***
– Хей, малой, – проснулась от ворчливого баритона Тоджи, – кто эт тебя так? Тот ебанутый надзиратель? Свесила ноги с кровати и осмотрела себя беглым взглядом – запястья, плечи и спина были покрыты не только бледными шрамами, но и багровыми пятнами синяков. – Не, на лестнице навернулся, бывает. – Ты эт, смотри, шею свернуть так не долго, – качнул головой мужчина, а я лишь безразлично пожала плечами. – Обед скоро, – подал голос со своей кровати "двадцать восьмой", он у него мягкий, приятный, – тебе бы прикрыться чем-нибудь. – Хм, и то верно. Прежде чем я успела ответить, обдумав предложение сокамерника, у решётки возникло взволнованное юношеское лицо Сейтаро – младший охранник с миловидной внешностью. – Ох, боже, вы опять подрались? Шеф будет в ярости, – казалось, озадаченный парнишка вот-вот расплачется. – Чё? – фыркнул Тоджи, скрещивая руки на груди, – Да пошёл этот Юдзу нахер. Не трогал я его. С лестницы, говорит, наебнулся. Я согласно кивнула. – С лестницы? Когда это? Сильно болит? Я подошла к решётке, мягко улыбаясь, что сильно удивило непривыкшего к спокойным заключённым Сейтаро – тот аж отшатнулся. – Ч-чем я помочь могу? – Есть куртейка? Моя форма, увы, руки не закрывает. – Да, я посмотрю что-нибудь, – забормотал юноша, исчезая за поворотом. – И всё же, откуда они? – "Двадцать восьмой" оказался непозволительно близко, коснулся плеча со свежим пятном, на что последовала незамедлительная реакция – я схватила его за руку, сжав с силой, но, осознав, что творю, отпустила, отводя взгляд. – С лестницы упал, сказал же. – У тебя плохая свёртываемость крови? Или иная болезнь? Потому ты после тренировок Ямато вечно в одеяло кутаешься – синяки скрываешь? Тоджи смотрел на нас с недоумением, почёсывая иссиня-тёмные волосы. – Гемофилия это. Ничего серьёзного, – бурчала я, встречаясь со взглядом перламутрово-розовых глаз собеседника. – Языком трепать будешь, отрежу. – Не буду, – улыбнулся юноша.***
В комнату отдыха ворвался Танабата, бегло осмотрел помещение, встречаясь с недоумевающим шефом взглядом, но лишь мотнул головой, спокойно направляясь к шкафчику с ключами. – Что-то случилось? – усталым тоном спросил Хаджиме, выкуривая четвёртую сигарету за первую половину дня. – Нет, точнее да, но ничего такого... – Говори, – настоял начальник. Беспечное мямление подчинённого раздражало не меньше действующих на нервы заключённых. – Там, это, семьдесят второй поранился, с лестницы, говорит, упал, руки, плечи в синяках... просил принести куртку какую-нибудь. – Семьдесят второй, значит? – протянул задумчиво Сугороку, делая глубокую затяжку. – Синяки... А тринадцатая камера чего? Сидят тихо? – Я не успел проверить... – Блядь. Хаджиме быстро вскочил с места, туша сигарету о пепельницу, и резко вырвался в коридор, оставляя и без того напуганного охранника в помещении одного.***
Синяки на запястьях проходили, по крайней мере, с неделю, обращаясь постепенно из тёмных пятен в желтушные, при которых носить верхнюю одежду уже было необязательно. Но, видимо, инстинкт самосохранения у меня отсутствовал, раз после "реабилитации" я вновь решила найти приключения на одно место. И всё ради чего? Ради того, чтобы увидеть сменяющиеся эмоции на лице нашего надзирателя, лишний раз позлить, ввести в замешательство, выбить из колеи... Я никогда не получала от секса приятных ощущений, не искала и встреч с мужчинами в тюрьмах, поскольку не понимала, что могла получить от этой связи, но сейчас я готова была рискнуть чувством собственного достоинства, если только это поможет