* * *
В одно туманное утро вдруг замечает на берегу силуэт. Выглядывает из тьмы за металлической двери, ведь получить новый ожог яростным золотом Бэзилу не хотелось. Человек в темной одежде стоял на берегу океана и кидал камушки в воду. Долго думал о чем-то, сунув руки в карман. Прошелся рукой по пене, которая принесла с собой длинные водоросли и вымыл руки в воде. А затем просто ушел. Люди забавные. На следующий день незнакомец вернулся. То же время — ранее утро, та же одежда, те же действия. Только на этот раз человек начал рассматривать выступающие острые камни на берегу. Проводил рукой по скользким от тины поверхностям, а затем вновь устремил взгляд вперед, в сторону горизонта, где каждую ночь сияет серебряный пояс звезд вместе с прелестной луной. И снова ушел. Люди интересные… Бэзил не удивился, когда и на третий день встретил незнакомца на берегу. Он даже не ложился спать под самое утро чтобы убедиться, что человек и впрямь придет в этот раз. И снова — потрогал воду, пробродил по линии берега, разглядывал бескрайнюю синеву. В этот раз пробыл здесь не так долго, как прежде: Бэзил заметил, как он щурится от утренних лучей солнца. Наверное, тоже золото не может терпеть. И задумывается на миг: а вдруг, и он тоже очередной лунный слуга? Вон, бледный какой. А ярких лучей, как огня боится! Но нет. Нечистью даже не пахло. Это обычный человек. Люди… глупые… На четвертый день незнакомец собирал ракушки и камушки, но резкое «Ой!» привлекло Бэзила куда больше. Все выглядывает из тени старого маяка, но как только северный ветер подул в его сторону — чувствует, как океанский бриз принес с собой запах человеческой крови. Незнакомец порезался о кусочек стекла. Зрачки в тот же миг превратились в две тонкие щелки, а рдяные глаза сверкнули во мраке теней. Мышцы его напряглись, в голову въелся едкий туман, дурманя его здравый разум. Он и забыл, какими люди могут быть вкусными. Бэзил был уверен, что за столько лет уже отвык от человеческой крови, но даже одна капля его уже опьянила. Собственное глухое рычание и тяжелое дыхание заселилось в затуманенном разуме и Бэзил громко сглотнул слюну. Руки чесались, а зубы резались — может, если всего лишь разочек сделать небольшой укус, это чувство пройдет? Инстинкты брали над ним верх. Хотелось прямо сейчас выпрыгнуть из тени, накинуться на незнакомца и повалить его на песчаник. Прижать руками к земле, жадно вдыхать аромат свежей крови и впиться клыками в тонкую бледную кожу на шее. Слышать над ухом сбитое дыхание жертвы и вкушать страх в человеческих очах. От этих мыслей туман в голове медленно перерастает в эйфорию, а желудок умолял хотя бы о капельке человеческой крови. Зрачков практически не видать: глаза чуть ли не полностью окрасились в яркий алый. Бэзил высовывает руку из-за двери, но лучи солнца пронзают его бледную кожу практически моментально. Парень мгновенно юркает обратно в родную холодную тень, хватается за запястье и глухо шипит от ужасающей боли. Налитые кровью глаза наполнились страхом и ужасом, пульсация от золотистого поцелуя сестры его госпожи навсегда въелось в корку памяти. Больно. Больно. Как же, черт возьми, больно! К моменту, пока Бэзил приходит в себя, незнакомец уже исчез. И даже кровью больше не пахнет. Это к лучшему: хотя бы инстинкты непробудно уснули внутри, где-то в районе ложбинки меж ребрами.* * *
Он возвращается, будто по расписанию. Сегодняшним утром солнце скрылось за серыми свинцовыми тучами, и раскаленное золото не будет целовать Бэзила в руки, как вчера. Можно и прогуляться. Тем более, интерес в этот раз взял вверх. — Что ты тут делаешь? — красные глаза заинтересованно блеснули в утренней дымке. От внезапного голоса за спиной незнакомец резко выпрямился и обернулся, но заметив за собой лишь невысокого паренька, тут же расслабился. — Пришел умирать, — непринужденно ответил юноша, будто умирать каждый день для него — это обыденность. Бэзил лишь задумчиво хмыкнул. Люди странные. — Утонуть хочешь? Или с обрыва? — Пока не решил, все думаю, как будет лучше. Вот, прихожу сюда уже несколько дней. — Я знаю, я за тобой наблюдал. Наверное, любой другой бы человек испугался данного заявления, но незнакомец даже не дрогнул. — А… — выдал коротко. — Ты