Перевернутые судьбы

      Яркий свет, исходящий от нескольких включенных ламп озарял каждый угол мастерской, посередине которой стоял мужчина. Изящными быстрыми движениями он водил кисточкой по холсту, то и дело поглядывая на натюрморт, стоявший в нескольких шагах от него. Длинные мужские пальцы были наполовину запачканы в масляной краске, но его это не волновало: ему хотелось побыстрее закончить работу. Наконец он тяжело вздохнул и отошел от картины, уперевшись спиной в стену. Облизнувшись и закусив губу, он несколько раз сравнил желаемый результат с полученным и, слегка прищурив глаза, полуудовлетворительно кивнул.       В последнее время ему совершенно не нравилась ни одна его работа — в каждой он находил свои минусы: то слишком много деталей, то совершенное их отсутствие; в иной раз ему казалось, что картина негармонична, да и цвета в ней не сочетаются. Однако клиенты уверяли мужчину в совершенстве работ, утверждая, что они сами не смогли бы нарисовать подобных картин. «Да что ты понимаешь», — думал Оливье о каждом, выдавливая на губах благодарную улыбку и получая в руки конвертики со значительными суммами. Деньги он ценил: они были, пожалуй, его единственной отрадой после картин. Со смертью матери жизнь Оливье пошла по небольшой наклонной: расставание с любимой девушкой, нескончаемые ссоры с отцом по поводу и без — и вот, он один сидит в своей студии в полном одиночестве и откупоривает очередную бутылку вина в гордом одиночестве. Безусловно, у него были и друзья, но они так редко общались, что Оливье даже не говорил им о произошедшем горе.       Ему почему-то всегда казалось, что Исааку и Рене не до него: стремление заработать большие деньги в Париже, найти девушку, чтобы связать себя с нею узами брака — да и в целом они не очень много времени уделяли дружбе, занятые обустройством своей жизни. У них не было богатых родителей, как у Оливье, которые оплатили ему учебу в Лондоне, в одном из лучших художественных университетов; наоборот, им приходилось пробивать свой путь самостоятельно, «per aspera ad astra*» (через тернии к звёздам), — как любил говорить Рене.       Брюнет улыбнулся, вспомнив их первую встречу. Только что вернувшийся из Англии, где, казалось, целый год шли нескончаемые дожди, Оливье был удивлен теплой солнечной погоде в середине октября. Сдав последние экзамены раньше назначенной даты и не предупредив об этом родителей, он приехал в Париж и решил заехать к матери на работу: она была директором Сорбонны* (парижский университет).       Задумчивый поглощенный мыслями, художник шел, не глядя на дорогу. Вот уже несколько дней как в голове его появилась задумка о концепции новой картины, которую он не знал, как реализовать. Дело было в следующем: будучи яростным фанатом Гомера, Оливье подумал о написании одной из моментов «Илиады» или «Одиссеи». Однако, так и не выбрав наиболее подходящего эпизода, он решил обратиться к мифам. Влюбленный в историю Пигмалиона, художник хотел было рисовать его, но чем чаще он перечитывал миф о скульпторе, влюбленном в статую, тем точнее видел в нем себя; рисовать автопортрет он не желал: слишком много времени затратит, да и в целом считал данный вид картин не очень-то привлекательным. Следующей идеей стал любой эпизод с Аполлоном: любимый многими, бог света, несомненно, вызвал бы бурную реакцию среди искусствоведов и филологов. Так, выбор художника пал на эпизод, в котором сын Зевса и Лето с помощью Геракла убивает Эфиальта. Оливье хотелось показать контраст двух персонажей: рослый, физически крепкий Геракл и прекрасный Аполлон, являющийся олицетворением мужской красоты во внешнем ее проявлении, объединили свои силы против гиганта. Так, рассуждая о предстоящей работе, он подошел к Сорбонне и остановился.       У колонн здания стояли два студента, которые мгновенно привлекли внимание художника. Один из них был рослый; на вид ему было около двадцати четырех лет и, громко разговаривая, он активно жестикулировал. Каштанового цвета волосы выглядели ухоженно и прекрасно сочетались с его телосложением. Каждое движение его было как будто нарочно небрежным. Одет мужчина был в белоснежную, идеально выглаженную, рубашку, серый пиджак, накинутый на плечи, черные брюки и лаковые сверкающие ботинки. На указательном и безымянном пальцах блестели золотые кольца. Оливье разглядывал его с явным любопытством, подмечая все тонкости, которые обычно подмечает если не художник, то медик: высокий рост, прекрасно сочетающийся с явной физической подготовкой; не мог он не заметить и мощных, но в то же время изящных движений, так редко встречавшихся сейчас. Собеседник этого мужчины был явной