на голову больные собственники.

       Рикки немного пьяная. И злая. Зейн очень красивый — это раздражает. Его самодовольная ухмылка всегда бесила девушку; обескураживала. Ей хотелось немедленно стереть эту наглую полуулыбку с его, не менее наглой, физиономии. Хотелось размазать собственную помаду по его губам. Хотелось быть скандальной, заведённой, желанной; чтобы он успокаивал её. Чтобы утолить жажду. Только вот, Рикки ещё была гордой. Очень гордой, и очень некстати. Она была злопамятной; такой же язвительной, как и он сам. Быть может, в этом и была их погибель. Они слишком похожи. Разбиты. Потеряны. Все говорят о прекрасных союзах формирующих так называемое 'одно целое'; по логике вещей, для одного целого должны быть две совместимые половинки. Рикки и Зейн не были половинками.. и уж точно не были совместимыми. Они уже были по 'целому', даже с перебором; по личности, с амбициями и жутко упёртыми характерами. Им обоим хотелось рвать и метать, но чтобы так же было и в ответ; иначе, было скучно. Нужна была искра; какая-то страсть или простое сумасшествие. Это не было здоровым; скорее даже, это было своего рода наваждением. Они так сильно любили, а от того и глубоко ранили. Молоды и горячи. Глупы, бездумны. Так и сейчас, на затянувшейся вечеринке после выпускного; двое пялились друг на друга, из разных углов комнаты. Рикки вовсе не хотела его видеть, но ей казалось что если она не дотронется до него, то умрёт. Просто тянуло. Её к нему всегда тянуло. Девушке не было известно, что конкретно происходило в голове у Зейна, но по выражению его лица она могла смело предположить что их мысли витали примерно на одной частоте — низкой. Это было почти абсурдно. Где-то на задворках отуманенного сознания, она слышала твёрдый голосок(так похожий на рассудительную Эмму), который твердил; "опомнись, дитя. В этот раз, ты не сумеешь собрать себя с кафельного пола в ванне. Он же дьявол.." — а ей хотелось быть чертовкой. Его. Его чертовкой. Хотелось снова принадлежать; она ведь была непреклонной, а он её переубедил. Заставил открыться, привыкнуть, а затем разрушил. Все вокруг рассыпалось, как и душа её; на какой-то момент, вдребезги. Очень хотелось запустить руки в его шелковистые волосы; тянуть за непослушные пряди до тех пор, пока он бы не поморщился. Хотелось расцарапать ему всю спину и кричать, орать что есть мочи — сказать ему, как сильно он её обидел. Он ведь предал её. И снова ухмыляется. Зейн Беннетт продолжает на неё таращиться.. А Рикки Чедвик уходит. Из той комнаты, что казалась ей пустой, несмотря на целую толпу народа. Девушка выходит на задний двор участка(кстати, чьего конкретно дома, она так и не определила), вдыхая прохладный ночной воздух. Здесь, она должна была успокоиться. Перевести дух. Присаживаясь на один из лежаков стоящих рядом с небольшим бассейном, Рикки разулась. Две чёрные элегантные туфли на высоких шпильках теперь покоились рядом с газоном, а их хозяйка безмятежно откинулась на пластиковую спинку шизлонга, вытянув высвобожденные стопы вперёд. Каблуки раздражали её весь вечер, но не так сильно как платье; наслушавшись нескончаемых уговоров Клео, она согласилась пойти в нетипичном — чёрном, шелковом платье. Оно было весьма простым; на невесомых лямках, с приличными и симметричными v-вырезами на спине и груди, и подолом достающим до её щиколоток. Как сказала её подруга-модница, 'платье лилось рекой'. Подумать только, на какие жертвы девушка шла ради таких глупых событий. А ведь если бы она была чуть менее стойкой, Клео бы и до её волос добралась; а там уж, кто знает, что из этого могло выйти. Её светлые локоны оставались единственным привычным 'куском себя', её натуры. Развивались по ветру незатейливыми кудрями, мешали смотреть прямо на приближающийся рассвет. Всё это было достаточно символично — рассвет в ночь её выпускного был чем-то вроде рассвета её жизни. Жаль лишь было, что на улице все оставалось так же темно. И внутри у Рикки, тоже, казалось, было темно. Она была сама не своя. Если бы не выпила столько, наверное не ушла