живешь где-то поблизости? — Да, — Бэзил кивнул в сторону маяка. — Я живу там. На секунду в черных глазах сверкнуло недоверие, но Бэзил поклялся, что за эту секунду в тонущих зрачках юноши разглядел мерцание серебра; будто в темных океанских глубинах отражались приспешники-звезды. А может, где-то там тоже сокрыта луна?.. — Понятно… Как зовут? — Бэзил. — Я Санни. — Приятно познакомиться, наверное? — Приятно. Минутная пауза. Шепот волн еще никогда не был столь тихим и безмятежным. — Я, кстати, вампир. Бэзил ожидал от реакции Санни всего, что угодно: испуг, удивление, недоверие, истерический смех. Но лицо его будто совершенно не умело проявлять никакие эмоции. Парень на столь громкое заявление лишь одарил Бэзила пристальным взглядом с ног до головы, а когда черные глаза встретились с алыми, налитыми кровью глазами темной нечисти, лишь чуть вскинул вверх брови. — А. Ну, это прикольно. Наверное? Прикольно? И это вся реакция? Бэзил впервые за столько лет чувствует, что вот-вот засмеется. Люди на самом деле такие глупые, но такие забавные и абсурдные, что и самому не верится в их существование. Это ему не чайки, у которых на уме лишь еда. — Смотри, — проглотив собственный истеричный смешок парень подошел чуть поближе и открыл рот, хищным оскалом демонстрируя белоснежные зубы. Санни с интересом рассматривал большие клыки, еще выше приподняв темные брови. — Вау, — выдал он, но мимика лица более не изменилась. — Наверное, ты правда вампир… — А ты что, не поверил? — Не-а. Звучало очень даже обидно. — А если я сейчас нападу и вцеплюсь в твою шею? — Тогда я умру? — Только если я выпью слишком много. — Тогда я не против. Бэзил хмурит светлые брови, недоверчиво всматриваясь в обсидиановые глаза. В них парень не видит ни страха, ни сожалений, ни чего-либо еще. Лишь бесконечный покой, толика горестного отчаяния и мерцание звезд, в ряды которых Бэзил долгие годы мечтает вступить, но все никак не удается. Думал, что голодание точно поможет, но вместо желаемого получил лишь вечную слабость и одичание, когда даже от капли людской крови голова едет кругом. Слишком медленный способ — но иначе просто не получается. Алые глаза на миг загорелись огнем и сверкнули, отражая синеву океана, а когда Санни и на это не выдал никакой яркой реакции, Бэзил лишь отчаянно выдохнул. — Странный ты, — фыркнул он, сложив руки на грудь. — Мне бы самому поскорее умереть, но вот не получается. — О, правда? — наконец, на лице юноши появилось нечто, похожее на искреннее удивление. — Ты же, вроде как, бессмертный? Это же прикольно, разве нет? Опять это его "прикольно". Губы недовольно дернулись от вопроса и Бэзил сел на песок, прижимая колени к груди. — Нет, не прикольно, — голос непривычно тверд даже для него самого. — Почему? Жить вечно — круто. Столько всего сделать можно. Санни, колеблясь, присаживается рядом с новым знакомым. Мелкие ракушки неприятно впиваются в юношеские ладони и Бэзил краем глаза замечает, как он недовольно щурится — точно так же, как пару дней назад, при свете яркого солнца. — Говорит тот, кто хочет умереть в таком раннем возрасте. Сколько тебе там, кстати? Десять? — Шестнадцать, — отвечает с ноткой обиды. — А тебе? — Шутишь, что ли? — прыснул Бэзил в ответ. — Я сбился со счета после сотни. Даже не помню, когда день рождения. Очередная минутная пауза, на сей раз сопровождающаяся криком чаек над головами. — Не интересно узнать, почему я хочу умереть? Не долго думал над ответом. — М-м… Нет, не думаю. Удивление вновь засело в чернильных глазах. — Почему? — Не знаю, — пожимает плечами. — Просто не интересно. — Ладно? — звучало больше, как вопрос, нежели утверждение. — Как хочешь. Спустя десять минут тишины солнце появляется между тучами и Бэзил пулей бежит к маяку, даже не попрощавшись. Минутой позже, Санни вслед за ним покидает песчаный берег.* * *
