. Хотелось, чтобы он подчинился почти без посторонней помощи. Он должен самостоятельно сделать «первый шаг». Арестович тяжело вдохнул и так же выдохнул. Снова бегая глазами по пространству напротив, а сердце участило ритм. Это длилось не дольше десяти секунд, но после Миша увидел еле заметное движение рядом. Он действительно послушал Подоляка, с опасением сначала опускаясь на одно колено, а следом и на другое. — Хороший мальчик. — искренне похвалил Михаил мужчину. — Подойди немного ближе к дивану. В этой просьбе не было ничего провокационного, поэтому без колебаний совести Алексей, на согнутых ногах, подполз чуть ближе, как и попросили. — Молодец. Теперь тебе придется опереться руками о сидушку дивана. — Миша подошел к Арестовичу ближе, садясь возле него на корточки. Алексей перевел на него растерянный щенячий взгляд, будто пытался найти в глазах напротив ответы, что застыли на губах немым вопросом. — Все хорошо. Не бойся, я рядом. — теперь уже Подоляк мог себе позволить дотронуться. Поглаживающими движениями прошелся по левому плечу, переходя касаниями на спину. Арестович отрицательно закивал головой, отводя взгляд в пол, закусывая нижнюю губу, опускаясь на пятки. По его телу пробежался холод и стая мурашек, охватывая напряженностью с ног до головы. — У тебя все получится. Давай, осторожно. Я здесь, с тобой. — снова зашептал Подоляк, не прекращая поглаживания. Ему нравилось это действие. Спина Арестовича была широкая, и гладить его, поддерживающе — сплошное удовольствие. Показался второй надкол. Плечи совсем поникли, сгорбившись. Но он снова поднялся, перенося большую часть веса на колени, что упирались в ковер. Миша немного отстранился, прекращая его касаться, а Алексей поднял правую руку, немного наклоняясь вперед и опираясь, как и просили до этого, затем упираясь и левой рукой. В таком положении было не совсем удобно, но больше всего сейчас страдало не тело, а душа. Он не ожидал от себя, что когда-то встанет перед кем-то в подобное положение. И совсем не укладывалось в голове то, что тем, кто увидит его подобным, будет Подоляк. И сейчас, внутри него происходила самая настоящая борьба. Одна часть, его гордость, вопила вовсю, чтобы он прекратил это все. Чтоб он встал и ушел. А так же она была зла на него, потому что как он мог опуститься до такого уровня, чтобы быть под кем-то? Разве так его учили? Разве так его воспитывали? Разве за такими принципами он жил большую часть своей жизни? А другая его часть была той истинной, что просыпалась только в редкие случаи, ведь она давно перестала бороться за свое право на существование. Она просила больше похвалы. Она хотела услышать, что она все еще ценна и важна, что про нее не забыли. — Умница. Ты молодец. — Подоляк, привстав на несколько секунд, чтобы переместиться немного в другое место, перебрался еще чуть-чуть назад. Он вернул свою руку, только теперь немного ниже, поглаживая поясницу. — Но тебе придется прогнуться. И Алексей выполняет просьбу достаточно быстро, практически не упираясь. И Миша уже успел подумать, что все и правда работает. Он немного задрал черную футболку, пока Алексей упирался лбом в обивку дивана, целуя ямочку на пояснице, отстраняясь. Арестович вздрогнул и, резко убрав руки, упал уже на полностью согнутые ноги, закрывая голову руками. — Я не могу. — замахал он протестующе головой. — Не могу. Не могу. — Все хорошо. — Миша уже полностью опустился на ноги, снова поглаживая по спине мужчину, успокаивающе нашептывая. — Все хорошо. Отдохни, и мы продолжим. — Я не могу. — он говорил так тихо, да еще и звук преграждали обвитые вокруг руки, что почти неслышно. — Можешь, Леш. Все ты сможешь. Ты можешь мне доверять, я ничего плохого не сделаю. — ему хотелось, чтобы Алексей полностью доверился Мише, чтобы не стеснялся себя и его. Чтобы не стыдился. В этом не было ничего постыдного. Они просидели так где-то с минуту, и Подоляк уже подумал, что он перегнул, хотя, еще ничего не произошло, и нужно заканчивать, как Алексей все же поднялся, с огромным усилием возвращая руки обратно, и с обессиленным выдохом прогнулся в спине. Это была третья трещина. И как было понятно — решающая. Миша боялся снова спугнуть. И если бы это случилось, тогда вряд ли можно было рассчитывать на какое-то продолжение. Пришлось бы отступить. В третий раз Алексей шанса точно не даст. Сейчас нельзя было допустить какую-то серьезную ошибку. Но продолжать нужно было. Подоляк коснулся пряжки ремня, а потом перенес руку на ближайшее бедро, легко поглаживая. — Придется их снять. — продолжая говорить шепотом, сказал Миша, снова дотрагиваясь ремня, теперь уже расстегивая. Он не видел лица Алексея, поэтому действовать нужно было с осторожностью. А затем он вспомнил, что прежде нужно было снять обувь. И он потянулся к ней, снимая сначала один кроссовок, а затем и второй. Возвращаясь