его противоположностью: лет восемнадцати-девятнадцати, со слащавым выражением лица и легким румянцем; в черных глазах таился элемент загадочности. Движения его рук были настолько плавными и изящными, что казалось, будто он не человек — лишь графика очередной компьютерной игры. Иногда незнакомец улыбался своему собеседнику и улыбка на его губах смотрелась несколько по-змеиному. Сам же он был так очаровательно прекрасен, что Оливье подумал об Аполлоне; и только мысль эта появилась в его голове, как он обратил внимание, что и первый молодой человек, которого он несколько нагло рассматривал, имеет сходства с Гераклом. Художник улыбнулся своей находке и двинулся в сторону студентов.       Подойдя к ним ближе, он остановился; студенты примолкли, заметив незнакомца, и принялись рассматривать его. — Добрый день, — брюнет улыбнулся, — прошу прощения, что прерываю ваш диалог. Меня зовут Оливье де Ла Фер, я художник. Сейчас я работаю над созданием одного эпизода из мифа. Скажите, вам знакомы такие персонажи, как Геракл и Аполлон? — Знакомы, — кивнул рослый мужчина. Стоящий рядом с ним собеседник также утвердительно качнул головой. — Концепция моей картины состоит в том, что эти герои сражаются вдвоем против Эфиальта во время противостояния богов с гигантами. Аполлон поражает Эфиальта стрелой в левый глаз, Геракл — в правый, — на время он замолчал, вглядываясь в лица студентов. — Дело в том, что в вас я увидел именно этих героев: один рослый, мужественный и сильный Геракл, второй — прекрасный собою Аполлон. И поэтому хотел бы предложить вам побыть натурщиками; безусловно, это будет оплачено, — наконец, он замолчал, закончив свою мысль.       Какое-то время студенты переглядывались между собой, не зная, что ответить на такое неожиданное предложение.       — Давайте встретимся в кафе «Колумбус» через два часа и там все обсудим, — предложил юный Аполлон. Художник кивнул, попрощался с ними и, повернувшись к дверям здания, вошел внутрь.       Антуанетта де Ла Фер была из таких женщин, которые совмещают в себе достаточно много ролей: образцовая жена, любящая мать и компетентный педагог. По образованию она была математиком, поэтому порой цифры — а именно оценки студентов, от которых зависел рейтинг университета — для нее были важнее людей и их чувств и состояний; на этом фоне у них с Оливье нередко возникали разногласия, переходившие в довольно крупные ссоры. Однако с каждым годом эти конфликты стали сглаживаться: мать и сын стали более толерантны к мнению друг друга и научились находить компромиссы. Так они пришли к тому, что Оливье будет учиться на художественном направлении, как он и хотел, но чего совершенно не желала Антуанетта. Впоследствии она, конечно, понимала, что сделала правильно, согласившись с сыном, — ведь тот был безмерно счастлив, учась той профессии, о которой мечтал с детства — однако все же иногда у нее проскальзывала мысль, что стоило настоять на своем и убедить его поступать на переводчика. Обучение Оливье иностранным языкам Антуанетта с мужем начали с малого возраста, когда тому не было и трех лет. Поэтому сейчас художник мог свободно говорить по-английски, испански и бегло читать по латыни. Подойдя к двери, ведущей ко входу в кабинет матери, Оливье остановился и выждал несколько секунд, прежде чем постучать. Затем открыл дверь и заглянул внутрь; Антуанетта стояла у окна, разговаривая с кем-то по телефону и, судя по уважительному тону, собеседник ее был человеком влиятельным. Она повернулась в сторону двери и на ее прекрасном лице показались черты недовольства: ей не нравилось, когда ее отвлекали от работы. Однако, заметив сына, Антуанетта ласково улыбнулась, знаком сказала зайти и показала пять пальцев, что означало: «Дай мне пять минут и я закончу». Оливье зашел в кабинет и осмотрелся. Все оставалось таким, каким он помнил этот университет, еще когда маленьким приходил с отцом к маме на работу: светло-серые стены, белый потолок, пол из темного дубового дерева. Комната была в форме прямоугольника; посередине стоял длинный стол: для совещания преподавателей; с левой стороны от этого стола, у стены, стоял шкаф с документами: личные дела каждого из студентов. В противоположной стороне стоял небольшой столик, принадлежавший Антуанетта. Там стоял ее компьютер, и две фотографии: на одной — ее муж, она сама и сын, а на другой — Оливье, но уже более повзрослевший. В небольших шкафчиках лежали документы, приходящие от районной проверки или Министерства образования. В целом, везде царил порядок и аккуратность прослеживалась даже в мелочах.       