Санни стал приходить сюда практически каждый вечер. Утром, увы, не всегда получалось: солнце оставляет уродливые поцелуи на тонкой коже, и несмотря на то, что Бэзил так мечтает о смерти, солнце его не способно убить до конца. Лишь изуродует его тело ожогами, кожа будет гнить и болеть от обычного ветра, а такие страдания даже нечисти не нужны. Нет, спасибо, откажусь. Лучше уйти быстро и безболезненно, чем в агонии срывать с себя отмершие ткани. Да и как он в таком виде появится перед луной? Ну точно посмеется над ним и отправит куда-то в другой уголок бескрайнего космоса, лишь бы не видеть перед собой такое уродство. Ну уж нет. Не пойдет. Иногда, правда, Санни не приходил. Заранее предупреждал, что придет через день или два. Бэзил никогда не интересовался, почему так, а лишь принимал, как факт. Все равно деваться ему некуда: он в любом случае будет сидеть здесь ждать. У него времени много, он не торопится. Санни иногда приносил какие-то вещи со своего дома. Книги, игровую приставку, свой телефон, на котором включал свои любимые песни. Если честно, Бэзилу до лампочки человеческий быт. Некоторые вампиры уживаются вместе с людьми, оттого и перенимают кучу привычек и интересов, которые парню никогда не понять. И первые пару раз музыка никак не цепляла струнки души (или, дело в том, что у него ее просто нет?) Первый раз — противно. Второй — странно. Третий — надоедливо. На четвертый стал замечать, как его стопа бьется о песок в такт назойливым строчкам. После пятого с ужасом осознал, что по утрам, перед сном, напевает в голове некоторые строчки. На шестой Бэзил уже сам попросился выбрать парочку песен, чуть не поцарапав экран телефона Санни своими острыми когтями. В один из дней Санни пришел с огромным рулоном ткани и корзинкой. — Это зачем? — Бэзил удивленно вскидывает брови, тыча пальцем в принесенными человеком вещи. — Для пикника. — «Пикник»? — пробует новое слово на вкус. — Это что? — Это когда кушают и общаются на свежем воздухе. — Ты чего… Предлагаешь, чтобы я тебя съел? — Бэзил совершенно выпал из колеи от услышанного. Секунда. Две. Санни вдруг меняется в лице и Бэзила до мурашек пробивает, когда из его уст слышится искренний смех, настолько теплый, что на миг растопил вечные льдины внутри нечисти. Затаил дыхание на пару мгновений, ведь настолько яркие эмоции на этом лице видит впервые. Что-то разливается по морозным венам, заседает внутри солнечным шаром, от тепла которого Бэзил впервые не чувствует режущей боли. Интересно, так ли это происходит у обычных людей от солнечного тепла? — Ну ты выдал, конечно! — смахивает слезинку с темных ресниц, а сердце в груди бьется так громко, что самому непривычно. — Нет, я принес немного печенья и фруктов. Ты их ешь? На миг вампир даже смутился, оступаясь о собственные слова. Над ним никогда еще не смеялся обычный человек. Он бы разозлился, да вот злиться тут не на что. Санни ведь не со зла. — Не знаю, не пробовал… — Тогда, сегодня поймем. Печенье на вкус — как сухая трава вперемешку с песком. Не то, чтобы Бэзил хоть раз ел песок, но он уверен, что они чем-то схожи. Крошки неприятно щекочут стенки гортани, кусочки горького шоколада застревают меж острых клыков, а послевкусие сеет желание выпить целый океан. Он и то, будет куда вкуснее. Не стал даже доедать: выплюнул остатки на землю. — Фу. — Жаль, — в голосе Санни тонкими струнами прослеживается печаль. — Я его, кстати, сам готовил. После его слов неизвестное чувство пронзило Бэзила целиком. Упс. Неудобно вышло, однако. — Ну… Я же вампир, как-никак… — Все в порядке. — Я слишком грубо сказал, да? — Немного. — Я не знал, что ты сам сделал, — когтями нервно проводит по покрывалу, на котором сидел. — Ты, это… Ну, ты понял. — Понял я, понял, — и снова одаряет вампира улыбкой. Сердце остановилось. Нет, у Бэзила оно и так никогда не стучало. Но оно будто совершенно затихло, погибло во второй раз, и был бы он человеком — умер бы вслед за ним прямо на месте. — Тогда… Как на счет фруктов? Яблоки были слишком уж кислые: Бэзил скривился и выплюнул толстую кожуру. Груша слишком мягкая и приторная, а ее липкий сок неприятно стекает по рукам и подбородку. Словно ест чей-то глаз, а глаза парень терпеть не мог. Текстура слишком противная, да и пялятся еще мертвецким взглядом! — Не так плохо, как яблоко или печенье, но так липко! Санни носом выдувает часть воздуха в легком смешке. — Давай, я помогу. Достает из корзинки салфетки и аккуратно вытирает Бэзилу руки и уголок губ. Парень пугается от таких резких касаний, замирает на месте и пристально наблюдает за каждым движением человека. Санни берет