каждый раз как первый

      — Саш, ты турку на плите забыл! — начинает слегка пахнуть горелым. — Саша!       — Да просто отставь с горячего, я потом сам доделаю! — кричит он из другой комнаты, склонившись над разбросанными бумагами, ноутбуком с открытой статьёй и документом, несколькими яркими рыжими стикерами со списками дел и куче использованных ручек, которые выкидывать было некогда.       До сдачи диссертации осталась неделя, и Ишимов готов рвать и метать за ещё одно дополнение во внушительные сто восемь страниц. Это была последняя кандидатская из тех трёх предметов, которые ему жизненно необходимо было сдать, поэтому ни для чего не было исключения. Потом только докторантура.       Сон. Кофе. Работа. Возможен Геннадий, как сегодня.       — Ага, а потом ты слепишь себе из этого дерьма свой ебучий коктейль и сдохнешь от переизбытка кофеина! Ну уж нет! — снова кричат с кухни.       — Я, как видишь, жив!       — Сплюнь!       — Не верю я во всё это!       Следующее, что происходит, так это чьё-то возмущённое бормотание быстро приближается к нему с характерными шагами, а в затылок врезается рука. Александр ещё больше корчится над бумагами, тихо ойкнув и потянувшись к больному месту левой рукой.       Гена всегда умело раздаёт подзатыльники при каждой удобной возможности. Можно было легко посчитать его садистом, но после этого Агеев плавно и легко проводил по отбитому месту, и боль мгновенно исчезала. Почему? — Саня сам не знает, хотя он и кандидат биологических наук. Возможно, что это просто самовнушение.       В психологии он не силён, в отличие от всеизвестной «гадалки с ТНТ». Пусть он и объяснит ему на днях. Сейчас Александр этого слушать не готов: проспав победные несколько часов, он, не продрав глаза, уселся в своей побитой полторашке, укутанный одеалом и начал писать.       Каким-то незаконным образом он оказался на кухне только через полчаса, когда сонливость накрыла с головой. Волосы закрывали поле зрения, даже собранные в хвостик. Надо бы как-то подстричься, да убрать с глаз долой эти сраные секущиеся позеленевшие концы, больше похожие уже на плесень, получившиеся в ходе чьего-то пранка с краской в ополаскивателе.       Слава эволюции, он теперь хоть не деградирует в общаге.       А вот одна назойливая личность так и не собирается оттуда сваливать.       — Ну Ген! — с долей раздражения говорит он, поворачивая голову назад.       — Ген-кай сколько хочешь, но я не позволю тебе работать так, ты не ел минимум сутки! Я что, зря ехал до тебя полтора часа в забитой маршрутке в утренний час пик? Тиран, — Агеев демонстративно надулся, скрестив руки на груди. — Ты не вечный двигатель, а если и да, то…       — Вечного двигателя не существует, этого физически не может быть. А про маршрутку: у меня есть проездной на метро…       — Ты меня понял, Сань. Пойдём, приготовим чего-нибудь съедобного и нормального, а то тот кофе я просто вылью с потрохами.       — Лей. У меня ещё пачка.       — Я её выкину.       — Куплю новую.       — Я тебя из квартиры не выпущу.       — Закажу доставку.       — Дверь запру.       — Сделаю что-то похожее из того, что есть.       — К батарее наручниками прикреплю и выебу до потери пульса.       — Ой, да иди ты нахуй.       Геннадий внезапно хлопнул в ладоши и резко засмеялся, напугав Александра. Он потянул руки к нему и крепко обнял. Настолько, что учёному показалось, что его рёбра вот-вот сломаются. Оставалось лишь закатить глаза, пытаясь вырваться из этого живого капкана.       — Надо же, у великого Доктора Ишимова не осталось аргументов, и его величество просто меня послало! — он снова смеётся, утыкаясь носом в чужое плечо.       — Ещё кандидата! Сука, Агеев!       — Ещё и сука! Зато чья!       — Гена!       Тот лишь внезапно целует его в губы. Будто показушно, взяв в ладони его худощавое лицо и приподняв его голову. Сильно и быстро. Чтобы когда захочется ещё, то уже всё закончилось. Он любил так делать, оставлять на грани.       