бы с головой в демагогию; а с другой стороны, если бы не выпила столько, давно бы уже разрыдалась от безвыходности. И всё бы хорошо ей в этой никчемной тишине, но слышится скрип открывающейся двери. Затем, чьи-то вкрадчивые шаги. Девушка лежала на месте, теперь уже с прикрытыми глазами; кем бы ни был незваный гость, наверняка должен был бы уловить намёк. А ещё лучше, подумать что она уснула, и попросту смыться. К её великому сожалению, оказалось что данный 'гость' был вовсе не так прост. "Я был идиотом." — голос, от которого у неё мурашки по спине пробежали. Ей вдруг стало прохладно; захотелось прикрыть грудь рукой, то ли чтобы согреться, то ли чтобы скрыть внезапно набухшие соски под тонкой шелковой тканью. Сердце стало биться чрезвычайно быстро. Зейн ведь и не извинялся; просто так, констатировал. "Это правда." — она хмыкнула. Голос звучал, на удивление, стойко. Даже интонация не пошатнулась. Глаза Рикки все так же не открывала; знала, что если посмотрит на него — проиграет. Она услышала его тяжёлый выдох, и свой вздох. Кажется, он собирался сказать что-то ещё, но она его перебила; "всё в прошлом, Зейн." Им обоим стоило научиться отпускать. Они уже несколько раз это начинали, и никак не заканчивали. Выйдя из лежачего положения, девушка распрямила плечи. Затем, поднимая свои туфли с пола одним легким движением руки, она встала. Естественно, собиралась пойти прочь; сбежать от него, снова, но не смогла. Его руки -очень тёплые, в контрасте с ночным ветром- вдруг оказались поверх её собственных; поддерживая пару обуви, так будто если бы он смог её отобрать, она бы осталась с ним на веки. "Послушай.." и она слушала. Проклиная себя, слушала. Только не Зейна, а тишину. Он замолк, как только их взгляды встретились. Рикки пыталась понять что, вдруг, случилось с его лицом; выражение на нём было вовсе не заигрывающим или триумфальным, а напротив — удрученным. Таким грустным, будто она его смертельно ранила. Девушка не могла ничего понять, а затем почувствовала солоноватый вкус на своих губах. Оказывается, она плакала. Прежде чем она бы могла успеть вдаться в подробности, стереть две выступившие слезинки с собственных точеных скул, Рикки выпалила следующую вопросительную фразу; "Почему?". Своего рода, 'за что?'. Она правда не понимала, как он мог. Вернее, понимала конечно, но до сих пор поверить не могла. Безусловно, к тому моменту как на горизонте возникла проблема с Софи и поцелуями, их отношения уже были в некой шаткой фазе. И всё же, девушка никак не ожидала такого исхода. По началу, у неё были свои сомнения на его счёт; с его то репутацией. С течением времени, такие сомнения почти отпали. Потому что она любила. Сильно. И он, как ей казалось, тоже. Сильно. Ведь он её добивался.. долго. "Наказывал себя, я думаю." — такая странная, откровенная фраза. Он был честен. Не винил её, в этот раз. Не был ослом, просто признался что дал слабину. Он ведь рушил всё, к чему прикасался; точно как и она, сама. Саботировал собственное счастье. "Я тебя не прощаю."; в её интонации не было классической Рикки, с подтекстом 'сказала, как отрезала.' Вместо этого, читался лёгкий намёк на какое-то последовательное 'но'. Затем, Зейн просто ждал. Молча и замерев с ней на месте. Рикки же, изучала его. Смотрела остро-остро, будто оценивала представленные материал. Он ведь сожалел, она знала. А ещё, он был очень виноват — это она тоже знала. Только ей без него было почему-то тошно. Спустя ещё полсекунды, чёрные лакированные туфли полетели обратно на траву. Рикки Чедвик снова целовала Зейна Беннетта, который, в свою очередь, несколько опешил. И всё же, достаточно быстро опомнился, а затем вступил в борьбу за лидерство; губы на губах, языки сплетаются. Жадные. Они оба такие жадные. Ревнивые. Собственники. Он её хочет, и она его тоже. На голову больные. Тем временем, Клео и Белла непонимающе таращатся на пару из ближайшего окна дома. Наверняка, обе думают что Рикки пора лечиться. Может быть, они правы. Только вот лечиться она без Зейна не пойдёт, ведь все её проблемы — от него.