подразнить лишний раз Хаджиме. – Ты чего это? – толкнул меня в бок Тоджи. Поняла, что, погрузившись в свои мысли, совсем забыла о собственном выражении лица, и уже некоторое время сидела с самодовольной улыбкой на губах, изредка облизываясь. Медленно качнула головой, выдавливая из себя неловкий смешок, и отправила в рот ложку варёного риса с жареной в кляре индейкой. А мысль-то неплохая... – Хей, вы, а ну, перестаньте! – раздался чей-то крик через два стола от нас. Повернула голову назад и чудом уклонилась от летящей в меня миски супа, подставляя под удар ничего не подозревающего Тоджи. – Вы, блядь, издеваетесь? – зарычал он, сжимая края стола. По его смуглому лицу стекала лапша в бульоне. – Вам пизда, сопляки. Мальчишки, лет двадцати пяти, не старше, никак не отрегировали на это, продолжив активно спорить о какой-то встрече, перебрасываясь меж тем едой. – Я им щас пиздюлей-то отвешу! – фыркнул мой сокамерник, закатывая рукава до локтя. – Если полезешь, попадёт и нам, – успела схватить его за плечо, усаживая на место, – вон, повар уже злится. Я разберусь по-тихому. "Двадцать восьмой" нахмурился, кажется, собираясь что-то сказать, но не успел – я быстрым шагом направилась к бунтовщикам, пытаясь рассмотреть номера на их одежде. – Сорок пятый, шестьдесят восьмой, успокоились оба! – повысила голос, ударяя по их столу кулаком. – Слышь, петушара, хвост прибрал и почапал отсюдова, как пришёл, – прорычал брюнет с номером шестьдесят восемь. Он был выше меня на десяток сантиметров, под сто восемьдесят пять, наверное, и сверкал своими злющими алыми глазами на всю округу, пытаясь запугать. Я церемониться не стала, схватила его за воротник тюремной одежды, потянула на себя и резко нанесла удар коленом в солнечное сплетение, после перехватив скрючившееся в три погибели тело за загривок, с силой ударив заключёного лбом о стол, предварительно отодвинув оставшуюся еду в сторону. – Петушара тут только ты, – бросила, отпуская бессознательного бунтаря. Тело с грохотом упало на пол под стол. – Ты... не прихуел ли случаем? – истерически смеялся его соперник, медленно отступая назад. Он гораздо мельче, плечи не такие широкие, личико женственное, глаза подведены, ногти накрашены. Я невольно улыбалась, и выходило это скорее безумно, чем дружелюбно. – Возможно, и прихуел. – Схватила со стола миску с супом и залпом выпила половину подостывшего бульона. – Но вы тоже хороши. Узнай о произошедшем Хаджиме... Подняла взгляд на испуганного заключённого перед собой, на притихших зрителей позади, и, отставив тарелку в сторону, устало выдохнула. – Он стоит сзади, да? "Сорок пятый" несколько раз кивнул, нервно сглатывая, а я с совершенно непринуждённым выражением лица обернулась к надзирателю. – Я могу всё объяснить, – невинно улыбнулась. – Вы, блядь, совсем страх потеряли, дормоеды? – Видела, как сжимаются кулаки Сугороку и медленно отступала к столу, пока не упёрлась поясницей в твёрдый край. – Ладно бы ещё в камерах, но в столовой! – Спор начал не семьдесят второй! – подал голос мальчишка из тринадцатой камеры с перебинтованной правой половиной тела. Кажется, его номер – "двадцать пять". Его попытался мгновенно заткнуть "одиннадцатый", зажимая рот рукой, на что юноша ребячески хмурился. – Это всё шестьдесят восьмой, – прошептал дрожащими губами "сорок пятый", – он начал потасовку... Хаджиме отдал знак охранникам, подоспевшим как раз вовремя, и бессознательное тело быстро уволокли, скорее всего, в одиночную камеру. – Вы, оба, за мной, – прорычал недовольно надзиратель, указывая