его ладони в свои и мысленно отмечает, какие же острые у Бэзила когти, а Бэзил вдруг понимает, какие же теплые руки у Санни. Его кожа мягкая и бледная, и нечисти снова не верится, что он — лишь простой человек. Точно бы спутал с очередным лунным слугой, но Санни предательски выдает людское тепло. Бэзил пришел прямиком из кровавых легенд, соткан из мрака ночи и лунного света, крещен под ненавистные колокола стародавних церквей; от него веет ледяным холодом, словно каждую ночь целует белых медведей в черные носы на границах безжалостной Арктики. Бэзил сделан из мертвого снега, стылой крови и всевозможных грехов, душа его давно растворилась на ночном небе, где-то между гранью Полярной и Альфа Центавра, а молчаливое сердце обволокли пауки. А Санни пришел будто с поверхности палящего солнца, которое оставляет поцелуями уродливые ожоги на бледной коже. Санни. Солнце. Солнечный. Ну, конечно! Как раньше об этом не догадался? Только вот, в отличие от раскаленного золота, что проедает мертвую кожу насквозь, теплые касания Санни не были такими болезненными. Наоборот же, до иллюзорной боли меж ребер приятные, и тянуться к теплым рукам хотелось все ближе и ближе. В старом маяке на берегу океана было одиноко и холодно. Живя в глубокой синеве бесплотных теней Бэзилу чуждо понимание тепла без вреда. И от этого нового, пьянящего чувства, не хотелось впредь избавляться. А когда руки Санни скользнули с ладоней до губ, Бэзил впился взглядом в непривычно-черные для людей человеческие глаза. Будто тени съели радужку, да так, что в них утонули зрачки. Ночной мрак до боли напоминал ему то, что видит каждый раз над головой после заката. — Как ты это делаешь?.. — шепот нарушает всеобъемлющую тишину. Санни вмиг замер, заглядывая в алые глаза нечисти. — Что именно? — Как в твоих глазах отражаются звезды? Лицо Санни меняется в ту же секунду. Недоумение переливается в черноте глаз новой искрой. — Я не понимаю, о чем ты… Бэзил резко хватает человека за щеки. Немного небрежно и грубо, но безболезненно, от чего Санни резко выдохнул остатки кислорода из легких, а сердце эхом стучало в его забитой мыслями голове. Заглядывает в смоляное море. — …может, там можно увидеть даже луну… Юноша громко дышит, проводит пальцами по теплым скулам, а в наступающих сумерках отмечает, что человеческое лицо немного меняет оттенок на красный. Щеки наливаются кровью, но лишь на мгновение. — Точнее… — откашливается Бэзил, резко отпуская его красные щеки из руки. — Глаза у тебя красивые. Да. Не хотелось ему пугать Санни своим поведением, хотя признается, что видеть его эмоции было забавно отчасти. Замечать, как меняется мимика, как дергается каждая мышца на лице, как в ноздри ударяет запах легкого страха или испуга. Хотя, его искренний смех был в разы лучше. Вот бы еще раз услышать. — У тебя тоже, — непринужденно отвечает Бэзилу Санни, смариваясь в налитые кровью глаза. — Похожи на клубнику или спелый арбуз. — Какие странные слова… — Я бы их съел. — Я бы тебя съел. — Можешь попробовать, — звучало — как вызов. Бэзил пододвигается к Санни чуточку ближе, и на своем лице человек чувствует его ледяное дыхание. Мурашки пробежались морозом по шее. — А тебе не страшно? — Я все равно хочу умереть. Парень даже забыл, по какой причине человек посещает эту прибрежную часть практический каждый вечер. Что-то на миг кольнуло внутри: конечно, это не осиновый кол, но дышать на секунду и впрямь стало тяжеловато. — А если так? Перекладывает руки на чужие хрупкие плечи и опрокидывает Санни на спину. Смотрит на человека под своим телом, жадно впивается взглядом в окутанные космосом очи, а руками прижимает Санни к песчанику. Держит за предплечья его так, как хищная кошка свою мышь, как добычу, которую вот-вот съест целиком. Будто Санни сам сейчас вырвется из мертвенной хватки и убежит так далеко, что никогда не вернется к старому маяку. Сколько лет уже Бэзил не нападал на людей? Со счета сбился после первого года, и так непривычно вновь ощущать себя грешным хищником, а внутри пустых вен пульсирует холодная кровь. Немного зубы режутся, но держит самообладание мертвой хваткой, прямо как держит Санни своими руками. Когти немного впиваются в кожу сквозь ткань черной толстовки. Мечтает увидеть в его глазах страх и испуг, которым все никак не может насытиться. Эмоции на вкус иногда были вкуснее человеческой крови, но лицо Санни все неизменно. Лишь брови слегка приподнялись. — Не страшно, — и улыбается уголком обветренных губ. Его улыбка бьет, как лучи солнца. Тело дрожит от увиденного, а светлые пряди волос чуть ли не дотрагиваются до людского лица: настолько сильно приблизился. Лишь щеки снова на миг налились кровью* * *
