Они

      

Они

      — Спасибо вам, мистер Бэнкс!       — Было очень интересно, правда! Можно мы еще придем, после экзаменов?       Все студентки прыгали перед ним, будто соревнуясь.       — Конечно, конечно, буду рад вас всех видеть, — доктор улыбался, подняв правую руку, дабы ее не оторвали. — Думаю, наши гости тоже не будут против.       Я стоял в стороне, ожидая, когда люди уйдут. Мне все не давал покоя тот парень…       Наконец, когда толпа немного рассосалась, я подгадал момент и подошел к доктору.       — Извините, сэр…       — Да? — он посмотрел на меня и улыбнулся. — Ах, ты… Кевин, так ведь?       — Да, это я.       — Ну и пытливый же ты ум, а? — мистер Бэнкс похлопал меня по плечу, будто мы уже сто лет знакомы. — Что хотел?       — Я… Никак не могу отойти от вида того парня, — я замялся, смотря на него исподлобья.       — А… Ты про нового? — от прежней мягкости в лице доктора не осталось и следа. — Да уж, ну и фрукт. Я много всего повидал, но чтобы так… Ну, что ты от меня хочешь?       — Можно мне присутствовать на опросе? Ну, на вводном сеансе. А то чувствую, что не усну ночью, если не услышу все от него.       — Ты и так не уснешь, дружище, — Бэнкс нахмурился. — Ну что ж, если так хочешь… Только смотри не лезь к нему с расспросами, понял?       — Конечно, сэр, я только за.       — Что ж, тогда идем.       Доктор проводил меня в кабинет и усадил на стул рядом со входом.       — Сейчас санитар его приведет и начнем, — мистер Бэнкс смотрел на меня. — Не дай ему заболтать себя. Тебе потом с такими тоже работать, так что постарайся вынести уроки из того, что услышишь, договорились?       Я кивнул и стал ждать, потирая руки. Кабинет, конечно, не внушал никакого оптимизма: белая плитка на полу, пахнущая хлоркой, высокие окна в два слоя, с тонкой плетеной решеткой с внешней стороны, старые металлические стулья и такой же стол, затертый локтями до проплешин в эмали, большие деревянные шкафы с кучей каких-то древних хтонических книг, которые уже лет сорок никто не трогал.       — Да уж, еще и пациент не пришел, а уже как-то не по себе… — я попытался успокоить себя.       — Действительно, как будто в психбольнице, да? — съязвил доктор, улыбаясь мне. — Ничего, всегда может быть еще хуже.       «А ты точно психиатр?», — я мысленно ответил на острóту, и волнение немного отступило.       Тут, дверь открылась, и в комнату вошел он. Маленький, тщедушный парнишка, лет двадцати, неопрятный, весь вымазанный чем-то вроде сажи или угля, с потупленным взглядом, как будто исполненным стыда или сожаления. Он сжимал под мышкой кипу мятой бумаги, которую, очевидно, привез с собой из дома. За ним вошел мордатый санитар, которого я уже успел приметить на этаже.       — Здравствуй, Артур, — доктор привстал и указал парню на стул перед собой. — Присаживайся. Ты, наверное, устал?       Артур молча сел и, разложив перед собой бумагу, вытащил из кармана несколько маленьких, неровно заточенных карандашей.       — Без цвета… — он тщетно шарился по карманам в поисках. — Нет цвета… Нет…       — Что такое? Ты что-то потерял? — Бэнкс смотрел на него во все глаза.       — Цвет… — парень посмотрел на него таким необыкновенным взглядом, что и не описать. — Я забыл цветные. Без цветных ничего не получается.       — Тебе нужны цветные карандаши? — доктор повернулся ко мне и указал на органайзер для канцелярии на полке. — Передай, пожалуйста.       Я поставил контейнер на стол и Артур тут же схватился за карандаши.       — Хм… — он внимательно осмотрел каждый карандаш, нахмурившись. — Да… Да, подойдет…       — Ну, так что? Теперь поговорим? — доктор не терял надежды.       Парень быстро глянул на Бэнкса и опустил глаза.       — Можно… — он начал что-то методично рисовать на измятом листке, хотя руки его дрожали.       — Расскажи нам, как тебя зовут?       — Вы знаете… Зачем спросили?       — Хочу от тебя услышать.       Артур вытер нос рукавом и продолжил рисовать.       — Артур.       — А фамилия?       — Это неважно.       — Почему же? — доктор откинулся на спинку стула в ожидании.       — Фамилия – это семья, а семьи у меня нет. Так и зачем мне фамилия?       — Ну как же, фамилия – часть твоей идентификации, нам важно ее услышать, чтобы оценить твое состояние.       Артур не спешил говорить, но руки его замедлились.       — Кирк. Артур Кирк меня зовут.       — Отлично, просто замечательно, — казалось, что Бэнкс действительно радовался. — Ты знаешь, какой сейчас день?       Парень молчал.       — Ну, Артур? Ты знаешь? Какой месяц? Или год? Хоть что-то?       — Какая разница? — Артур оторвался от листа и посмотрел на доктора, но затем перевел взгляд на меня. — Это все пустое, поверьте.       — Сейчас июнь, Артур. Десятое июня.       Парень промолчал.       — Ну хорошо, не будем об этом. Тогда расскажи нам, как ты себя чувствуешь? Есть жалобы?       — Нет, — парень снова опустил глаза и стал набрасывать свои рисунки.       — Тебя ничего не беспокоит?       — Это уже другой вопрос.       — Как же? Я ведь спросил тебя о состоянии.       — Вы спросили, есть ли у меня жалобы. Жалоб у меня нет. Меня учили не жаловаться.       — Кто учил?       — Отец.       — Хорошо. Ну, так тебя все же что-то беспокоит?       — Как и всех.       — Что-то конкретное? — Бэнкс сохранял прямо таки ледяное спокойствие.       — Не думаю.       — Ладно. Тогда расскажи, ты чем-то болен?       — Да, болен. Давно болен.       — И чем же?       — Болен. Я болен и все. Давно болен, — Артур начал сильно тереть глаза. — Болен я, я болен… Болен…       — Что такое? — Бэнкс насторожился и глянул на санитара. — Что-то с глазами?       — Да. Болят.       — Ты просто слишком много рисуешь и почти не моргаешь. Глаза сохнут, отвлекись на секунду.       — Не могу. Мне нельзя отвлекаться, еще не все…       — Ладно, — Бэнкс не решился настаивать. — А что ты вообще рисуешь?       — Да все, что в голову придет. Все равно не поймете.       — Ну, как скажешь. Так ты хочешь вылечиться, Артур?       — Конечно. Глупый вопрос какой-то.       — Почему же?       Парень снова глянул на доктора.       — Сами не понимаете?       — Ну, здесь есть люди, которые считают, что им не нужно лечиться.       — И что? Они разве называют себя больными?       Бэнкс немного замялся.       — Ну, так скажи, ты помнишь, как ты здесь оказался?       — Где? — Артур поднял глаза. — Где здесь?       — Ну, в больнице.       — А, здесь… Меня привезла машина.       — Да, это верно. Но почему ты здесь?       — Это уже другой вопрос, — Артур снова вытерся рукавом, на этот раз уже другим.       — Так почему бы не ответить и на него?       — Почему бы и нет? — парень поднял глаза и усмехнулся, так, что у меня по коже пробежали мурашки. — Им не понравился мой рисунок.       — Кому «им»?       — Тем людям… Ну, в форме.       — Полицейским?       — Точно… Они пришли в квартиру и сразу меня схватили, как только увидели рисунок, — Артур продолжал улыбаться.       — Почему ты улыбаешься? — Бэнкс старался ответить такой же улыбкой, но не мог, видимо, его начали одолевать эмоции.       — Люблю, когда реагируют.       — На рисунки?       — Да… — парень благоговейно вскинул голову. — Я принес в студию один. Давно. Сказали, что какая-то глупая мазня. Но как они злились… Как звери зубами скрипели. Разве на мазню будут так злиться?       — Может, ты и прав. Так ты знаешь, почему полицейским так не понравился твой рисунок?       Артур замолчал и снова стал рисовать.        — Ты помнишь, как рисовал? Что делал до этого?       Парень продолжал молчать.       — Ты помнишь, чем рисовал? — доктор привстал и склонился над столом. — Помнишь, кто был с тобой?       — Сестра… — Артур снова отвечал невозмутимо.       — Да. А где она теперь, знаешь?       — Она? — парень посмотрел Бэнксу в глаза. — Она была частью меня. Теперь она – часть моего рисунка.       — Артур, — голос доктора дрогнул, — ты убил свою сестру. Ты рисовал ее кровью. Ты помнишь это?       — Убить невозможно. Только не ее. Она в рисунке, она будет жить. Я спас ее.       — Спас? — Бэнкс сел обратно. — От чего спас?       — От них, — парень положил карандаш и взял рисунок в руки, оглядывая его со всех сторон. — Они хотят меня. Она встала на пути, мне пришлось спрятать ее.       — Спрятать? В рисунок?       — Да. Теперь они не смогут до нее добраться. Она всегда будет в цвете. А цвета не бывает без света. Поэтому она будет жить.       — Так, а кто это – «они»? Расскажешь?       — Могу, — Артур взял еще один листок и снова стал рисовать. — Только вы не поймете. Я сам не понимаю.       — Откуда «они» взялись?       — Отовсюду. Я с детства их знаю. А они – меня.       — Ты общался с «ними»?       — Я не умею. Только они могут.       — «Они» могут с тобой говорить, а ты нет?       — Да. Все так.       Бэнкс спрятал лицо в ладони и несколько секунд молчал.       — Итак… Что «они» тебе говорят?       — Говорят, что заберут меня к себе.       — Заберут? Куда?       — В темноту. Глубоко, чтобы свет меня не достал.       — А зачем ты «им»?       Парень вдруг смял листок и выкинул в угол комнаты.       — Потому что я не слушался.       — Так «они» тебя наказывают?       — Наверное, — Артур достал лист из кипы и провел по нему пальцем. — Я не такой, каким меня хотят. Поэтому меня нужно забрать. Так они думают.       — Значит, «они» приходят из темноты?       — Отовсюду, — парень вдруг стал улыбаться. — Тени ламп. Людей. Зрачки. Шкафы. Подвалы. Ночные окна.       — И ты везде видишь «их»?       — Не вижу. Чувствую.       — И только ты «их» чувствуешь?       — Я скоро умру, — внезапно сказал Артур. — Совсем скоро. Десятого декабря.       — Почему ты так думаешь?       — Я не думаю, — он снова улыбнулся, но смотрел уже на меня. — Я только чувствую. Я сгорю на свету, погружусь во тьму.       — Как твоя сестра? — Бэнкс начал фатально теряться.       — Она не сгорит, потому что не светила. А я свечу. Всем.       — Зачем ты светишь?       — Берегу вас, — Артур не отрывал от меня глаз, а я – от него.       По спине стекал холодный пот, но мое любопытство пересилило страх.       — Ты говоришь, что «они» придут за всеми? — я заговорил с ним, но Бэнкс не стал мешать.       — Тьма вездесуща. Она придет, когда мы исчезнем.       — Кто «вы»?       — Те, кто светит, — парень указывал на свои рисунки.       — А мы? Мы сами можем сопротивляться тьме?       Артур ничего не ответил, только улыбался. Так, словно я ребенок, который задает самые наивные вопросы.       — Так, думаю, на сегодня хватит, — Бэнкс встал. — Артур, сейчас тебя отведут в палату. Завтра с тобой побеседует другой доктор и мы будем решать, что делать с тобой.       — Доктор, можно спросить? — парень поднял глаза. Казалось, что он резко испугался.       — Да?       — Как вы справляетесь с тьмой?       Бэнкс вздохнул.       — Не даю таким, как ты умереть.       — А я сбегаю в рисунки… В глубину. Смешно, да? В глубине света не должно быть, а в рисунке всегда есть. Когда много цвета.       — Да… И правда смешно.       Мы вышли из кабинета молча, Бэнкс ничего больше не говорил.       Я все же решился подойти к медсестре и разузнать побольше про Артура.       — А, этот?.. — сестра презрительно смотрела вслед уходящему парнишке, сжимавшему под мышкой кипу рисунков. — Говорят, сестру убил, кухонным ножом.       — А про него самого что-нибудь есть?       — Ну… — сестра пролистала карту. — Темноты боится, ставили патологическую никтофобию. Вроде как отец его в детстве запирал в подвале, наказывал так. Кошмар, конечно, но не оправдывает его, как по мне.       — А десятое декабря где-нибудь там фигурирует?       — Хм… — сестра снова просмотрела карту. — Да… День смерти отца. Как ты узнал?       Я промолчал. В тот день мне так и не удалось уснуть.              Ровно через полгода, десятого декабря, Артура нашли мертвым под кроватью в его палате.