ладонью на нас с "сорок пятым", и мы, переглянувшись, покорно последовали за ним. Проходя мимо своего стола довольно пожмурилась и улыбнулась уголками губ недоумевающим Тоджи и "двадцать восьмому". А почему бы не попробовать сейчас? – Сорок пятый, – Хаджиме не останавливался, уверенно вышагивая по серому коридору, – тебя переводят в четвёртый корпус. Твои выходки на свиданиях с гостями портят нам всю статистику. Произошедшее сегодня стало последней каплей. – Только юноша хотел было оспорить сказанное, как мужчина резко обернулся, оскалившись. – Даже не пытайся пиздеть, что не ты начал это. Камеры всё засняли. Мы остановились у четвёртой камеры, куда Хаджиме уверенно толкнул заключённого. Комната у них была поменьше, расчитанная на двоих-троих от силы, в то время как тринадцатая и наша, десятая, спокойно вмещали четверых, но, в теории, примут и большее количество жильцов. – Семьдесят второй! – меня легонько тряхнули за плечо. – Д-да! – замешкалась, подняв заинтересованный взгляд на надзирателя. – За мной, нужно обсудить кое-что. Пришлось повиноваться, покорно проследовав за Сугороку под бесчисленными взглядами камер. Маршрут мне был знаком, но вёл он вовсе не к десятой камере. Мы остановились у комнаты отдыха. – Заходи, – скомандовал мужчина, толкнув дверь в помещение. Я прошла следом за ним, закрыв дверь на замок изнутри, и, сделав глубокий вдох, расслабленно прикрыла глаза. – Сигаретами не пахнет... – А должно? – несколько грубо ответил надзиратель. – Ну, ты ж куришь, – равнодушно пожала плечами, плюхнувшись на соседний диван, закинув ногу на ногу, с интересом наблюдая за реакцией собеседника. Однако же, он, вопреки ожиданиям, оставался спокоен. Уверенно прошёл по комнате, взял со стола бумаги, и, взглянув на меня, вернулся на своё место, напротив меня. – Семьдесят второй, твоё имя – Юдзуру Акаминэ, верно? – Ответом послужил короткий кивок. – Возраст: двадцать шесть лет? – Я вновь киваю. – Хах, значит так? А в документах прошлого места заключения упоминается возраст в девятнадцать лет. Ещё раньше, в двадцать два года. И, полагаю, это не единственный ложный пункт. – Он холодно улыбнулся, да так, что по телу пробежал табун мурашек. Нервно усмехнулась, вскидывая подбородок. А это мне нравится. – В документах часто встречаются опечатки, – пожала плечами, весело хмыкнув. – Хорошо, тогда что насчёт пункта о физических качествах? Здесь указано, что ты довольно атлетичен, хоть по словам Ямато не можешь и десяти раз подтянуться. – Врачи проебались, не моя вина. Хаджиме оскалился. Кажется, нервы у него давно пошутнулись. Стоило ли продолжать испытывать его терпение? Ай, ладно, одним синяком больше – одним меньше, подумаешь. – Здесь так же указано, что по состоянию здоровья у тебя всё в порядке, но тогда откуда эти травмы? – Взгляд тёмно-алых глаз прошёлся по бледно-жёлтым пятнам на моих запястьях. – С лестницы... – Не пизди, синяки так быстро не проявились бы, и не такие явные. Эти полосы, – он схватил меня за руку, дёрнув на себя, заставляя приподняться и заглянуть в глаза собеседнику, – они ведь от наручников? – Допустим. – Значит, и этот пункт стоит исключить из списка истинных. – Резко отпустив мою конечность, Хаджиме опустил взгляд в документ, устало выдыхая. – Что ещё ты соврал о себе? Я резко встала со своего места, приблизившись едва ли не вплотную к Хаджиме, ловко обхватывая тонкими пальцами его плечи, спускаясь по груди ниже, к животу, обнимая талию. – Это допрос? – Блядь, ты реально педик! – встрепенулся Сугороку, пытаясь отпихнуть