С каждым разом Санни кажется все более бледным, чем раньше. В один из вечеров он приносит Бэзилу подарок: венок из цветов, который сделал собственноручно. Яркие цветные бутоны шелестят лепестками меж светлых волосков на его голове и переливаются на слабых лучах солнца. Так красиво. Но блаженный момент разрушает лишь одна единственная фраза, разбивая внутри что-то, похожее на цветное стекло. — Я скоро умру. Звучало от Санни, как простая обыденность, но не заметить легкое дрожание в голосе Бэзил не мог. Внутри все остановилось: в голове засел белый шум. — Что?.. — совершенно не узнает собственный голос, когда оборачивается на человека. — Так ты… уже решился?.. — Нет, — качает в ответ головой. — Я просто умру. Бэзил озадачено глядит в его сторону: в голове не укладывается. — Это как? — Я болею. Серьезно болею, — улыбка на этот раз настолько холодная, что даже нечисти становится не по себе, а затем Санни добавляет, но уже более тихо и горестно: — Я разлагаюсь внутри, Бэзил. Уже долгие, долгие месяцы. Вампир будто знал, что в нездоровой худобе и бледности, наравне с сухими губами и выпирающими костями есть что-то более серьезное, чем обычное урожденное телосложение. Тяжело не заметить, как голос все тише, как он начинает хрипеть, как синяки под глазами — лунные поцелуи, оставляет свои следы ночи. Санни, сотканный из настоящего солнца, с каждой встречей меркнул сильнее. Прямо как настоящее солнце, которое тонет на горизонте под конец каждого дня. Только вот, утром солнце снова взойдет, а человек на такое, увы, не способен. Руки Бэзила задрожали, а зрачки утонули в кровавых глазах. — Поэтому я хотел уйти сам, чтобы не мучать ни себя, ни кого-то еще. Но с каждым днем я слабею, лекарства не помогают. Меня скоро не станет. Нет. Нет. Нет. нетнетнетнет пожалуйста нет. Бэзил не хочет видеть перед собой тело Санни, он не может представить, чтобы его кожа была мертвенно-холодной, почти ледяной, укутанной поцелуями морозного снега и похороненного под могильной землей. Бэзил не хочет, чтобы он умирал. — А может… Есть способ–!.. — Нет, — прискорбно ему улыбается, а на ресницах проступают соленые слезы. — А я думал, тебе все равно... — Это не правда… — Месяц назад ты сказал, что тебе неинтересна причина. — Сейчас это не так! Бэзил хватает Санни за плечи, тяжело дышит и глухо рычит, а в груди так сильно болит, что хочется разрыдаться на месте. Парень падает под тяжелым напором и Бэзил снова смотрит на то, как человек лишь горько отводит взгляд в сторону, а губы его дрожат от ближайшего приступа нахлынувших слез. Так хочется снова поцеловать их, как раньше, и не думать о чем-то настолько ужасном, как смерть. — Скажи… — голос Санни едва слышно сквозь шум волн. — А ты умеешь… Обращать людей? Вампир застыл от услышанных слов: явно понял, к чему был задан вопрос. — Н-не знаю… Не пробовал… — Обрати меня. — Что ты несешь… — Пожалуйста, Бэзил, — Санни с мольбой берет парня за руку, а глаза блеснули слезами на слабом свету. — Я хочу жить. — Я думал… Ты хочешь умереть. Все время хотел… — Я всегда хотел жить, — голос дрожит настолько, что внутри Бэзила все обрывается. — Я так не хочу никого обременять своими проблемами. И мне было так страшно и горько. Я все приходил сюда и думал: «Может, мне утонуть?», но от одной мысли хочется забиться в темный угол комнаты и лить слезы, ведь я так не хочу, так не хочу умирать, никогда не хотел. Это так страшно, так страшно уходить самому, что я до сих пор не решился. И не решусь никогда, пока смерть сама за мной не придет. Я немогунемогунемогу!! Санни не выдержал: соленые слезы покатились по красным щекам. Впервые Бэзил увидел, как Санни плачет, и мертвое сердце будто бы распилили. Ледяная кровь хлынула по его внутренностям, страх темным монстром