Тут же отстраняется, в считанные секунды оказываясь в добрых трёх метрах за потрёпанным жизнью столом. Ишимов глупо моргает один раз, другой. На лице застыло неудивлённое выражение лица, «заёбыш», как любил обращаться Агеев. Тишина.       — Блять, Гена.       — Я.       Взгляды встречаются. Серо-синие глаза и яркие карие. Два непроницаемых лица, две, мать его, железобетонных стены, пялящих друг на друга. Гляделки продолжаются десять секунд, двадцать… На двадцать восьмую удручённо запыхтел ноутбук, оповещая владельца сохранить работу перед первым тяжким вздохом процессора на сегодня. Сраный ноут…       Гляделки продолжаются до отметки в тридцать две секунды. Геннадий не выдерживает первым: на его лице расползается кривая улыбка, которую он пытается унять. Выглядит достаточно комично, чтобы такая же кривизна поселилась и на чужом лице.       Смешок.       — Ага! — Саша выставляет указательный палец на уже откровенно смеющегося Гену, улыбаясь как стая чертей, что гуляет по его плечам. — Ты должен мне желание!       — Эй, я на это не подписывался! Хотя, — он двигает бровями, — зависит от желания…       Опять молчание.       — Генчик.       — Сашенька.       — Всё будет. Но сейчас мне нужно воскресить мой ноут, иначе вся моя работа полетит к чертям, — он лезет к чуду дешёвой техники, быстро перебирая пальцами и скользя по экрану глазами. — Желание такое: я отдаю тебе половину желания, и мы оба что-то делаем.       Он поднял глаза.       — Кроме ебли.       — Да я понял, — он отмахнулся, будто от мухи. Обошёл стол кругом, и стал вглядываться в происходящее на компьютере. — Тогда ты лично выливаешь свою кофейную смерть, я делаю омлет на коленке и мы покорно едим. И ты оставляешь бедную кандидатскую на часик-другой.       — Слушаюсь, Ваше Величество, — Александр и головы не повернул в сторону.       — Молодец, возьми с полки пирожок.       Саша тремя быстрыми движениями берёт тот самый пирожок: поворачивается, кладёт руку на затылок, целует. Быстро, не забыв клюнуть носом в щеку. Отворачивается обратно к своей научной смерти, скривив спину и становясь похожим на вопросительный знак.       Агеев хмыкнул и удалился в другую комнату, откуда послышались однозначные звуки открывания холодильника и шкафа.       Ишимов успевает напечатать ещё пару предложений и подредактировать абзац, когда из кухни раздаётся маскимально разочарованный вздох и начинает работать вытяжка, а на плиту звякает, наверняка, сковородка.       — Саня!       — Чего? — у него едва хватает терпения и самообладания не закатить глаза.       — Ты чем вообще питаешься, раз у тебя тут уже едва мышь в холодильнике не повесилась?       — Этой мышью.       — Фи, — Александр слышит всю ту бурю эмоций, переданных этим фырканьем. Занятное наблюдение, почти-кандидат естественных наук Ишимов, держишь планку. — Я знал, что учёные либо не едят, либо едят всё, но не до такой же степени. Вы едите камни?       — Я тебе что, доктор камень? — он даже поворачивает голову в сторону двери, но не видит знакомого его душе силуэта. — В теории, конечно…       — Господь Бог, если ты существуешь, то избавь меня от этих подробностей, — голос приближается к нему, как и сам Агеев, — сохраняйся быстрее.       Как только комбинация клавиш на данное действие была нажата, его тактично берут за шкирку и выволачивают вон из комнаты. Не то чтобы он сопротивлялся, но и обоюдного согласия, как такового, он не давал. Просто поддался на мужские чары.       В магию он верил только тогда, когда рядом был Генка и творил с ним всякие вещи, которые не поддаются научному объяснению. Это просто происходит.       У Агеева, конечно, на всё есть объяснение — а если не объяснит хорошо, то всё равно как-нибудь да вывернется.       Ишимов, как и обещал, выливает свою «кофеиновую смерть» прямо в раковину, на что его партнёр одобрительно кивает. Позже, когда Гена наконец понял, что еда достаточно съедобна для двух голодных маленьких гениев, он отставляет сковороду и выключает газ.       — Вкуфно, — только и говорит Александр, наконец осознав, что энергию где-то черпать да придётся.       — На фдоровье, — с таким же набитым ртом ответили ему.       Когда они завалились на диван, — снова по обещанию — Геннадий завёл свою непередаваемую весёлую шарманку коротких разговоров, чтобы просто обменяться новостями, произосшедшими с момента последней встречи около полутора недель назад.       Эти разговоры простирались на все возможные темы: кто с кем мутит, что у кого в жизни, у кого намёки на психические расстройства, кого он отшил, хвастаясь бойфрендом (на этом моменте у Александра слегка покраснели уши). У Ишимова была своя ветка: в основном про науку, которая разбалялась шутками про кота Шрёдингера.       По его мнению, это наилучший отдых. Особенно с таким человеком, как Агеев.       — Если ты специально листаешь перед приездом в голове догадки, под каким углом меня ебать, то в следующий раз мы специально можем взять транспортир для полной уверенности.       — Я только за, — гаденько улыбается он. — Всё для тебя, Сашенька.       На щеках проступает лёгкий румянец. Нет, всё же, было непривычно чувствовать что-то настолько нежное где-то глубоко внутри, чтобы так реагировать. Иногда абсолютно случайное имя или обыкновенная фраза заставляла щёки гореть, а сердце пропускать удар, что, вообще-то, ненаучно!       Как говорится, ласковое слово и кошке приятно.       Мда.       Понабирался от гуманитариев всяких эпитетов или как их там… Сидит и радуется…       — Боже упаси, смущайся чаще, — Геннадий берёт его за щёки и большими пальцами слегка приподнимает уголки губ, которые непроизвольно превращаются в полноценную улыбку, котороую иногда очень сложно вытянуть из молодого учёного.       — Почему?       — В такие моменты ты меньше всего похож на дединсайдика-вампира.       — Завались, монохромная башка.       — Лук-порей.       — Лох.       — Уёба.       — Экстрасенс.       — Это уже комплимент.       — Я знаю, любимый.       Теперь была очередь Агеева слегка залиться краской и тепло улыбнуться в ответ. После этого он просто потянулся к нему и наклонился, опрокидывая на диван и сладко вздыхая.       — Ты иногда такой непредсказуемый… — говорит Геннадий, подтягиваясь повыше и устраиваясь поудобнее. Лежать сверху было гораздо удобнее.       Обещанный час случайным образом превращается в два с половиной, которые включают в себя неожиданный сон, к которому прибавилась больная шея из-за неудобного положения. И опоздание на онлайн-лекцию.       — Хотя, зачем на них ходить? — говорил Геннадий, лихорадочно выискивая в чате одногруппников коды на конференцию.       Чуть позже, когда Ишимов вовсю сидит и работает, Гена подходит к его столу и ставит на него кружку кофе. Саня недоумённо-благодарно оборачивается, замечая лишь то, что Агеев сделал кофе и для себя. Ну хоть это…       — Я отсюда вижу, как у тебя слипаются глаза. Я попытался воссоздать твою кофейную смерть, только в лайт-версии.       И это она и есть.       Крепкий кофе, соотношение робусты и кипятка один к шести, оптимальная температура. Лёгкий сладкий привкус, наверняка от сахара, хотя кофе с сахаром он обычно не пьёт. Наверное, Гена его случайно просыпал, он-то сладкое любит. Но, в принципе, ничего так.       В очередной раз вспыхивает порывистое желание обнять Гена, пройтись по шее губами, поглотить любой вздох, который будет вырываться из чужих губ. Прижать к стене, оставить один-единственный яркий засос на шее, держа при этом его за запястья — ох, эти тонкие, но сильные руки — или… Или сделать всё совсем наоборот…       Александр глубоко вздыхает, отгоняя мысли прочь, и делает ещё один глоток. Сейчас ещё не время. Подождёт до вечера.       — Спасибо, — через некоторое время громко выговаривает он, чтобы быть услышанным.       — Великий Геннадий Агеев к вашим услугам, доктор Александр Ишимов, — раздаётся уже где-то дальше.       Он тепло-тепло улыбается. Это остаётся незамеченным, слава техническому прогрессу. Снова вздыхает над работой.       Всё будет, но чуть позже. Обязательно. Ведь для него каждый раз будет всегда как первый.