меня, однако я ловко перехватила его руку, заведя ему же за спину, сцепив со второй, заключая в металл наручников, удобно стыренных несколько секунд назад у него же самого, закрывая оковы ключом. – Слышь, ща пиздюлей получишь! А ну, живо открыл их! – Его глаза так и сверкали яростью, от чего мои губы растянулись в мягкой улыбке. – Боже, кто сказал, что я педик? Да, я по мальчикам, но я гетеро, – ухмыльнулась, наблюдая за ураганом мыслей, промелькнувших в глазах надзирателя, с силой толкнув его в грудь, заставляя упасть на противоположный диван, склоняясь над ним, – вот так, догадался? Чудесно. Уверенно схватив "жертву" за подбородок, мягко коснулась его губ, даря почти невесомый, мягкий поцелуй, давая последний шанс на побег, в то же время второй рукой проводя по паху, скользя по тёмной ткани, ощупывая всё более заметный бугорок, вот только Хаджиме всё же неуверенно ответил, чуть прикусывая мои сухие губы, будто пытаясь вернуть власть в свои руки, не осознавая, что угодил в ловушку, из которой выбраться уже не сможет. – Как же ты легко возбуждаешься, – подметила, опустив взгляд на свою ладонь, прикидывая размеры возбуждённого органа под ней. – Завались, – прошипел Сугороку, и я заметила, как залились румянцем его щёки. – Да брось, девушек-то небось давно не видел, я же всё понимаю. – Блядь, да я тебя...! За дверью раздались шаги. Хаджиме смолк, удивлённо глядя на дверной проём, напрягаясь всем телом, в то время как я с равнодушием взглянула на предмет отвлечения и вернулась к изначальному плану, уверенно растёгивая молнию на мужских брюках. – Что ты, – шёпотом злость Хаджиме не казалась такой страшной и опасной, скорее даже забавной, – убери, нахуй, руки! – Шеф, – раздался взволнованный тон Сейтаро за дверью, и ручка опустилась вниз, но дверь не открылась, – ш-шеф, вы в порядке? – Ответь, – усмехнулась я, ловко подцепляя ткань треников, оттягивая её вниз, высвобождая член приличных размеров. – Да что ты, – шипел надзиратель, но остановить меня всё же не пытался, и это снимало с меня всякие цепи. Дверная ручка вновь задёргалась. – Ш-шеф, вы там? – Сейтаро, казалось, вот-вот расплачется от страха. – Я-я в порядке! – подал голос Хаджиме, смущаясь происходящего. Однако же голос его не дрожал, а жаль, хотелось бы послушать, какую отмазку он на это выдал бы. – Просто курю, задумался. – Но почему вы закрылись? Ну, вообще-то не он закрылся, но я ожидала подобного, так что подстраховалась. Облизнув губы, плавно опустилась к алой головке, целуя, облизывая, спускаясь поцелуями ниже. Сугороку напрягся сильнее, чуть шире раздвинув ноги, стиснув зубы от неосознанной беспомощности. В такой ситуации он был впервые, и, очевидно, не был к ней готов. – Мне нужно побыть одному, – едва ли не прорычал в ответ подчинённому мужчина, – а ты пока сделай обход, я присоединюсь через минут пятнадцать. – Вам точно не нужна помощь, шеф? – всхлип мальчишки услышала даже я. Убрав выцветшие пряди за ухо, уверенно погрузила сгорающий от желания орган в рот наполовину, пытаясь вспомнить, как это делается, медленно вынимая, после погружая глубже, посасывая. – Блядь, да, не нужна! Тринадцатая камера заебала просто. Проверь их для начала! Если сбежали, нам головы не сносить! – Е-есть! Шаги Сейтаро эхом отразились от стен, скрывшись за поворотом, и я довольно усмехнулась, несмотря на своё положение. – Пятнадцать минут, ты себя недооцениваешь, Хаджиме. – Зав... – Завались? Не боишься, что отыграюсь? – нарочно отстранилась, обрывая идущую от губ вязкую белую нить. – Поверь, я вмиг разломаю