впился в бледную шею и так хотелось защитить Санни от всего этого ужаса. Бэзил спохватывается в то же мгновение: прижимает Санни к себе, гладит по темной макушке, трется щекой о его влажную щеку и слизывает горячие слезы — они по вкусу как океанские волны. Санни плачет громко, громче разбитых волн об острые камни, громче крика чаек и зова ветра. Санни задыхается собственными словами, слезами и чувствами, прижимается к груди сотканного из тьмы Бэзила и срывает свой голос от плача. Держал в себе эти страхи так долго, и просто не смог унести с собою в могилу. Бэзил мелко дрожит, целует в соленые щеки, гладит по костлявым рукам и впервые за все эти годы его алые глаза щиплют от наступающих слез. В груди все болит, в мертвой душе не осталось ни единой надежды. — Бессмертие — тяжело бремя… — Разделим его на двоих?.. — Ты правда этого хочешь? Это опасно. — Больше нет вариантов. — Ты больше не сможешь выходить на солнечный свет... — Я и так редко на улицу выходил до диагноза. Судя по его и до того бледной коже — это даже не удивляет. — Если все получится… Ты останешься рядом со мной? — На целую вечность, — и Санни берет его лицо в свои руки. — Я обещаю. Когда видит в покрасневших глазах проблески звезд и луны — Бэзил на миг облегченно выдыхает. У него и вправду больше нет вариантов. Да и умирать самому уже не хотелось. Одиночество убивало сильнее, чем голод, било больнее, чем бессмертие. Он так хотел быть поближе к луне, и сейчас лунное солнце слабеет в его дрожащих объятиях. Парень берет человеческую ладонь в свои руки: они еще теплые, но угасают с каждой минутой. Тетушка-смерть за спиной юноши нетерпеливо стучит подошвой сапог. — Может быть больно. — Я готов потерпеть. — А еще… Я давно не пил человеческой крови, — признается Бэзил и опускает взгляд в землю; по щеке скатилась слеза, которую поспешил мигом убрать. — Если вдруг я одичаю, то… Я могу… Случайно–… — Все хорошо, — и Санни впервые за долгое время одаряет его слабой улыбкой без скорби и горести. — Я тебе доверяю. Брызги волн редкими каплями падали на лицо, и человек осторожно приспустил шиворот кофты, оголяя перед Бэзилом тонкую бледную шею. Нижняя челюсть слегка задрожала, а глаза блеснули при виде нетронутой кожи. Инстинкты и голод наполняют пасть вампира слюной, но он держится. — Если что, бей в живот, — сглотнув, предупреждает его Бэзил, приближаясь к мальчишеской шее. — Я сейчас так ослаб, что вряд ли смогу противостоять тебе, ха-ха… — Я тоже ослабел от долгого голода, — дышит прямо над ухом, и шея Санни покрывается волнами из мурашек. — Так что, в какой-то степени, сейчас мы равны… Санни в ответ лишь кивает, жмуря глаза. Соврет, если скажет, что ему не было страшно. Пусть и доверяет Бэзилу целиком, но от возможной боли хотелось сжаться и отказаться от этой идеи. Но жить, все же, хочется чуточку больше, так что Санни готов потерпеть, а от дыхания Бэзила внутри затягивается тупой узел из неозвученных чувств. Бэзил скалится, оголяет клыки и облизывает участочек кожи. Медленно проводит по шее и слышит чужое мычание около уха. В это время хватает Санни за руку, ведь знает, что тот начнет по инерции вырываться, (так всегда было с людьми, на которых он нападал) и прокусывает клыками тонкую кожу. Санни кричит от резкой боли и дергается, но Бэзил как знал, и удерживает его: все же, не хочет делать человеку больнее. Кровь хлынула из его шеи, потекла по ключицам вниз, под темную кофту, и аромат крови ударил в самую голову. Он и забыл, какие люди могут быть вкусные. Он просто забыл. Первый глоток за столь долгое время: Бэзил чуть ли не урчит от удовольствия, алые глаза сверкнули искрами, а человеческую руку сжимает в своей еще крепче. — Ай! — Санни тяжело дышит, прикрывает ладонью свой рот, чтобы сдерживать крик, кусает себя за язык и чувствует пронзающий тело жар вперемешку с могильным холодом. Бэзил старался держаться, как мог. Он знает, что нельзя сейчас позволить себе выпить слишком много крови, иначе он точно убьет Санни, собственноручно закинет в тесный гроб свою причину прожить остатки бессмертия, но голод впился когтями в самую голову. Кровь слишком теплая, слишком вкусная, и слишком долго он скучал по этому чувству. Еще немного же может позволить