Закончив рассматривать знакомый кабинет, Оливье перевел взгляд на мать: она уже закончила разговор и положила телефон на подоконник. — Ты не говорил, что приедешь, — Антуанетта подошла к сыну и крепко обняла. — Хотел сделать сюрприз, — брюнет улыбнулся, заключая в объятия маму. — Разве у тебя не должны быть экзамены сейчас? — Я сдал их досрочно и отпросился. — Умница! Папа знает? — Антуанетта наконец выпустила сына из объятий и отошла на несколько шагов: она все еще не могла поверить, что он стоит перед ней. — Ты вообще ел в своей Англии? Такой худой. — Папа не знает. Разве? Мне казалось, я не изменился, — он откинул назад волосы. — Не говори ему — устроим сюрприз. Я закажу столик в ресторане на шесть вечера и поужинаем вместе, — Антуанетта уже хотела идти за телефоном, как Оливье прервал ее. — У меня встреча, я не смогу. — Опять с Гримо? — Антуанетта сморщилась: этот молодой человек ей никогда не нравится. — На этот раз — нет, — Оливье улыбнулся. — Это касается моей новой картины, ты позже обо всем узнаешь. — Тогда приходи завтра к десяти часам утра: у нас с отцом выходные, позавтракаем вместе, заодно расскажешь, как прошел год и экзамены. Ты слишком мало нам пишешь, а мы боимся тебя отвлекать от учебы, — Антуанетта провела пальцами по лицу сына. Оливье кивнул.       «Колумбус» находился в пяти минутах ходьбы от Сорбонна; это было небольшое кофейное заведение, не слишком дорогое для студентов. Обычно в пять часов вечера оно было забито посетителями, но не в последние дни весны: учащиеся готовились к экзаменам. Оливье сидел в неприметном уголке и что-то рисовал на акварельной бумаге. Молодые люди подошли к его столику и сели напротив. Увидев своих новых знакомых, художник улыбнулся и повернул к ним набросок: так он видел примерное изображение своей будущей работы. Они договорились о месте встрече, времени и как часто они будут встречаться. Далее разговор пошел о деталях: нужно ли им надевать особую одежду и прочее, постепенно переходя в другое русло: Рене — молодой студент, первокурсник — и Оливье стали спорить о литературных направлениях, в то время как Исаак лишь наблюдал за дискуссией с видом знатока, не мешая им. Однако впоследствии ему надоело молчать и он ловко перевел тему на свою личную жизнь, заведя разговор о женщинах. Оливье и Рене пришлось прервать ярую полемику и просто слушать, изредка высказывая собственные мысли или отшучиваясь. Трем молодым людям хотелось еще пообщаться, когда официант сообщил им, что «Колумбусу» пора закрываться. Они гуляли бы до поздней ночи, но Рене с грустью вспомнил о невыученных билетах, Исаак поддержал его и они договорились встретиться в следующий раз, предварительно обменявшись контактами. Впоследствии им было приятно находиться вместе: их сближала не только работа над совместным делом, но и разные взгляды на жизнь: порой людей тянет к полным противоположностям себя и тогда дружба держится не на общих темах для разговоров.       Оливье с грустью вспоминал те времена, когда они с Исааком и Рене каждый день встречались и беседовали без конца. Сейчас они лишь изредка переписывались и отвечали друг другу на истории в инстаграм: разве это общение? Художник спустился на кухню и достал из бара бутылку арманьяка* (алкогольный напиток, похожий на коньяк, который производят в Гаскони). В последнее время он часто злоупотреблял алкоголем; сначала, выпивая, ему достаточно было нескольких рюмок, чтобы ощущать тяжесть головы из-за выпитого, сейчас — едва хватало трети бутылки. Оливье считал, что пьет много, но чтобы не пить ему нужно было обрести душевное равновесие, коего не было уже около полутора лет. И художник, отчаявшийся и разочарованный, автоматически брал бутылку крепкого алкоголя и оплачивал.       Телефон в кармане зазвонил. Оливье достал его; «Исаак» высветилась надпись на дисплее. Художник быстро принял вызов и приложил телефон к уху. — Давно не созванивались! — заговорил экономист, и в голосе его Оливье услышал какую-то загадочность. — Да, верно, — он улыбнулся. — Но обычно ты не звонишь, а пишешь. Что-то случилось? — Конечно! Мы столько не виделись, что случилось очень многое! Но сейчас не об этом: ты знаешь, что в Театре Одеон на через две недели будет премьера? — «Женитьба Фигаро»? — Да-да, — торопился Исаак. — В общем, там играет моя девушка, в роли Сюзанны. Сходим втроем? — Конечно, — он улыбнулся: кажется, жизнь не так уж и плоха. — Рене уже знает? — Нет, я ему еще не звонил. Ладно, тогда до завтра. — До завтра.       Оливье сбросил и положил телефон обратно в карман. Интересно выходит: у Исаака девушка актриса. Таких еще не было. И художник, налив в стакан крепкого алкоголя, сел на диван, устремив взгляд в потолок и задумавшись.