***
Этот дом был слишком маленький и страшным для такого количества народу. Обшарпанные стены, на которых в разнобой висели кривые рисунки и старые фотографии (они нашли свое место в каждой комнате и даже в тенях коридоров), плотные чёрные шторы на окнах и, смешанный с чем-то приторно-сладким, запах металла. ...А в гостиной стоял стол. Деревянный и вытянутый. Казалось, что он был больше, чем сама комната. Хотя, скорее всего, так оно и было. Рури потянулся и хрустнул костяшками пальцев. Ему хватило секунды, чтобы пересечь бесконечный стол и сесть по левую руку от Главного Места. В пустом серебряном блюдце отразилась его расплывчатое очертание, с растрёпанными чёрными волосами и нереалистичными ярко-синими глазами. Что не попала в отражение, так это, повидавшие жизнь, брюки, белая рубашка и несколько ножей прикреплённых к поясу... Рури покосился на часы, стоявшие на викторианской тумбе в уголке гостиной. Они показывали 23:45. Всегда одно и то же время (как и на всех прочих часах в этом проклятом месте). В этом маленьком и страшном доме время не двигалось. – Ох, Чертёжник, уже проснулся? – Послышался глубокий и хриплый голос за спиной, – не ожидал тебя увидеть. Солнце ещё не село, да и Отец дремлет. Рядом с Рури стоял дряхлый старик с серебристыми волосами и почти прозрачными глазами. Двумя руками он упирался на белую трость, а его губы так и застыли в последний сказанной фразе. Этого старца все кличали - Лесом. С ним Рури не особо хотелось говорить, но старик всё стоял и выжидал, а его взор смотрел так пристально, что почти причинял боль. Рури выдавил: – Решил почтить память усопших. Старик засмеялся. И во время этого смеха куски кожи Леса начали падать на пол, летя подобно листам с деревьяв. Тук. Тук. Тук. И падая с грохотом камней. – Неужели за эту ночь у тебя появилось сердце? – После долгих попыток перестать смеяться, произнёс стариц. Рури ничего не ответил. Часы всё ещё показывали 23:45. Время покинуло этот дом, как когда-то это сделал Бог. Лес сел в трёх стульях от Главного Места, с противоположной стороны от Рури... А вскоре начали собираться и все остальные. Рошель пришла в чёрном и кружевном, Ночь напевала что-то себе под нос, а Призрак был, как всегда, невидим и молчалив. С каждой секундой за стол садилось всё больше и больше народа. Вскоре он перестал казаться бесконечным. – Кажется, впервые ты пришел раньше Отца, – шепнул женский голос Рури на ухо. Золотой и красный. Дафна было солнцем этого дома. Ярким пятном на беззвездном небе и вычурной картинкой с кровавыми волосами и губами. Присаживаясь рядом с Рури, она легонько провела по его торчащим прядям. – Говорят, привезут новенького, – в ласковом шёпоте продолжила Дафна,– мне уже жаль того беднягу, они съедят его живьём и снова придется хоронить одни только кости, – в её голосе Рури не распознал ни капли жалости. – Они не посмеют сбросить ещё одного, – равнодушно заметил Рури, – Цитадель переполнена, да и кидать сюда расходный материал после вчерашний резни совершенно глупо. – Значит точно привезут, – Дафна улыбнулась и её лицо в момент оказалось всего в паре сантиметров от лица Рури, – они ведь идиоты... Их разговор прервал неприятный скрежет. Из своих щелей повылазили там и тут куклы-прислуги. Эти куклы были точь-в-точь, как люди, за исключением одного – у них не было лиц, только на некоторых красовались старые цирковые маски, говоря о их особой значимости в доме. Каждая из кукол несла огромные подносы с едой, расставляя по пути кушанья на стол в несравненной грациозности. Рури был далеко не из пугливых, но когда он впервые пришел в дом, куклы вызвали у него ужасное чувство тревоги. Они были словно чем-то неправильным и чем-то, что не должно существовать. Конечно, с годами парень перестал обращать на них внимание, даже успел парочку разломать и посмотреть что таится за их поддельной кожей. Закончилась эта авантюра не очень хорошо, но разгневанное лицо Отца Рури знатно позабавило. Тишина. Вся гостиная окунулась в тишину. Отец пришёл самый последний и сел за Главное Место, как обычно короли садились на троны. Не старый и не молодой, Отец был синонимом к слову «Вечность» и производным от «Стать» и «Величие». Широкие плечи, костюм, который не скрывал его могучие мышцы и что-то таинственное в серьёзном взгляде. Все присутствующие затаили дыхания, пристально наблюдая и ожидая сигнала к началу трапезы. Все кроме Рури, который разглядывал безвременные часы, полностью