в прежнее положение. Расправившись с пряжкой, он дотронулся до пуговицы и быстро вынув ее из петельки, потянул молнию вниз. Секундное размышление, как было бы лучше: снять белье вместе с джинсами, либо по очереди? И приняв решение долго не мучать, а лучше сделать все сразу, он взялся за края брюк. Из-за того, что Арестович не видел, что сейчас происходит, а лишь ощущал, все его органы чувств обострились до своего предела. Поэтому было физически больно, когда Миша касался, потому как ощущения были такие, будто в месте прикосновения разливался электрический ток, что отдавал покалыванием даже в кончиках пальцев на руках. И как только он почувствовал, что ткань покидает его тело, то посильнее сжал край сидушки, зажмуриваясь, будто от сильного страха. Подоляк потянул джинсы вниз, прихватывая вместе с этим боксеры. Он опустил их к коленям, стараясь не смотреть на открывшийся до этого не виданный, вид. — Давай снимем. — снова шепотом. И пересиливая себя, Арестович приподнял сначала одно колено, потом второе, чтобы с него буквально стащили самое безопасное сейчас. Это была его последняя защита, и он ее лишился. Теперь он был как на ладони у другого человека. А его нутро все еще продолжало, только уже не кричать, как до этого, а тихо умолять, чтобы Алексей что-то сделал, как-то взял инициативу в свои руки. Но честно, уже не было сил сопротивляться. Все, на что он был способен — это полулежа, полустоя прогибаться, выставляя всего себя напоказ. Не было сил и желания говорить «нет». Пришлось принять свою участь и подчиниться. Миша, как только закинул джинсы на диван, чтобы те не пачкались на пыльном ковре, выпрямился, и все же взгляд не смог удержаться, чтобы не глянуть. Подоляк облизнулся от увиденного. И как бы Миша не убеждал себя, что это все из альтруистических побуждений, была в этой ситуации и львиная доля эгоистичного желания доминировать над человеком. И от этого, внутри разливалось неприятное чувство. Было до одури приятно понимать, что буквально под тобой находится сильный духом человек, которого ты смог подчинить себе. И от этого осознания просыпалась твоя личная Тень, эгоистичная и корыстная часть души, которая была всегда с тобой. Она шептала о своих правилах и заставляла идти на поводу у выгодных лишь ему желаний и проплаченных идей. — Подними голову. — попросил Миша, придвигаясь немного ближе. Алексей послушался, но в этот же момент пожалел. По нижней губе прошлось два пальца, и он понял, к чему. Но от этого было не легче. Совсем не легче. А скорее наоборот. — Давай, постарайся ради себя. — ласковым голосом проговорил Михаил. Арестович приоткрыл рот, впуская в себя мозолистые мужские пальцы, обхватывая их губами. Не было сил сопротивляться, но и двигаться тоже. А надо было. Не хотелось, чтобы было больно. Он обильно смачивал слюной пальцы, вылизывал и прихватывал их губами, вбирая сильнее, а после Миша их почти доставал и снова возвращал обратно. И подразнив язык в последный раз, Подоляк вынул их с пошлым причмокиванием. И Алексей никогда не был так рад, что сейчас его лица не было видно, ведь он покраснел, кажется, до кончиков ушей, шумно выдыхая и дыша через рот. Мишины колени уже ныли от вечных ерзаний туда-сюда, и он даже представить не мог, каково было его коллеге. Подоляк раздвинул в стороны две половинки, проходясь влажными пальцами по ложбинке. В этот момент, Арестович не выдержал, пошатнулся вперед, уходя от похотливых рук. Как бы он раньше ни хотел, чтобы между ними произошло нечто большее, то сейчас это желание пропало. Не так. Не таким образом. — Ну-ну. — Миша перенес руки на талию Алексея, медленно возвращая его в прежнее положение. — Не переживай. Мне неудобно левой, у меня есть смазка. «Пошел ты», — пронеслось раздражительное в голове Арестовича. Хотелось обозвать того всеми возможными словами, ведь он заставил Алексея вылизывать собственные пальцы ради того, чтобы он потом сказал подобное? Пошел он. Миша полез в свой карман и достал из него то, что так долго искал по тумбочкам до этого. Открыл упаковку, выдавливая немного на пальцы, размазывая. Подоляк бы соврал, если бы сказал, что его совсем не возбуждала данная ситуация. Но как он говорил ранее, его это заводило больше эмоционально, нежели физически. Но после того, как он снова раздвинул ягодицы и уже коснулся только колечка мышц, его тело незамедлительно среагировало. Хотелось большего, но он не мог. Нельзя было. Как бы ни хотелось, приходилось свое животное начало держать под контролем. Он почувствовал, как Алексей сжался, и усмехнулся. — Леш, все хорошо, расслабься. Все в порядке. — снова придерживая за талию, как мантру повторял Миша. «Ничего не в порядке», — сказал про себя Алексей, горько улыбаясь. А его тело предательски реагировало на ласковые слова и поглаживания, что шло в противовес настрою самого Арестовича. Но