себе, разве нет?.. Каплей больше, каплей меньше — Санни же не заметит?.. «Нельзя!» –кричит откуда-то взявшийся внутренний голос. Он шипит и извивается, бьет кулаками по лицу, по голове, по спине, бьет ногами в живот. «Бэзил, остановись!» Санни слабеет в его крепкой хватке, а перед глазами все плывет и темнеет. — Б-Бэзил… «Ты убьешь его, идиот!» — Все… Все это так и надо?.. Кровь стекает по стенкам гортани, а туман в голове просиял свинцовыми тучами. Бэзил не слышит ни крика Санни, ни внутренний голос — лишь слизывает с шеи капельки крови и делает все новый и новый глоток, такой сладкий и приторный, теплый и жадный, звереет и впивается в шею чуть глубже, пронзая острыми клыками тонкую светлую кожу. Как вкусно... Как вкусно!.. Как вкусно!! «ПЕРЕСТАНЬ!!» Очнулся только тогда, когда замечает, что Санни легонько бьет его кулаком по спине. Тяжелое дыхание человека слабеет над собственным ухом, и парень резко отпрянул назад, прерывисто вдыхая вечернюю прохладу. Страх засел в глазах нечисти: он вытирает рукой перепачканный чужой кровью рот. В висках пульсирует застывшая кровь. — Санни! — спохватывается Бэзил, осознавая, что сделал. — Черт... Ты живой?! Человек подает голос не сразу. Голова кружится, место укуса болит, а слабость привязывается к Санни тяжелыми кандалами, от которых невозможно избавиться. Силы вот-вот иссякнут. — Да… Вроде… — голос еще тише, чем раньше. Санни дотронулся до своей шеи и пустым взглядом посмотрел на перепачканную кровью ладонь. Пульсация в голове режет виски, сердце изменяет свой пульс каждые полминуты, а силуэт Бэзила теряется перед смоляными глазами. — Прости, прости, я сорвался! — корит себя юноша и вина выворачивает его ребра, а руки сжимает в кулак с такой силой, что с болью впивается когтями в собственные ладони. — Но ты жив, это самое главное! — Все хорошо… Это все?.. Вампир качает головой. — Еще кое-что… Только потерпи, прошу, умоляю тебя… Бэзил подносит к губам свою руку и с силой впивается клыками в свою кожу. Санни с испугом наблюдает за этой картиной, ведь видит, как Бэзил кривится от острой боли собственного укуса. Парень сдавливает свою кожу и вязкая кровь, холодная и темная, будто на веки застывшая внутри его тела, каплями просачивается через его кожу. Подносит руку к укусу на шее и капает несколько капель вовнутрь. — Сейчас будет больно, — с горечью молчит Бэзил, не замечая, как по щекам льются слезы. — Мне так жаль, что ты терпишь такие страдания, Санни. Прости меня. Извини. Санни успевает лишь кратко кивнуть в ответ, прежде чем острая боль во всем его теле не заставило отхаркивать кровь. Парень задыхался слезами, задыхался собственной кровью, жар смешивается с холодом внутри его тела, сердце отбивало около двухсот ударов в минуту, а кости словно все переломали, повращая их в пыль. Санни кричит от неистовой боли, хватается руками за голову, за живот, кашляет и задыхается. Страх смешался с грешной кровью, попавшей в его организм. Разлагающиеся внутренности от смертельной болезни кричат и вопят внутри его головы, бьются о стенки желудка, разносят заражение и порчу по всему его телу. Хочется кричать, срывать свой голос от крика и плача, полоснуть ногтями свою тонкую кожу до выступающих капелек крови и окунуться с головой в глубины шумного океана, волны которого эхом бьются в больной голове. Бэзил, замерший от этой картины на месте, спохватился в тот же момент, когда Санни поднял на него полный мольбы о помощи взгляд. Парень прижался к нему, обнял крепко-крепко, поглаживал по темной макушке, целовал в щеки и уши, проводил мягко и нежно по хрупкой спине, считая каждый выпирающий позвонок под толщей кофты. Брал за руки, целовал в дрожащие ладони и вытирал кровь с подбородка и сухих губ. — Не бойся, Санни, не бойся, — щурится, когда Санни невзначай бьет его кулаками по спине от необузданной боли и глухо кричит над его ухом. — Я рядом, все хорошо, боль скоро пройдет… Что же это выходит: хищник привязался к собственной дичи? Другие вампиры точно его засмеют, но Бэзилу так плевать на них, так плевать. И с каких самых пор человек стал для него столь важным? Наверное, с их первой встречи, когда Санни пришел на берег глубокого океана с мыслями попрощаться со всем этим