игнорируя присутствие Главы дома. – Доброе утро, дети мои, – голос Отца не был громким, но он словно проникал прямо под кожу каждому из присутствующих, – как вы знаете вчера случилось ужасное, в нашем обители пролилась кровь. Пятнадцать моих детей погибли и я оплакивал каждого из них всю ночь, надеюсь, вы тоже скорбите вместе со мой, – он сделал секундную паузу и его голос из пугающе-скорбящего, стал мягким и довольным. – Впрочем, к моему счастью, сегодня в моём доме будет пополнение. Новый ребенок это всегда волнительно, прошу, примите его в нашем обители тепло и со всеми почестями... А теперь, дети мои, можем приступать к долгожданному завтраку. Всё же Дафна оказалось права – они и правда были идиотами. В подобных вопросах ей не было равных. Через несколько минут после начала трапезы, разминая шею, Рури ненароком всё же взглянул на Отца... Глава будто ждал этого с самого своего прихода. Злость, которая таилась в глазах Отца была поразительна и смертельна. Ненависть, что способна убить. От этого Рури чуть не расплылся в улыбке. Хотя этого все равно было недостаточно. Больше злости, больше ненависти, гнева и страданий. Вот, что требовало сердце Рури. «Может, в этот раз я убил слишком мало?»***
Этот дом был слишком маленький и страшный для такого количества народа. Но он всё ещё был крепостью, правда в немного искаженном понимание этого слова. Цитадель представлялся великой конструкцией из которой невозможно выбраться, но зато в него было довольно легко попасть. Оказаться в его стенах можно было по трём причинам. Во-первых, дом являлся обителем грешников, которых изгнали на веки вечные. Во-вторых, кто-то сам решается прийти в Цитадель (к подобным людям уместен термин «сумасшедшие»). И, в-третьих, Цитадель во все времена открывал свои двери для тех несчастных, что проиграли свою жизнь... Такие редко задерживались в доме надолго, для местных они были всего лишь «рассходным материалом» или «зверюшками». Рури и Дафна стояли на против пятиметровой черной двери, единственного входа и выхода из Цитаделя. Ждали новенького. Для них подобная гостеприимность была совершенно не обязательнна, да и никаких чистых намерений у них не было. Они выжидали только из-за спора, в котором Дафна утверждала, что жизнь новенького будет довольно скоратечна: – Максимум двенадцать часов, – пропела она, попровляя прическу, – может, сутки... Хотя помнишь того бедняжку, которого загрыз Цербер через пятнадцать минут после прибытия? Ставлю в два раза больше на то, что он умрет в течение первого часа! – Это так глупо с твоей стороны... Если у тебя, конечно, нет идеи самой от него избавиться, – Рури прошёлся по ней пристальным взглядом, в голове этой девушки жило множество демонов. – За кого ты меня держишь, Чертёжник? – притворно-обиженным голосом сказала Дафна, – с тобой я всегда играю по правилам. Это не было похоже на правду, но Рури решил не развивать эту тему, а просто сказал. – Он проживёт три дня, это последняя моя ставка.***
Толстая верёвка сжимала запястья. Во рту пересохло, а в глазах плыли яркие узоры. Сердце билось бешено и в любой момент готово было выпрыгнуть из груди, оставив своего владельца подыхать на сырой земле. Чарли не чувствовал ничего. Но «ничего» это было таким большим и всеобъемлющем, что, должно быть, он чувствовал всё на свете. Всё, что есть, было и будет. Это пугало. Пробирало до дрожи. Жгло изнутри. Но это ещё не самое ужасное. Разум Чарли переполняло ясное осознание – он сам виноват, что всё так обернулось. Жизнь больше не принадлежала ему. Чарли сидел на коленях, словно в мольбе. Он не молился (хотя, возможно, когда-нибудь стоило и начать), просто его ноги были вовсе не ногами, а мокрой ватой, да и мышцы горели от боли, не давая Чарли и шанса. Рыпаться уже не было сил, но он всё ещё был жив, как будто кто-то искусственно продлевал моменты его существования и отказывался отпускать. Сколько времени прошло, он не знал, но постепенно Чарли начал различать что-то кроме хаотичных ярких цветов. Его глаза зацепились за вытянутый черный силуэт. Дверь! «Выход? – Пронеслось вихрем в его голове, – Неужели я всё же выживу...» Последняя мысль покрыла мурашками всё его тело. Сознание Чарли извивалось как змея. Эта была самая большая дилемма в его жизни, да и самая глупая. Это место причиняло ему боль, а за дверью могло оказаться спасение. Чарли ненавидел боль, но было ещё кое-что. Он презирал жизнь и больше всего на свете хотел одного – умереть.