эти наручники, если меня что-то не устроит, и выебу тебя раком, да так, что стоять не сможешь. – Ой-ой, дрожу от страха. Провела большим пальцем по головке, надавливая, собирая капли смазки, спускаясь ладонью ниже, едва ли не надрачивая, тут же поднимая взгляд на напряжённого мужчину перед собой. – Если обещаешь, что посидишь спокойно, сделаю всё нежно, – хитренько улыбнулась, облизывая собственные пальцы, пошло погружая их в рот, словно дразня. – И без мата, будь так добр. – Да ты... – Ну, давай же, – отстранилась, не отводя ехидного взгляда от возбуждённого члена, – сам-то кончить сумеешь? – Делай, что положено, – прорычал Хаджиме, откидывая голову назад, опуская напряжённые плечи. Сдался. Или временно отступил. Впрочем, неважно, это уже маленькая победа. Получив удовлетворение от покорности надзирателя, опустилась вновь, лаская чувствительную плоть пальцами, погружая в рот едва ли не на всю длину, набирая более уверенный темп. Хрипение и тяжёлое дыхание сверху, и каменный по ощущению член в руке говорили о скором конце, потому мучить больше "жертву" я не стала, подарив наконец желанное окончание. Сглотнув солоноватую вязкую субстанцию в горле, невольно пожмурилась, вспоминая, что, хоть раньше ненавидела подобное, сейчас сама решилась на это, испытав при том некое... удовольствие. Забавно, однако же. – Ох, посмотри, я его даже не касалась, а он вновь готов, – провела указательным пальцем по возбуждённому члену, усмехаясь происходящему, – давно же у тебя не было девушки. Такой неудовлетворённый. Ох, или ты девственник, Хаджиме? Совершенно невинный взгляд, а сколько эмоций в ответ! Чувствовало сердце, что он сдерживался из последних сил, возможно осознавая, что последствиями его вспыльчивости станут новые раны на моём теле, а, не зная их причины, лишний раз рисковать не стоило. Резко приблизилась к мужчине, затыкая его поцелуем, расторопным, сладким, полным желания, уселась на его коленях, чуть приподнимая бёдра, и мягко обхватила возбуждённый орган, поднося к уже заметно влажному лону. Не одному тебе тут не терпится. Головка быстро исчезла внутри, но вот дальше чем наполовину ввести удавалось с трудом – стенки влагалища обхватывали гостя, плотно сжимая, и потому болью отзываясь на новые движения. – Блядь, пиздец ты большой, конечно, – прервала поцелуй, выдыхая ему своё возмущение точно в губы. – Если растегнёшь наручники, помогу, – усмехнулся Хаджиме, чуть хмурясь – видимо, и ему моё замешательство ощущений приятных не приносило. – Ага, щас, разбежалась. Пытаясь отвлечься, вновь потянулась за поцелуем, но от боли скрючилась и остановилась у напряжённой шеи, мягко касаясь нетронутой ранее кожи, попутно растёгивая свободной рукой пиджак и рубашку надзирателя – зачем они, лишний груз. Проблема снизу решалась медленно и крайне болезненно для меня. Стоило ввести до упора – боялась, что проткнёт матку нахер – как от боли оставила на шее Хаджиме заметный укус, тут же поднимая взгляд на него. – Ты чё там творишь? – прорычал он, мотнув головой, – Засос чтоль оставила? А если увидит кто? – О, так ты этого боишься? А если твои крики услышат, думаешь, будет лучше? – Скользнула ладонью под рубашку, проводя по рельефной груди, поглаживая, чуть сжимая, стараясь при том не царапать. – Блядь, я пошевелиться не могу, – едва сдерживала истеричный смех от сложившейся ситуации, – если освобожу, обещаешь не быть грубым? – чуть пораздумав, поспешно добавила, – Хотя бы поначалу. – Обещаю. Ключ валялся рядом на диване, подтянула его к себе ловким движением