он попытался расслабиться. Все равно судьба сегодняшнего вечера предопределена другим человеком, поэтому смысл сопротивляться, когда на это не было сил? Миша прошелся по краям дырочки и, немного надавив, ввел первую фалангу. Арестович снова, уже как в тумане, поддался вперед, намереваясь снова уйти от рук и касаний, но рука на талии не дала этого сделать, сразу же возвращая на место. Подоляк ввел уже на две фаланги, продолжая. Алексей часто смачивал губы в слюне, так как дышал через рот часто, шумно и с придыханием, каждый раз будто бы на несколько секунд замирая. И как только он ввел третью, то решил подождать. Дать другу привыкнуть к новым ощущениям, которых до этого никогда раньше не ощущал. Он стал медленно вынимать и вводить обратно. Арестович закрыл глаза, шумно вдыхая, уже через нос, а по телу пробежал будто бы озноб. Одновременно стало холодно и невыносимо жарко. И он почувствовал, как приставили второй палец. Его ввели быстрее, нежели первый. Пальцы развели в стороны, и мужчина так схватился за ткань дивана, что казалось, еще немного, и он сможет ее содрать вместе с наполнителем. — Все хорошо. — послышался голос Миши, тональность которого не поднималась даже на пол тона. — Я рядом. Я здесь. — Алексей снова почувствовал на своей спине поглаживания. Пальцы оказались совсем глубоко, проходясь по нервному комку, и от этого действия спина Алексея сильнее выгнулась, а ему на несколько секунд стало так невыносимо приятно, что из горла вырвался задушенный стон с придыханием. И было так хорошо, как никогда до этого. Хотелось снова ощутить подобное, и Миша, будто бы услышав самые потаенные желания Арестовича, надавил на точку еще раз, чтобы только еще раз услышать стоны Алексея, что звучали мелодичнее любой музыки. А Алексею было стыдно. Он попытался закрыть рот, как только третья волна удовольствия прокатила по телу, заставляя закатить глаза и кусать руку, чтобы только не издавать больше таких смущающих звуков. — Солнце, убери пожалуйста руку, я хочу тебя слышать. — с лаской в голосе обратился к нему Подоляк. Это было слишком. Слишком. Чересчур для Алексея. Но он повиновался, как бы ни хотел ослушаться, но сделал так, как попросили. И снова. Он снова почувствовал то, что заставило бедра поддаваться назад, и выдыхать с характерным, несвойственным звуком. Член ныл, прося заботы и о себе, и с каждым новым касанием той самой точки, он был все ближе к тому, чтобы кончить. Подоляк сжалился и коснулся члена Алексея. Ему хватило всего нескольких толчков, чтобы излиться в руку Мише, почти падая от переизбытка чувств одновременно. Миша покинул тело и медленно поднялся на ноги, так как те затекли окончательно, подходя кое-как к своему столу. А когда взял пачку салфеток и повернулся, увидел, что Алексей сидит, склонивши голову на диван, обхватывая свой живот руками. Стало его жаль. Искренне. Подоляк вернулся обратно, опускаясь снова на пол, рядом. — Поднимись, я тебя вытру. — пытаясь хотя бы как-то загладить вину, попросил Миша. Но Алексей его будто бы не слышал, он продолжал так сидеть, смотря в одну точку, и, приглядевшись к глазам, Подоляк понял, что те блестят. Он придвинулся еще ближе, вытирая член от остатков спермы, и положил испачканную салфетку рядом. — Леш, иди ко мне. — Подоляк попытался поднять как-то Арестовича, но тот только перевел на него взгляд, никак не двигаясь. — Леш, иди сюда. — снова повторяя, ему все же удалось поднять с дивана мужчину. И он зашевелился. Алексей перевел взгляд наверх, быстро заморгав. — Все закончилось. — совсем тихо сказал Миша, и Алексей подался навстречу. Он прижался ближе к мужчине. Подоляк снова гладил того по спине, только уже крепко прижимая к себе. — Ты можешь плакать. — а Алексей, будто бы последнее, чего ждал — это разрешения. Четвертый, решающий надкол. Слезы потекли ручьем, и сейчас он сидел, шумно всхлипывая. Он дрожал в сильных руках мужчины, что сейчас так правильно обнимали и, не переставая, гладили, и сейчас он будто бы дал себе волю на то, чтобы выплакать все то, что так долго копилось. Его трусило от всхлипов, а слезы обжигали щеки, и было так больно. Так больно, как никогда прежде. Как никогда до этого. И все смущение в момент прошло, потому что сейчас он не был способен ни на что, кроме как пачкать футболку Миши собственными слезами. И они лились не переставая. Было чертовски больно и за то, что Миша сделал, и за прежние ошибки, и за сдержанные эмоции. Было больно, и эта боль катилась по его щекам. Снова и снова. А он все так же дрожал, и было слышно, как он с надрывами пытался вдохнуть, задыхаясь. И сидя сейчас, Миша понимал, что он добился поставленной цели. Но правда ли его эгоистичные желания так дорого стоили? Ему было больно вместе с Лешей. И он прижал его еще ближе, пытаясь забрать хотя бы часть боли на себя, чтобы тому стало немного легче.