несправедливыми и горестным миром, но просто не смог: каким бы мир не был злым и безжалостным, пожить хотелось хотя бы немного подольше. Бэзил хотел умереть, потому что бессмертие — тяжело бремя, одиночество, что съедает его целиком, и так хотелось оказаться где-то на небе, рядом со звездами, рядом с луной, где одиночество точно его не задушит костлявыми пальцами. Санни не хотел умирать, однако судьба решала иначе. И от мыслей, что однажды окунется в бесконечную тьму, становилось страшно до истерик с паническими атаками, до внутренней боли от несправедливости и до апатии ко всему, даже к себе. Но самому уходить было до дрожи страшно, ведь не до конца насладился красотой этого несправедливого мира, не надышался океанским соленым воздухом, а после внезапного поцелуя — не захотел уходить вообще. Хочется целовать его снова и снова, обнимать на берегу океана, слушать музыку с телефона и рассматривать усыпанное звездами небо. Вечности ему точно хватит, чтобы успеть насладиться всем этим. Когда Санни больше не брыкается в объятиях нечисти, когда больше не кричит и не бьет его по спине, Бэзил мягко и осторожно берет в дрожащие руки лицо юноши, с замиранием мертвого сердца рассматривая Санни перед собой. Санни прекрасен, даже в объятиях всеобъемлющей тьмы. — Санни? — тихо зовет его Бэзил. Цветочный венок покосился на его голове. — Ты… Все хорошо?.. Вместо ответа парень лишь открывает глаза, и мир Бэзила останавливается на несколько вечностей: в его черных глазах отражались и звезды, и луна, и целый космос, к которому Бэзил тянулся уже невесть сколько, сияли в сумраке красным оттенком и были живыми настолько, насколько могут быть живые глаза у грешной нечисти. В его глазах отражался весь мир Бэзила, и так хотелось в них утонуть на все оставшиеся года. Санни делает первый вдох в новом облике и вдруг чувствует: разложение внутри его тела остановилось. Порча съела все мертвые клетки и ткани, залечила внутренние шрамы и раны, колыбелью прижала к себе весь его внутренний мир и сердце Санни замерло. Так пугающе, но до боли в кончиках пальцев обворожительно. Он жив. — Я жив, — повторяет собственные мысли, а слезы подкрадываются к переливающимся глазам: клыки пилой впились в собственные окровавленные губы. — Ты жив… — будто не веря шепчет в ответ Бэзил, истерично усмехнувшись в ответ. — У нас получилось?.. Я так рад… — И я тоже. Безмерно. Бэзил не верит, глазам не может поверить: вот он, Санни, сидит перед ним, и останется таковым на всю оставшуюся отведенную им вместе вечность, которые пообещали разделить на двоих. Он будто попал в бредовый сон, пусть сны никогда ему прежде не снились. Санни тянется к Бэзилу бледными ручками и поправляет цветочный венок на его голове: улыбается, без боли и слабости, без горя и выедающего отчаяния, без сожалений и скорби. Силы иссякли, но теперь не чувствует себя умирающим, хотя немного не по себе от остановившегося сердца в груди. Но даже так чувства не покинули Санни: теплотой одаряет Бэзила и мягко целует в побледневшие щеки. Он стал немного холодным, но сейчас это так неважно для Бэзила! Уже и забыл про луну и про звезды, к которым стремился, ведь новый смысл его вечности отныне сидит рядом с ним, живой и заплаканный, окровавленный и уставший, но до боли в ребрах родной, которого не хотелось отпускать никогда. Тетушка-смерть недовольно рычит перед ним и убирает косу за свою спину, а Бэзил довольно скалится ей и прижимает Санни к себе все ближе и ближе, будто говоря: «Размечталась! Не отпущу!» — Добро пожаловать в ряды верных слуг нашей луны, — тихонько смеется Бэзил и в ответ целует уголки мальчишеских губ. — Надеюсь, о своем желании ты не будешь жалеть. Санни лишь качает в ответ головой, ведь счастлив настолько, что хочется разрыдаться на месте: скулы болят от теплых улыбок. Он обыграл судьбу в этот раз и больше никогда не захочет думать о смерти. На берегу океана, под бьющиеся о камни волны, крики чаек и завывания ветра, под шум росистой травы и шелеста листьев, в сумерках ночи, когда старшая сестра в позолоте утопает в глади воды, прося свою младшую с серебренными глазами выйти и посторожить укутанное звездами небо, Бэзил и Санни, наконец, поняли, что никогда не хотели умирать.