Беги, дурак

Аспирина больше нет. Ничего нет. А что было? Ты идёшь размеренно, чеканя шаг, ты пошёл со мной на крышу. Зачем? Я тебя не приглашал и не звал, уходи. Хочу сказать, но слова застревают в горле. Я давлюсь ими и задыхаюсь, но не подаю вида. Какой же ты глупый и наивный. А может, ты обо всём догадываешься, но просто не разворачиваешься и думаешь про себя: «Эндрю Миньярд сплошная загадка, но ведёт себя как клоун погорелого театра». И знаешь что? Ты окажешься прав. Не представляешь, как надоело весь этот бесконечный цирк и спектакль разыгрывать. И кто-кто тут загадка, так это ты, Нил Джостен. Иногда хочется просто кануть в небытие, лишь бы голову над тобой не ломать. Лестница гладкая и грязная. Ловлю себя на мысли, что хочу её потрогать, в последний миг на последней ступеньке останавливаюсь на месте. Мои глаза на уровне твоих потёртых кед и жилистых сильных ног с просвечивающимися синими напряжёнными венами. Одна из них дёргается, наблюдать за этим увлекательно, будто снова попал на урок анатомии, но мой взгляд не выражает ничего. А про себя думаю, что хочу потрогать твои ноги. У тебя грязные шнурки, ты бы их хоть вычистил. Смотришь выжидающе, но ничего не говоришь. Да тебе и не нужно ничего говорить. Я и так тебя понимаю. Киваю, а вроде просто неопределённо качаю головой, отбрасываю мысли в сторону, поднимаюсь и ухожу дальше от лестницы, ухожу от гладких ступенек и липких шершавых перил. Мы поднимаемся на крышу и на периферии взгляда тут же начинает маячить ослепляющее закатное солнце вкупе с розовыми облаками. Не люблю такое и отворачиваюсь. Глаз слепит. Пора бы признать хотя бы тебе, что не хочу выходить из зоны комфорта, но давай отложим на потом, хорошо? К тому же, похоже, ты и сам это давно понял и не лезешь. Всё-таки, у нас с тобой целый вагон времени. Мне нравится это осознавать и вертеть эту занятную мысль всеми концами и рассматривать под всеми углами, прокручивать вновь и вновь в своей голове. Тяжело спускаюсь на покатую поверхность крыши, чувствую, как прилипаю к ней и оседаю на ней, кажется, мы уйдём только ночью, поспешно свешиваю ноги вниз. Они болтаются, как тряпичные. Садишься рядом и ждёшь, пока я заговорю, принимая мою сигарету. Зажимаешь её меж губ потрескавшихся своих до побеления и молчишь, ни слова не говоришь. Понимающий мой мальчик. ─ В помещении душно, ─ начинаю я и отмечаю, что ты не ожидаешь ничего и смотришь в сторону, на обосранную птицами антенну. Неужели так интересно? ─ и арендодатель недоволен, что мы там курим. И воняет людьми. ─ Всё потому, что ты клаустрофоб. ─ вздыхаешь и кладёшь руку мне на плечо. Мне неприятно, я убираю твою ладонь и скрещиваю руки на груди. Забыл. Ты понимающе киваешь и смотришь выжидающе. Чего вынюхиваешь? Ты ничерта не понимаешь, я это чувствую, мне это нравится, да, мне это чертовски нравится. Твои голубые глаза иногда хочется выколоть. Слишком много видят и чувствуют. ─ Я не клаустрофоб. ─ отвечаю и указательным пальцем стряхиваю с сигареты образовавшийся комок пепла. Затягиваюсь. Дым и табак проникают в лёгкие и щекотят их. Когда-нибудь сдохну от удовольствия, вот доиграюсь, да, доиграюсь, ты же так глаголил? Говори дальше, я всё равно не слушаю. Я не напрягаю голосовые связки, лишь бормочу под нос что-то невразумительное и уменьшаю свою громкость ещё на десять децибел. Нет. Неважно. Не знаю. Потом. Ты сипло закашливаешься. Ты когда курить научишься? Гордый. Молчишь. Не просишь постучать. Задыхаешься в кашле, и я охотно отождествляю тебя с Золушкой. Такой же гордый, какой-то скромный, в какой-то степени по-свойски раздражающий и неосуществимый. Хочется в подушку орать, ногами бить, цыкать, стучать и прыгать на месте миллионы раз, но не признавать, какой же ты, мать твою, красивый. Ты шипишь, когда я с силой стучу кулаком тебе по спине, прочищаешь горло и с горем пополам замолкаешь. Теряешь чувство такта. Невольно засматриваюсь и не отвожу взгляд, когда пододвигаешься ближе и глядишь в ответ. Щенячий взгляд. Того и гляди слюни скоро пустишь. Карапуз. Вот почему ты такой? Ненавижу тебя. Ненавижу. ─ Сколько ненависти в твоих глазах, ─ невольно ласково намекает на то, что спрашивает, но я-то понимаю все его уловки: «Думаешь, я ещё не умею читать мысли?». Это звучит как смертный приговор, и я беру реванш, затягиваясь и отводя взгляд. Достал. Уходи отсюда, я тебя не звал с собой. Уходи. ─ Сто пять процентов. ─ хмыкаю, и мой окурок летит вниз.