среднего пальца, не покидая своего места, и, обхватив мужчину за талию, расстегнула металлические оковы за его спиной. Хаджиме немного размял запястья, и я уж думала сейчас нарушит обещание, но он лишь мягко опустил ладони на мои бёдра, приподнимая их. – О, ты сдержал обещание. – Тц, будешь много болтать, забуду о нём. Хоть говорил он это серьёзным, можно даже сказать устрашающим тоном, на лице же впервые за долгое время появилась беззлобная улыбка. – Тебе расслабиться надо, сама себе внушила, что великоват я тебе, вот и страшишься. Эрогенные зоны есть? Брови мои подскочили в немом вопросе, тут же сомкнувшись у переносицы. – А это что, собственно? – Ты работала в борделе и не знаешь подобного? – Отрицательно покачала головой. – Клиенты мало интересуются состоянием своего товара. Отсосала, дала раз-два, и свободна. Конечно, если это не групповой вечер. От последнего невольно вздрогнула, опустив взгляд на обнажённые мужские ключицы, проводя по ним большим пальцем, изучая едва ли не каждую вмятость. – Эрогенные зоны – особенно чувствительные места. Чаще всего, соски, шея, бёдра, – спокойно объяснил мужчина, прильнув к моим губам, оставляя беззаветный поцелуй, отвлекая, спускаясь ниже, обдавая дыханием мочку левого уха, после уверенно касаясь губами кожи под подбородком, – если не знаешь, тогда начну здесь. – Дыхание обдало шею чуть ниже, у артерии, и я почувствовала влажные губы, замершие там на некоторое время. – Один один. Его улыбка говорила сама за себя. Хитрец, оставил тёмную отметину на бледной коже. – Всё тело, – замешкалась, опуская взгляд на его руки, всё ещё мягко лежащие на бёдрах, но при том контролирующие в случае чего сам процесс и его темп, – всё тело чувствительно... Но это необязательно, правда, сделаешь больно, значит так было нужно, – пожала плечами, словно до своего самочувствия мне не было никакого дела. – Не буду учить тебя, что так нельзя. Меня чуть приподняли, плавно опуская вновь на возбуждённом органе, не до конца, давая привыкнуть, чуть подрасслабить напряжённые мышцы, после чего движения стали постепенно плавными и уверенными. Выбранный надзирателем темп не причинял дискомфорта, а тёплые, неожиданно приятные, поцелуи, спускающиеся неровной дорожкой от плеча к практически плоской, но оттого, почему-то более чувствительной, груди, отвлекали от прочих недобрых мыслей. Так ты не такой злой пёс, Хаджиме? Чуть выгнулась в спине, подставляясь под его ласки, шумно выдыхая, сдерживая голос, при том ловко цепляясь руками за его одежду, скользя по плечам, груди, пытаясь расстегнуть и сбросить ненужные предметы но мне не давали этого сделать, то ускоряя темп, то нарочно прикусывая чувствительную кожу, заставляя ладони сжиматься от забытых или вовсе непознаных ощущений и прекращать попытки к шалостям. Мы были оба близки к завершению, и Хаджиме это понимал. Он острожно стянул белую перчатку с правой руки, отбросив её в сторону, и ловко проскользул к промежности, отвлекая меня уверенным, броским поцелуем, не стесняясь задействовать и язык, и мягкие покусывания губ, уверенно нащупывая между тем чувствительный бугорок внизу. – Блядь, что ты делаешь? – Я почувствовала волну какого-то нового чувства, стоило его пальцу коснуться клитора, чуть надавив. Щёки покрылись лёгким румянцем, неосознанным, отравляющим разум робостью. – Убери, – тихо возмутилась я, ладонями спустившись ниже, к его запястью, пытаясь оттянуть его. – Не хочешь новых ощущений? – Коварная улыбка воссияла на его лице. Чёрт побери, ты знаешь как меня купить! Забирай, я вся твоя. – Ладно, валяй. Прикрыла глаза, отдаваясь его уверенности, харизме, навыкам. И всё же он вовсе не девственник... Колени затряслись, всё тело вытянулось в тонкую струну, вот-вот готовясь взорваться искрой новых эмоций, внизу живота всё сводило и ныло. И благодаря надзирателю я смогла получить первый в своей жизни оргазм. Стоило и Хаджиме достигнуть пика, как он уверенно покинул податливое тело, невольно изливаясь на мой живот. – О, диван остался чист, – провела пальцами по своей коже, собирая вязкие брызги, поднося их к губам, пошло облизывая и погружая в рот, нарочито открыто посасывая, со свойственным этому действу звуку, – и вновь ты возбудился. Сугороку опустил взгляд на свой пах, раздражённо цокнув языком, после чего осторожно опустил меня на диван рядом, собираясь было за салфетками. Но я решила его остановить. – Со стояком, думаю, ходить неудобно, – я улеглась поудобнее, оттянув руки назад, открывая вид на полностью обнажённое тело – тюремный комбинезон и нижнее бельё, без верхнего элемента, чёрного цвета отлетели в сторону ещё в начале соблазнения, – давай, ещё одним разом хуже не будет. – Я могу не сдержаться, – прохрипел мужчина, усаживаясь рядом, – а твои синяки потом увидят все. И с какого-то хера опять скажут, что я вас тут избиваю. – Хочешь, вот это специально на показ выставлю? – Пальцем коснулась засоса на шее, довольно щурясь. – Ну, Хад-жи-ме, – едва ли не пропела, привстав и схватив его за галстук, потянув на себя, заставляя упереться руками в довольно мягкую поверхность дивана по обе стороны от моих уже разведённых бёдер, – ну, давай, потом и легче работа станется. – Блядь, – согласился надзиратель, плавно входя вновь. – Говорила же, в пятнадцать минут не вложишься, – шептала сладко на ухо, покусывая напряжённую шею, целуя плечи, насколько, конечно, мне позволяло наполовину расстёгнутое одеяние – благо, хоть от пиджака согласился избавиться, жарко ведь. В этот раз он был грубее, возможно, из-за смены позы, возможно, из-за осознания, что теперь контроль полностью в его руках – он был заметно увереннее, и от того толчки стали более быстрыми и глубокими. Сдерживать стоны удавалось с трудом, и несколько всё же сорвалось с губ, и – о, боже! – его реакцию надо было видеть. Покраснел, замер, попытался вернуться в прежний ритм, но почему-то не мог и взгляда поднять на меня, а когда же приходил в себя, вновь сбивался с новым стоном. И иногда, каюсь, специально срывалась, довольно улыбаясь каждый, мать его, раз. В этот раз кончили мы одновременно, несколько позже, чем в первый, но всё же также стараясь не запачкать ничего – как потом малышу Сейтаро объяснять причину столь странных пятен. В этот раз я приняла помощь и обтёрлась салфетками, прикрывшись при том пиджаком Хаджиме – что было ближе, то и под руку попалось, не ворчи, – и мы собирались уже возвращаться в камеру, нужно было лишь привести себя и одежду в порядок, но стоило мне только подняться на ноги, как колени подкосились, и я бы грохнулась на пол. Нет, точнее я начала падать, но Сугороку успел среагировать и на полпути схватил меня за одну ступню. – Спа... – хотела было поблагодарить за спасение от падения на жёсткие плиты, как заметила смущение на лице надзирателя, блеск в глазах, напряжение в теле и взгляд, направленный на межбёдерье, – блядь, опять? Третий раз! – Резко выдохнула, качнув головой. – Ну, теперь уж точно последний. И так я сказала ещё дважды. А ведь где-то шефа всё ещё ждал обеспокоенный Сейтаро, получивший пиздюлей и насмешки от тринадцатой камеры.